Ярослав Мудрый и Византия

Наши истоки — в духовной Вселенной Киевской Руси. Это мнение, кажется, уже мало у кого вызывает отрицание. А вот другой тезис, тесно связанный с только что приведенным, а именно: культуру и политику Древней Руси-Украины очень трудно понять без знания истории, интеллектуальной жизни, морали и реальной политической практики (без мифов) мощной южной соседки Руси, мирового, без преувеличения, государства — Византийской империи — этот тезис вовсе не является общепризнанным.

 Вернуться к истокам — это глубинная духовная потребность. Потребность человека и всего народа. Это жажда, которую необходимо утолить: узнать, откуда появился мой род, мой город, в итоге моя нация. Ведь если, как писал поэт, «звезды светили людям и до нас» и не от нас, грешных и любимых, установился порядок вещей на Земле, а за десятки, сотни поколений до нас — то, как бы стремительно текла Река Времени, все равно нам ничего не понять в этом мире, если мы не отыщем истоки этой Реки. Ведь это тоже наши истоки, понимаем мы это или нет. К тому же, как знать, может, как раз знание истории (вместе с постижением высокой литературы и философии) поможет нам найти выход из сегодняшнего лабиринта неразрешимых проблем. Ведь, бывает, для того, чтобы найти выход — надо осознать, где именно когда-то был вход!

Империя теряла с течением веков свою военную мощь, ее территория с каждым столетием сокращалась, словно бальзаковская «шагреневая кожа» (пока в 1453 году бывшая «столица мира» Константинополь — Царьград, не была завоевана турками, которые стремительно создавали свою империю). Однако след в истории Древней Украины (так же, как и в истории Московии — очевидно, еще в значительно большей степени!) Византия, ее культура, традиции, ее фантастический блеск и ее черная нищета, ее духовность, одновременно действительно и гуманистическая, и коварная, античеловечная, оставила очень и очень заметный.

И тот огромный по значению факт, что именно оттуда, из Византии (очевидно, через посредничество болгарской православной культуры того далекого времени, и это весьма существенно), к нам на Русь пришло «христианство восточного обряда» — это только «верхушка» айсберга. Следовательно, нам, читатель, необходимо хотя бы поговорить о Византии. Если угодно, «вернуться в Царьград». Чтобы понять не чью-то чужую — собственную, родную историю и культуру.

История Византии как средневекового грекоязычного государства, собственно, началась еще в IV ст. н. э., после разделения Древней Римской Империи цезарей (Первого Рима) на Западную Римскую Империю (пала под давлением «варваров» в V ст.) и Восточную Империю (Византию, существовала с середины IV ст. до 1453 года, то есть свыше 1000 лет; при этом последние 250 лет своей истории находилась в колоссальном системном кризисе).

Причем Восточная Римская Империя была названа Византией только в трудах западноевропейских гуманистов ХVI ст., то есть уже после ее гибели и падения. Сами же жители Константинополя (напомним, город назван в честь римского императора Константина Великого (в 313–337 гг.), который сделал христианство государственной религией Империи, тогда еще единственной) называли свою столицу и государство «Новым (или Вторым) Римом», а себя — «ромеями».

Они обосновывали это тем, что Римская империя не просто исчезла и уступила место Византийской империи, а превратилась, «переросла» в последнюю. То есть византийцы- ромеи считали себя наследниками единой и непрерывной традиции государственности, где временные рубежи между римской античностью и византийским средневековьем были, на их взгляд, незначительной условностью.

Если же говорить о византийской культуре, то ее основные элементы начали формироваться еще при упомянутом императоре Константине Великом, основателе столицы Восточной Римской Империи; систематическое развитие она получила в период правления Юстиниана Великого (527–565 г. г.).

Во времена же правления Македонской династии (IX–XI ст., эпоха Игоря, Святослава, Владимира Крестителя и Ярослава Мудрого) «византинизм» как очень сложные духовно-историческое образование достиг апогея своего развития и конкретного воплощения. Специалисты по истории и культуре приводят довольно разные определения «византинизма», в частности и такое: это сочетание христианизированного восточного эллинизма (то есть влияние античной культуры Древней Греции, несомненно, было ощутимым) и христианизированной ромейской культуры с иудейской, иранской и определенными элементами славянских и германских культур. Вот такой поистине уникальный сплав!

