Чем известна “красная зона”, куда этапируют Навального: «Нацелена на полное уничтожение человека»

Днем 27 февраля стало известно, что Алексей Навальный будет отбывать срок в ИК-2 в городе Покров во Владимирской области. Два дня назад оппозиционера этапировали из московского СИЗО «Матросская тишина», где он находился после задержания в аэропорту и замены ему условного срока по делу «Ив Роше» на реальный. С учетом проведенного под домашним арестом времени он должен будет оставаться в колонии 2,5 года.

Люди, отбывавшие наказание в ИК-2, описывают ее как колонию, максимально изолированную от внешнего мира и с жесткими условиями, в которой осужденных «ломают», отмечает “Медиазона“.

Сектор Усиленного Контроля «А»

«Со 105 килограммов я похудел ниже 60. Если смотрели хронику Освенцима, вот я выглядел ровно так практически. У меня торчали ключицы, у меня кожа впивалась в ребра. Полное истощение, обессилило меня это. Небольшие обмороки постоянные такие. Такое у меня состояние было в БУРе этом», — описывает владимирскую ИК-2 ультраправый политик Дмитрий Демушкин.

В апреле 2017 года его приговорили к 2,5 года колонии по статье о возбуждении ненависти (часть 1 статьи 282 УК) за репост фотографии с «Русского марша» во «ВКонтакте». В 2019 году после освобождения Демушкина назначили на должность замглавы администрации сельского поселения Барвихинское.

«Никто меня не бил, никто меня пальцем не трогал. Там создают такие [условия], будто вы все время куда-то опаздываете. Вы все время спешите, все команды на бегу выполняются. Бежите туда, бежите сюда. Казалось бы, у вас полно времени должно быть, а у вас его совсем нет. Вам дается несколько минут на то, чтобы встать и застелить кровать ровненько. Вам дается две минуты, чтобы одеться в зимнюю одежду и выбежать на улицу. Вы всегда все на бегу делаете. Вы не ходите там, вы бегаете. Либо стоите», — рассказывает Демушкин.

Колонию он называет «жестко образцово-показательной»: «У нее вообще репутация ломки. Когда я сидел на спецблоке, обрисовывались четыре места, куда нельзя попадать в России. Помимо Омска, Карелии и Красноярска, был Владимир. И вот на момент приезда зона в Покрове считалась самой жесткой в России. Жесткой в плане ломки людей. То есть заставляли там подписывать чистосердечные признания. Жесткие были условия. Конечно, Алексея там бить никто не будет, собственно, как и меня не били».

По словам Демушкина, в колонии его сразу спросили, как он относится к Владимиру Путину.

«Я вообще удивился. Начальник зам по БИОРу и начальник оперотдела у меня это спросили. Я говорю: а вообще какая вам разница, ну, говорю, отрицательно. Они говорят, ну, вздохнули, переглянулись, ну, говорит, плохо вам будет, что, восемь месяцев БУРа сразу», — вспоминает ультраправый политик.

На него, говорит Демушкин, «повесили несколько профучетов» и поэтому определили в сектор усиленного контроля «А» или «пятый отряд», где приходилось отмечаться каждые два часа днем и каждый час ночью.

«Когда я заехал, барак этот был отдельным, сейчас он переехал уже. Было +13 на бараке и нельзя было использовать никакую одежду, кроме трусов и футболки. И было очень тонкое короткое байковое одеяло, и накрываться запрещалось с головой. Мы засыпали, а потом просыпались часа в два ночи-три. Тяжело было спать, — вспоминает Демушкин. — По большей части сотрудники там мрази. Чисто по-человечески у них уже деформация наступила давно. Ну, не все, конечно, за всех нельзя сказать, но большая часть».

Колонией, по его словам, «правят» активисты — заключенные, которые сотрудничают с администрацией и официально получают зарплату. Они же участвуют в «ломках».