КАРТА ГРАНИЦ ВИЗАНТИИ — НЕ ВО ВРЕМЕНА ЕЕ НАИБОЛЬШЕГО РАСЦВЕТА, А В ПЕРИОД САМЫХ ТЕСНЫХ КОНТАКТОВ С КИЕВСКИМ ГОСУДАРСТВОМ (ІХ–ХІ ВВ.) / ФОТО С САЙТА DERGACHEV.RU

Население Византийской империи было чрезвычайно разнообразным. На территории одного государства жили греки, славяне, римляне, армяне, грузины, иллирийцы, фракийцы, евреи, копты… и еще множество народов. Такая особенность византийского законодательства, как отсутствие официального, законом установленного порядка передачи императорского престола в наследство (так было вплоть до второй половины ХІІ ст.), открывала доступ к императорской короне многим честолюбцам и энергичным людям.

История Империи свидетельствует, что наивысшую власть в этом мировом государстве получали не только греки, но и римляне, славяне, армяне, даже персы по крови, что престол занимали не только аристократические греческие семьи (такие, как Палеологи, Комнины, Мономахи, Дуки), но и лица «низкого» происхождения.

Очень важно представить себе особенности политической системы Византийского государства (это повлечет мощный «отголосок» не так в истории Киевской Руси, как в истории Московии — Российской империи — СРСР — современной Российской Империи!). Следовательно, важнейшим принципом политического «византинизма» была «высокоразвитая» (с их точки зрения) государственность, построенная на идее абсолютной авторитарности, на безоговорочном подчинении отдельной человеческой личности тоталитарному государству (ау, российское «евразийство»!

Ведь Византия была стопроцентно «евразийской» империей). Конкретной формой существования византийской авторитарности («автократор» — по-гречески «самодержец»; именно это звание имели деспоты и в Санкт-Петербурге, и в Константинополе, и в Москве) стала очень сложная система административной бюрократии, построенная на иерархическом распределении на должности и чины. Византийская «табель о рангах» насчитывала 72 должности, от мелкого «клерка» до высших людей в государстве; даже соответствующий документ Петра І был в разы меньше по объему.

А еще «византинизм» — это теснейший союз государства и церкви (запомним это!). Причем абсолютно доминировало государство. Византийские императоры систематически, на протяжении веков, вмешивались в церковную жизнь (между прочим, их коронование на царство часто сопровождалось присвоением титула «святой»), часто выступали как арбитры в церковных дискуссиях, сзывали церковные соборы, активно участвовали в их заседаниях, влияли на те или другие решения.

То есть фактически церковь признавала императоров еще и первосвященниками. Но это фактически; официально же византийская церковь по своим законам и канонам была «независимой» и «полностью свободной», ведь право церкви на самостоятельность теоретически никогда не обжаловалось императорами или законами империи (тоже византийское лицемерие!).

По мнению многих современных авторитетных византологов, среди главных особенностей, отличавших культуру Византии от современной ей средневековой культуры Западной Европы, были, в частности, такие: а) длительное и стойкое сохранение античных, точнее, позднеантичных, традиций; б) интенсивное влияние цивилизаций народов Востока (Сирия, Палестина, Иран, Египет, арабы и т. п.); в) влияние христианства, но в его особенной православной (восточной) форме; г) абсолютное господство имперской государственной доктрины. Учитывая то беспрекословное влияние византийской политической системы и культуры на Древнюю Русь, о котором уже не раз говорилось, эти рассуждения историков по меньшей мере заслуживают серьезного внимания.

Киевская Русь не могла не контактировать с Византией с самых древних времен своего существования. Ведь свои достижения (они были, и достаточно большие) в области литературы, искусства, науки, политики Византия стремилась (в меру своих возможностей) культивировать — не обязательно насаждать силой — среди соседних народов (ведь те, по мнению императоров, все были «варварами»; такими признавались, в частности, и христиане «западного», римского обряда). И нельзя отрицать тот факт, что многие ценнейшие достопримечательности литературы (и античной, и древнехристианской) дошли до нашего времени только потому, что были сохранены в византийских архивохранилищах. Это является бесспорной заслугой Константинополя перед духовной историей всей Европы.

Вообще, контраст между «светом» и «тенью» Византийского государства просто поражает. Колоссальные рынки столицы (товары со всего мира, и, между прочим, не только ковры, оружие, меха, серебро, воск, мед, зерно, шелк, вина, пряности и т. п.  — но и рабы), наивысшее мастерство ремесленников (ювелиров, ткачей, оружейников, мастеров, создающих предметы роскоши…), крупнейший в мире порт, где можно было увидеть суда из всех стран Запада и Востока, мощные каменные стены крепости, исключительной красоты сооружения города, Святая София — поистине чудо света (о ней мы впоследствии поговорим) — все это буквально ослепляло пришельцев из других государств.

А, с другой стороны, за этим незабываемым фасадом — безумная погоня за золотом, чинами, прибыльными и престижными должностями, пенсиями (уже были!). Вот что характеризует тогдашнюю «элиту» Византии, ее «высший свет». И еще — редкое коварство, лукавство (уже не «византинизм», а, скажем так, «византийщина»). Об этом стоит поговорить отдельно.

«Коронным» приемом византийской дипломатии, например, была политика временных союзов. Когда империи угрожали сразу несколько внешних врагов и война могла «вспыхнуть» сразу в нескольких местах, византийское правительство ценой определенных (иногда существенных) жертв и уступок спешило заключить с одной из сторон мир, чтобы все свои силы направить против другой враждебной стороны, или же пыталось (еще лучше!) путем дипломатических подступов рассорить своих противников и натравить их друг на друга. Это в полной мере касалось и славянских народов.

История Византии свидетельствует, что часто императоры, понимая невозможность успешной борьбы, принимали решение заключать со славянами договоры (как вот император Василий ІІ с Киевским князем Владимиром Святым в 987-988 гг.), видя в них более удобный и более безопасный политический выход. Славян (а в дальнейшем и варягов) стали принимать в византийскую армию, а когда перед империей предстали проблемы заселения новых колоний, то наиболее доброжелательно принимались именно славянские колонисты.

Византийцы блестяще умели коварно обмануть чужестранцев, а особенно — иностранных послов. Сил и средств для этого не жалели. Дипломаты империи могли разумно и тонко оценить потребность в каком-либо властителе весьма далекой от «Нового Рима» земли, оценить возможности влияния на далекого соседа-»варвара» и именно посольство этого «варвара» с большой пышностью и почетом встречать на границе империи. Послов везли в Царьград через горы и долины, через крутые перевалы и по дну горных ущелий, везли не обычным путем, а — преднамеренно — самой долгой и неудобной дорогой.

О путниках беспокоились, перед ними вежливо извинялись за задержку. Послы после этого были искренне убеждены в том, что византийцы — замечательные люди, что они ценят и очень уважают их страну, но путь в столицу ромеев чрезвычайно тяжел, столица недоступна, поэтому, скажем, воевать с ромеями — это безнадежное дело.

А в столице, Царьграде, умели привечать нужного посла с невиданной «честью» и, чтобы окончательно убедить его в мощи Второго Рима, устроить грандиозный военный парад. Время от времени перед высокими послами маршировали стрелки и всадники, пехота с тяжелым вооружением сменялась легкой конницей, шли лучники и отряды, вооруженные мечами, копьеносцы.

Глаза уставали наблюдать блеск стали, пестроту одежд, яркие знамена легионов и сияющие доспехи. Уши нестерпимо болели от воинственных кличей, которыми приветствовали послов. Чужеземным дипломатам и в голову не приходило, что перед ними, быстро меняя оружие и одежды, непрерывно «кружит» все та же, специально для этого обученная, воинская часть. Посольство, ошарашенное и уставшее, окончательно убеждалось, что Византия — сказочно могущественна и воевать с ней — дело абсолютно безнадежное (однако древние украинцы все-таки не раз воевали, и успешно!).