«Сектор усиленного контроля “А” — это официальное название, можете его сократить в буквах. Вот это соответствие не просто так получилось. Там, собственно, из 55 человек отряда двадцать были активисты при мне, которые все и делали там. Администрация их руками решала все вопросы, — описывает Демушкин. — На восемь месяцев меня в этот БУР поместили. Я там не разговаривал, ничего, там люди с ума сходят. Но есть постоянные команды, надо вставать каждый раз, когда активист какой-то появляется. Вот представляете, 20 активистов ходят по комнатам, ты там как Ванька-встанька: либо стоите, либо сидите, ножки вместе, голова всегда вниз опущена, руки всегда за спиной. На бараке руки из-за спины убирать вообще нельзя никогда. То есть всегда за спиной, всегда вы должны в стационарной позе находиться, не раскачиваться, глаза не косить, никуда не глядеть, смотреть вниз неподвижно. Нос почесать с разрешения. В туалет в сопровождении человека тоже с разрешения. Все с разрешения. Заводится журнальчик».

Демушкин не сомневается, что Навального отправят в тот же спецотряд. По его словам, он был лишен свиданий, адвоката к нему пустили дважды, но общались они через стекло и в присутствии сотрудников. Передачи ему не разрешали, писать письма — только 15 минут в неделю, поэтому на одно письмо он тратил месяц, до самого осужденного послания с воли доходили избирательно — «какие-то единицы от родственников».

В этой колонии ничего не решает ни положение, ни деньги, говорит ультраправый политик — «нельзя было ничего купить, ни телефонов, ни интернетов, ни связи — ничего».

«Там во Владимире никого не удивишь ни сильными, ни слабыми, ни борзыми. То есть там эта система десятилетиями отлажена и создана для ломки людей», — говорит Демушкин.

Что ждет Навального, по словам Демушкина:

«Режим жесткий. Сон был семь с половиной часов. Прогулок — ну, иногда они есть, иногда их нет. Они там никак не регламентируются в лагере. Посещение храма и всего остального ему будет запрещено. На секторе усиленного контроля он ничего не будет там видеть, будет стоять, голова опущена. Трогать руками его там никто не будет. Будут требовать соблюдения режима. Будут наказывать других осужденных, если он не будет его соблюдать. Будут делать зарядку там по четыре часа в душной комнате, а потом на улице гулять мокрыми, пока еще холодно.

Там будет заведена на него тетрадочка, как и на других осужденных, которые что-то значат и весят, в которую будут записывать все, что он сказал, и все, что ему ответили. Ее каждый день ведут активисты и приносят с утра в оперотдел, получая инструкции.

Ну после БУРа, сектора усиленного контроля “А”, его переведут на режимный отряд, скорее всего, шестой. Он тоже нерабочий, тоже режимный, но будет полегче. Сколько месяцев он в этом отряде проведет, я не знаю, но то, что он на него попадет — 100%. С профучетом все туда попадают. Ему так же, как и мне, нарисовали профучет».

«ИК-2 формально колония общего режима, но фактически там строгий режим»

«[Навального] отправили туда, потому что это колония по-настоящему режимная. Там все под контролем администрации, любой шаг осужденного, если это нужно, становится сразу известен, поэтому понятно, почему Навальный там оказался. И там действует полная изоляция: во-первых, нет никаких методов связи с внешним миром, кроме обычных бумажных писем и телефонных звонков, которые прослушиваются администрацией. То есть у Алексея других возможностей связаться с людьми на воле не будет. Думаю, из-за этого полного контроля и полной изоляции он там и оказался», — говорит активист Константин Котов, тоже сидевший в ИК-2.

В сентябре 2019 года Котов получил четыре года колонии по «дадинской» статье за выход на четыре мирные акции протеста и пост в фейсбуке. В январе 2020 года Конституционный суд постановил пересмотреть дело. Вскоре Мосгорсуд смягчил приговор до полутора лет колонии.

Так он описывает первый день в владимирской колонии №2, куда его этапировали в ноябре 2019 года: раздели, побрили налысо, все вещи досмотрели сотрудники, одели в робу, повели в карантинный отряд, но перед этим оперативный сотрудник дал каждому из осужденных в руки метлу. Каждый должен был на камеру сказать, что не поддерживает арестанский уклад и согласен выполнять работы по благоустройству территории.