Это, с позволения сказать, хитрые «детские озорства» ромеев. А вот вам, читатель, короткий интереснейший эпизод из политической практики Византии. У мудрого императора Константина VII (Порфирородного) — действие происходит во второй половине Х века, во времена Ольги и Святослава — был сын Роман. Царственный отец решил женить парня на девушке сказочной красоты. Была она дочерью обычного константинопольского торговца-корчмаря (такие браки случались).

Звали девочку Анастасо, а при дворе ей дали другое имя — Феофано (явленная Богом). Вскоре Феофано, вызвала его на откровенный разговор: не пора ли тебе, дорогой мой, занимать трон? Ты уже совсем взрослый! Правда, отец — император Константин VII — вполне здоровый, ему было 55 лет, но всякое может случиться. Вскоре Феофано приготовила бокал красного вина и попросила Романа угостить им отца. Смерть императора была легкой и мгновенной (девушка знала яды хорошо!). Роман стал императором.

Но это только начало рассказа. Долго сидеть на троне Роману не пришлось. В столицу с триумфом возвращается славный полководец Никифор Фока, победитель арабов, — и покоряет сердце Феофано. Решение коварной красавицы вызрело стремительно. Она угостила мужа-императора вкусными грибами. Он быстро потерял сознание и в тот же день умер. 16 августа 963 года патриарх Полиевкт коронует Никифора Фоку в соборе Святой Софии, а через месяц — венчает Никифора и Феофано.

Однако и это еще не все. Поднялся мятеж феодалов, которые хотели свергнуть Никифора и его жену с трона, и этот мятеж железной рукой подавляет еще один талантливый полководец (и пылкий мужчина, заметим!), магистр Иоанн Цимисхий. Иоанн прибывает в столицу, где монаршие супруги искренне благодарят его.

Но скоро император Никифор стал явно побаиваться за свою жизнь (заставлял поваров пробовать все без исключения кушанья — как Иван Грозний и Сталин — на ночь оставался в укрепленном дворце-крепости, где спал один на втором этаже, на первом была усиленная личная охрана, а к царю вел единственный ход с первого этажа через караульное помещение). Может, монарх интуитивно почувствовал, что отношения между «невинной красавицей» Феофано и Иоанном Цимисхием давно перешли предел церемониальных?

Но все меры безопасности были напрасными. В ночь на 11 декабря 969 года из окна второго этажа дворца Никифора кто-то (кто?) спустил на крепкой веревке корзину. На второй этаж в полной тишине в корзине были втянуты наверх Иоанн Цимисхий и несколько ближайших друзей. Они нашли императора, спавшего на медвежьей шкуре около печи (последнее, что увидел Никифор Фока в своей жизни, — это свое императорское кресло, в котором сидел Цимисхий), и отсекли ему голову.

На следующий же день Иоанн вместе с Феофано пришел к патриарху Полиевкту и потребовал провозгласить себя императором. Патриарх возмутился (по-видимому, как христианин): «Хочешь на царство? У тебя на руках — кровь, а ты входишь в Храм Божий!» Иоанн спокойно сдвинул плечами: «Убивал не я» — и здесь же указал на «друзей», стоявших рядом. «И вообще — добавил Цимисхий — все это было сделано по приказу императрицы».

Патриарх понял — перед ним новый император (обескураженных «друзей» сразу же взяли под стражу и быстро казнили) и, если он хочет жить, надо выполнять приказы царя. Патриарх сразу же потребовал, чтобы Феофано немедленно заключили (как главную виновницу) в тюрьму в далеком монастыре, на краю Земли, в Армении. Так и сделали. Вот, однако, что произошло через несколько лет: сын Феофано, 16-летний Василий (это при нем крестилась Русь) посылает императору Иоанну Цимисхию корзину со свежими фруктами. Царь умирает в страшных муках. Императором становится Василий (и его брат, «никакой», безвольный Константин)…

Итак, отношения с Византийской империей — а спектр этих отношений неминуемо должен был быть и был самым разнообразным: партнерство, вежливое сотрудничество, конкуренция, соревнование, столкновения, в частности боевые, — представлял собой настоящее испытание для Ярослава — политика и государственного деятеля.

Действительно, читатель уже, кажется, имел возможность убедиться, с каким своеобразным, мягко говоря, соседом приходилось иметь дело властелинам Древней Руси-Украины. И с соседом, к тому же, в достаточной степени мощным и могучим. Правда, как раз в годы правления Ярослава (1019—1054) мощь Византии явно начинала приходить в упадок; однако Империя совсем еще не выглядела обессиленной, сохраняя огромный авторитет и в странах Европы (даже в тех, с которыми она находилась во враждебных отношениях), и на Востоке.

Тем большей является заслуга такого руководителя, как Ярослав Мудрый; потому что именно он смог, в основном не прибегая к прямым военных столкновениям с византийцами (за исключением военного похода 1043 года, в котором сам Великий князь лично участия не принимал и о котором мы еще расскажем) достойно ответить на вызовы Второго Рима (и политические, и главное — культурно мировоззренческие), проводил действительно независимый курс относительно константинопольских цесарей, давая в случае необходимости надлежащий отпор (повторим — как правило, не военный) и, в конечном итоге, утвердив авторитет своей собственной Империи, Киевской Руси, в мире.

И это — несмотря на неминуемое влияние Восточной Римской Империи на Киевское государство, о чем уже говорилось. При этом Ярослав умел использовать лучшие достижения византийцев в области культуры. Вот один конкретный факт: большинство историков признает, что в сооружении Софийского собора в Киеве активно участвовали мастера из Константинополя. Что, бесспорно, должно было быть согласовано с Ярославом.

И в итоге — если брать только духовное соревнование с Восточной Римской Империей, только ответ на ее культурный вызов — итоги достигнутого Великим Князем Киевским просто поражают. Вот что, например, писал о Киеве, уже в 70-е годы ХІ века, известный тогда немецкий средневековый историк Адам Бременский, автор «Истории архиепископов Гамбургской церкви».

Он называл нашу столицу городом, «который соревнуется с константинопольским скипетром, самым славным центром греков» (то есть византийцев-ромеев; и на Руси того времени, и в Европе их преимущественно именовали «греками», что является не совсем точными). Отсюда мы можем сделать достаточно обоснованный вывод: столица государства Ярослава, его отца Володимира Святого, его потомков-Ярославовичей в глазах образованных европейцев начинает уже выглядеть не менее чем соперник самого Константинополя — столицы мировой Империи! Ведь в таком смысле писал не только Адам Бременский.

Действительно, наш древнеукраинский князь поистине приложил титанические усилия, чтобы его столица, пусть даже и не сравнялась с Царьградом — столицей великой православной империи — то, во всяком случае, полностью уподобилась ему. Очертания «града царей» были повторены в образе Киева в конкретном и буквальном смысле, доступном человеку Средневековья.

Кафедральный собор Святой Софии и Золотые Ворота, церкви Святого Георгия и Святой Ирины, храм Пресвятой Богородицы (Десятинная церковь), который был обновлен во времена правления Ярослава — все эти архитектурные шедевры носили имена,  аналогичные прославленным византийским сооружениям. О чем это свидетельствовало? По мнению Ярослава, — о перенесении на берега Днепра той святости, которая на протяжении предыдущих веков была присуща «Царственному граду» императора Константина Великого.

Очень интересной тут является мысль выдающегося украинского философа Сергея Борисовича Крымского, которое было зафиксировано в 2008 году, в дни, когда отмечалась 1020-я годовщина Крещения Руси. Вот что подчеркивал Сергей Борисович: «Уже Илларион, первый славянский митрополит Украины — Руси и ближайший сподвижник Ярослава Мудрого, в своем «Слове о Законе и Благодати» расценивал крещение Руси как «рождение нового народа», призванного завершить христианизацию Восточной Европы, раскрыть социально-политический статус христианства, открыть духовные источники возрождения нации.

И далее профессор Сергей Крымский, отметив, что «вряд ли стоит доказывать, насколько уникальной была (и остается) роль нашей столицы, Киева, в отечественной и мировой истории, прибавил, что необходимо понять: «мы живем на земле не просто «матери городов руських», а в зоне великой христианской православной культуры. Потому что, несомненно, Киев принадлежит к тем уникальным городам, которые формировались под знаком апостольского пророчества».