«Дальше — две недели карантинного отряда: ты изучаешь правила жизни в этой колонии, имена сотрудников, учишься складывать форму, заправлять кровать, постоянно находишься на улице — такая учебка, скажем так. И вот целый день занимаешься такой бесполезной и ненужной деятельностью, — вспоминает Котов. — ИК-2 формально колония общего режима, то есть, там достаточно либерально должны относиться к осужденным. Но фактически там строгий режим. Осужденные не могут свободно вздохнуть, целый день находятся под присмотром и контролем. Контакт с внешним миром очень призрачный: в любой момент могут не разрешить звонки, не передать письма — и ты ничего не сделаешь. Это очень неприятно и унизительно».

По словам активиста, во время карантина за ним постоянно следил другой осужденный — даже в туалете, разговаривать друг с другом было запрещено. При этом с Котовым администрация колонии запретила разговаривать вообще всем осужденным, из арестантов он мог общаться только с завхозом и дневальными.

«Именно через активистов администрация и оперативный отдел устанавливают режим, который там существует. [Активисты] вынуждали меня на конфликт: например, расспрашивали меня про мою жену — достаточно неприятного рода разговоры. Как я понял потом, это было именно с подачи администрации, они пытались как-то меня спровоцировать», — вспоминает Котов.

Первое взыскание активисту назначили за то, что другой осужденный дал ему свои перчатки, говорит Котов. Еще несколько выговоров он получил за то, что не поздоровался с сотрудником администрации.

«А это очень просто: подойти откуда-то сбоку — ты его [сотрудника] не увидишь — и формально ты нарушил, но все мы понимаем, что это нарочно. Вот я так тоже не поздоровался — и меня отправили в ШИЗО на десять суток. А ШИЗО — это маленькая камера одиночная, где ты постоянно под присмотром видеокамер с минимальными бытовыми условиями», — говорит активист.

Любой выговор фактически лишает осужденного шансов на условно-досрочное освобождение.

«Насколько я понимаю, это очень режимная колония, и они этим очень гордятся, начальство по крайней мере, они мне объясняли, что “зато у нас тут нет запретов, да у вашего Котова в другой колонии давно бы мошенники деньги отняли”», — говорит адвокат Мария Эйсмонт, представлявшая интересы Константина Котова.

По словам Эйсмонт, «повальное физическое избиение» в ИК-2 прекратилось после прихода нынешнего начальника Александра Муханова — «постоянные ежедневные пытки прекратились, а до него они были, кажется, при [предыдущем начальнике Александре] Зотове» — однако режим колонии все еще «нацелен на полное уничтожение человека».

«Не бьют, но с самого начала встречают так, чтобы человек понял, что шутки и фривольная жизнь в СИЗО кончились. Я когда впервые приехала и увидела Котова, он вообще не смотрел вверх, смотрел в землю, сказал, вообще запрещено смотреть по сторонам. И на меня это произвело сильное впечатление. Более того, мне принесли от Котова бумажку, на которой было написано его почерком, что он просит, чтобы адвокат не брала мобильный телефон на встречу и чтобы встреча проходила не в отдельном кабинете, как полагается, а в общем, — описывает Эйсмонт. — Мне сказали: “Уберите телефон, ваш подзащитный просит”, я стала повышать голос: “У меня есть решение Верховного суда, я буду брать с собой телефон, буду проводить и видео, и фотосъемку, и аудиозапись разговора”. И я его сфотографировала и немедленно опубликовала, это были ужасные фотографии, которые на всех произвели большое впечатление, но даже эти фотографии полностью не воспроизводят то, что я увидела наяву в тот день».

По словам Эйсмонт, ей приходилось ждать встречи по пять-шесть часов и иногда к подзащитному пускали за 15 минут до закрытия колонии. Под конец срока стало полегче, признает она.

«Если бы я хотела устроить Навальному или его адвокатам тяжелую жизнь — то я бы прежде всего подумала про ИК-2, — признается Эйсмонт. — ШИЗО там есть, нарушения там естественно делаются, но это не уникальная ситуация, такое везде, при этом в принципе из колонии на УДО уходят, но понятно, что Костя нет — видимо, [только] простые люди, которые полностью принимают режим и смиряются».