Ведь, развивает свою мысль Сергей Борисович Крымский, «уже Андрей Первозванный пророчески провозгласил, что на киевских холмах засияет «Благодать Божья». И Киев освящен останками, мощами непосредственного ученика апостола Петра — Климента Александрийского — и многочисленными святыми Лавры. Более того, именно в Киеве возвысился один из самых величественных христианских храмов мира — храм Софии, — идейно-художественная программа которого провозгласила концепцию софийности, то есть рассмотрение мира как текста божественных смыслов. Таким предметно-воплощенным текстом высоких смыслов и стал Киев» — отмечает Сергей Борисович Крымский.

Философ убежден в том, что «не случайно Киев уже в «Житии Владимира Святого» был назван «Вторым Ерусалимом», а сам Владимир, отец Ярослава Мудрого, охарактеризован как «второй Моисей». Об этом свидетельствует и топография исторических холмов, на которых зародился Киев. Их названия (Щекавица, Хоревица, Кияница» обозначены библейскими метафорами.

Дело в том, что Золотые Ворота есть не только в Киеве, но и в Иерусалиме. Это — те ворота, через которые в Вечный Город въехал Христос. Они были разрушены иноверцами, которые стремились не допустить второго приезда Мессии в их город. Но если в Иерусалиме закрывают вход для Мессии, то Киевские Золотые Ворота, наоборот, якобы «за дугой вечности» открывают вход Божественной Благодати в наш город».

И дальше Сергей Крымский рассуждает так: «Можно, конечно, сказать, что Киевские Золотые Ворота — это конкурирующий вариант Константинопольских Золотых Ворот. Но над Киевскими воротами возвышается Церковь Благовещения (явление Христа в мире), они являются словно памятником самого Благовещения. В то время как церковь Марии у Золотых Ворот в Константинополе — это не знак Божественного Благовещения, а символизация Девы Марии как защитницы города от врагов».

Поскольку все культурные шедевры Киева, упомянутые выдающимся украинским ученым, относятся к эпохе Ярослава Мудрого, то более четким и более прозрачным становится содержание духоутверждающей деятельности (по сути, это был настоящий подвиг) Великого Князя Киевского. Особенно в контексте многовековых претензий византийских иерархов (и светских, и церковных) на «единственно верную» (к тому же нетерпимую!), «восточную», «православную» истину в христианстве. Церковь Киевского Государства не была столь «амбициозной»!

ОРАНТА СВЯТОЙ СОФИИ КИЕВСКОЙ. ЕЕ МИССИЯ — ЗАЩИЩАТЬ НАРОД, БОЛЕТЬ ЗА НЕГО, ОТСЮДА — И ПОДНЯТЫЕ В МОЛИТВЕ РУКИ / ФОТО РУСЛАНА КАНЮКИ / «День» 

Можно с уверенностью утверждать, что для достижения таких масштабных мировоззренческих целей понадобилось огромное напряжение сил всего Древнекиевского государства. В то же время роль столицы — центра политического, социального, духовного, наконец, цивилизационного прогресса — равно как и роль Ярослава, руководителя государства — невозможно переоценить. Кроме других аспектов, полезно вспомнить и о том, что как раз на рубеже Х и ХІ веков в Западной Европе (в целом говоря, можно предположить, что и в Древнекиевском государстве тоже) очень оживились эсхатологические настроения: настроения ожидания Конца Света, Страшного Суда, Второго Пришествия Христа на Землю.

И понятно, что Ярослав, как глубоко и искренне верующий христианин, знал, что во время Страшного Суда (а «День Господень придет, как вор ночью» — так утверждал апостол Павел!) ему, как и каждому из подвластных ему людей, нужно будет ответить за все деяния, совершенные на протяжении земной жизни, — как добрые, так и те, которые хотелось бы поскорее забыть.

Кто знает, не готовился ли Ярослав Мудрый предстать пред грозным Божьим Судом таким, как он, Ярослав, был воплощен на парадной фреске Софиевского храма (к огромному сожалению, эта фреска не дошла до нас, а сохранилась лишь на рисунках голландского художника ван Вестерфельда, который воспроизвел ее в 1651 году) — а именно в образе властелина, который преподносит Спасителю построенный им храм, более того, не только храм, но и символ, образ христианского Киева, украшенного и возвеличенного им.

Мы уже вспоминали знаменитого Иллариона  — первого митрополита — «русина» (поставленного, кстати, лично Ярославом Мудрым без согласования с Константинополем!), автор известного «Слова о Законе и Благодати». Вот что писал Илларион о программе церковно- строительной деятельности князя Ярослава, касаясь, прежде всего, сооружения церкви Благовещения у Золотых Ворот Киева: «И славный град Киев он величием, будто венцом, вознес над всеми, и народ… и град святой отдал под защиту мгновенной спасительницы христиан, Пресвятой и Преславной Матери Божьей, которой на Великих Вратах и церковь построил во имя первого праздника Господнего — святого Благовещения, чтоб приветствие, произнесенное архангелом Деве, касалось и града этого.

И если той архангелы известили: «Радуйся, благодатная! Господь с тобой!», то граду: «Радуйся, град православный! Господь с тобой». Вот такова была культурно- строительная концепция Ярослава и Иллариона. Судя по всему, они оба понимали, что ответ византийским церковным и светским высшим иерархам (с их претензиями на вселенскую роль «восточного христианства», с их стремлением к политической гегемонии и пренебрежением к «варварским» народам, восточным славянам в частности) — этот ответ необходим и должен быть довольно четким.

Говорить о «Киеве Ярослава» и не сказать хотя бы несколько слов о Киевской Святой Софии — невозможно. Образцом для нее, бесспорно, служила Константинопольская София, построенная в VI веке во время императора Юстиниана, — главный храм Византийской империи и одна из главных святынь христианского мира. Киевский храм поражал не только своими размерами — все же он уступал в этом плане своему царьградскому «первоисточнику» — сколько внешней отделкой, и особенно красотой внутреннего убранства.

Илларион Киевский в «Слове о Законе и Благодати» так отозвался о красоте главного киевского храма: по его мнению, князь Ярослав «создал дом Божий, великий и святой, церковь Премудрости Его — на святость и освящение граду твоему (то есть Киеву. — И. С.), украсив ее великой красотой: и золотом, и серебром, и ценными камнями, и изысканными сосудами. И церковь эта вызывает удивление и восторг у всех окружающих народов, потому что нет ничего подобного ей от Востока до Запада («яко же іна не обрящется во всемъ полунощии земнеемъ ото въстока до запада»).

Обращаясь в «Слове о Законе и Благодати» к отцу Ярославу, святому князю Владимиру — «новому Константину», который вместе с бабушкой своей, княгиней Ольгой, «веру утвердил, крест получив из нового Иерусалима, града Константинова, и поднесши его по всей земле», митрополит Илларион воспевает в то же время и «хорошего послушника» и сына Владимира, Георгия, то есть Ярослава, «которого сотворил Господь преемником власти твоей после тебя, таким, который не нарушает принципы твои, но утверждает их, не разрушает, но созидает.

Недовершенное тобой он довершил, как Соломон — совершенное Давидом». Здесь нужно иметь в виду, что сравнивая строителя Киевской Софии — Ярослава — с библейским царем Соломоном, зодчим Иерусалимского храма (а Владимира Святого, соответственно, с Давидом, отцом Соломона), Илларион явно основывался на византийской традиции, которая провозгласила «новым Соломоном» императора Юстиниана, — зодчего Софийского собора в Царьграде, а «новым Давидом» — императора Константина, основателя столицы Византийской империи. Так Киевское государство — в лице Ярослава Мудрого и Иллариона — стало уже осознавать себя «новым Иерусалимом» и «новым Константинополем». Значительно позже, аж через четыре с половиной века, в Московии возникнет концепция «Третьего Рима» — но уже совсем с другой смысловой нагрузкой и в другом контексте…

***

Но все это, так сказать, мировоззренческие, духовные, культурные и религиозные аспекты киево-византийских отношений времен Ярослава. Были, конечно, и проблемы военно-политического плана. Древняя Русь вела с Константинополем оживленную торговлю, регулярно посылала туда свои посольства, Ярослав, в частности, стремился поддерживать с Империей ромеев более-менее нормальные отношения (однако равноправие во взаимоотношениях превыше всего!) — и в то же время Великий князь, конечно, помнил о походах на Царьгород Аскольда, Олега, Игоря, Святослава… При правлении Ярослава, в 1043 году, тоже проходила киево-византийская война, несколько «странная» и, в известной мере, тайная. Стоит сказать о ней хотя бы несколько слов.