Это колония, в которой все держится на том, чтобы человека полностью оградить от внешнего мира, говорит адвокат, ее администрация создает «максимально некомфортные, психологически подавляющие внутри условия».

«Внутри другим заключенным с тобой просто запрещено общаться, сразу это показывают, потом переводят из адаптационного отряда в другие, где жизнь более-менее, но ты понимаешь, что при мельчайшем каком-то сбое тебя вернут в адаптацию. И страх того, что тебя могут вернуть туда, заставляет полностью подчиняться, люди полностью лишены субъектности, — говорит Эйсмонт. — Но не так давно там просто забивали людей, есть сомнения, что все выживали — так рассказывают — и такой страх в них и в их родственниках, что за год за многие часы ожидания и общения с этими родственниками мне так и не удалось ни одного человека вывести в прессу, чтобы рассказать, что там происходит».

«Спрашивает: “Ты понял, куда попал?” После этого меня начали бить»

Избиения в колонии действительно были, подтвержают «неполитические» заключенные. В октябре 2020 года на сайте Gulagu.net публиковался рассказ одного из осужденных, отбывавших наказание в Покрове.

Он рассказывал, что после прибытия в колонию его избивали оперативники. «Нас было 8 человек. По одному стали вызвать в кабинет сотрудники оперативного отдела, в кабинете их было четверо. Сначала я не понял, почему все выходят из кабинета какие-то напуганные и все красные. Пришла моя очередь, захожу я в кабинет. Зашел, закрыл дверь, и после вопроса, кто я такой, сзади стоявший сотрудник начал бить меня по голове. А когда перестал бить, начальник оперативного отдела (что он нач[альник] оперов я узнал потом) спрашивает: “Ты понял, куда попал?” Я сказал, что да, в ИК-2, после этого меня начали бить по очереди. Меня избили, я вышел из кабинета. Через это прошел весь прибывший этап. Вышли мы из ШИЗО, нам сказали опустить голову и бежать в шлюз».

Избиения продолжились и в шлюзе, утверждает рассказчик. Его и других заключенных били, поставив на растяжку. «Потом нас поставили перед видеокамерой, дали веник в руки и заставили сказать, что не поддерживаем воровские законы», — описывает мужчина обряд, через который проходил Константин Котов.

На карантине, по словам мужчины, их обыскивали заключенные, сотрудничающие с администрацией — «Если ты не выполняешь все требования, то приходят сотрудники и начинают избивать тебя вместе с зеками».

В колонии, утверждал автор письма, есть пятый «пресс-отряд» — в нем же в свое время находились Демушкин и Котов. Мужчина описывал его как «самое жуткое и страшное место», что он видел в жизни. Там тоже избивали заключенных, а потом, по его словам, раздевали догола и смотрели, есть ли на теле синяки. Гематомы замазывали мазью. «Там люди не живут, а существуют. Я не знаю, как в других отрядах, но в 5 отряде через день отбивают пятки всем, кому скажет завхоз», — писал мужчина.

Вот как описывает свой первый день в колонии другой бывший заключенный ИК-2: «Так как у меня в пакете еще осталось чем поживиться, то мое первое знакомство с завхозом и дневальными (силовая поддержка) прошло быстро и без большого вреда моему здоровью, правда, сигарет, шоколада, конфет у меня стало в два раза меньше, отобрали кусачки для ногтей, станок “Жиллет” с запасными лезвиями, запасную зуб.щетку, пасту, шампунь, туалетную бумагу, ручки, тетради, все документы, материалы по делу у всех забрали сложили в отдельный мешок и отдали оперативному сотруднику “якобы” для изучения. Другим, у кого не было чем поделиться с завхозом и дневальными, знакомство проходило дольше, из комнаты, куда заходили на досмотр и знакомство, доносились крики, удары и стоны, люди выходили избитыми и уже с синяками. Когда со всем этапом “познакомились” было уже далеко за полночь».

Авторы: Юлия Сугуева, Анастасия Ясеницкая, Алла Константинова, Дима Швец, Олег Зурман; МЕДИАЗОНА