Не совсем понятны (а в нашем распоряжении есть лишь летописные источники, как древнеруськие, так и византийские, например, Михаила Пселла и Иоанна Скилици) также и причины войны. Упомянутый Иоанн Скилица, византийский хронист второй половины ХІ века, пишет о том, что вплоть до нападения «русов» на Константинополь (летом в 1043 году) славяне находились в дружественных отношениях с ромеями и, «живя с нами в мире, без страха встречались друг с другом, и купцов друг к другу посылали».

Однако впоследствии, вскоре перед конфликтом, пишет византиец, в Константинополе, на рынке, «произошла ссора с несколькими скифскими (руськими! — И. С.) купцами, потом применили уже оружие; был убит какой-то вельможный скиф. Тогда правитель их народа, — пишет Скилица, князь Владимир (старший сын Ярослава, его наследник, умер раньше отца, в 1052 году), муж горячий, охваченный огромным гневом из-за того, что случилось», собрал, как пишет хронист, пестрое войско из норманов (варягов), славян и всевозможных искателей приключений, и двинулся на Константинополь.

Причины войны (отметим, сам Ярослав не брал в ней участия) до сих пор весьма туманны — не считать же таковыми ссору на рынке. Некоторые историки допускают, что решающую роль сыграло стремление лично Ярослава использовать в своих интересах слабость позиций византийского императора Константина ІХ (в империи шла гражданская война, против монарха выступил Георгий Маниак («Безумный»), талантливый полководец и человек невероятной физической силы; впрочем, в конечном итоге его убили). Впрочем, как бы там ни было, но поход сына Ярослава оказался неудачным: ромеи применили так называемый «греческий огонь» (оружие на основе горючих соединений, которые  невозможно потушить водой) и сожгли несколько судов Владимира.

Нашим соотечественникам пришлось с боем пробиваться назад, домой — пробиваться и морем, и сушей; было много погибших и пленных, особенно в сухопутном войске, которое возвращалось через Фракию и Болгарию  — а, между прочим, в отличие от гуманных восточных славян, византийцы очень часто отрубали пленным правую руку! Но, благодаря героизму славянского флота, возглавляемого самим Владимиром Ярославичем, «нашим» удалось прорваться к Черному морю, потом к Днепру.

Назад вернулась приблизительно половина войска. Но и здесь ярко дала о себе знать удивительная особенность Ярослава — политика: умение превращать в победу даже то, что может, на первый взгляд, казаться поражением! Зная, что империя ромеев все равно объективно ослаблена, Ярослав через несколько лет не только смог восстановить «баланс» в отношениях с Византией, но и существенно изменить ситуацию в свою пользу; свидетельством этого был брак (выгодный для Руси) сына Ярослава, Всеволода и византийской царевны, дочери императора Константина Мономаха (имя ее, вероятно, было Мария). Произошло это около 1047 года (возможно, позже). Сыном от этого брака был Владимир Мономах…

Подытоживая, можно сказать, что, какое бы значение не имели для Ярослава отношения  с Царьгородом — «западный вектор» в его политике был все же важнее, временами вообще доминировал. От византийского «евразийства» в Европу (а Русь в ту средневековую эпоху, во времена Ярослава, говорила с Европой абсолютно на равных) — разве не в этом смысл «политических браков» детей Ярослава (особенно дочерей) с западноевропейскими монархами, правителями Франции, Венгрии, Норвегии, Польши и других стран? Однако после смерти Ярослава Мудрого 19 февраля 1054 года (очень показательно, что именно в том же году единая христианская церковь официально разделилась на западную, римско-католическую, и восточную, православную) для мощного, монолитного, объединенного мудрым Великим князем киевского государства наступили трудные времена.

***

Автор: Игорь СЮНДЮКОВ, «День»