Как в российских колониях скрывают травмы заключенных: “Тебе же руку совсем не отрезали”

По данным правозащитников, сейчас в российских тюрьмах находятся десятки гражданин Украины, которых можно считать политическими заключенными. Условия содержания в этих тюрьмах и колониях  далеки от цивилизованных. Заключенные часто получают травмы на работе в колонии, но тюремщики их скрывают.Согласно Трудовому кодексу России, продолжительность рабочего времени человека не может превышать 40 часов в неделю. Также документ обязывает работодателя обеспечивать безопасные условия труда. Действия этих нормативных актов распространяются на всю территорию страны, а значит, и на учреждения Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН). Официальные проверки в учреждениях стабильно показывают, что нарушений техники безопасности на производственных объектах в колониях нет, а рабочие места заключенных соответствуют норме. Статистики, показывающей, сколько заключенных в год получает травмы на работе в колонии и почему, не существует. А травмы – есть.

В ИК-3 Углича 22 января 2019 года заключенному, который работал на производстве сапог, станком отрезало голову. Через две недели, в ночь с 6 на 7 февраля 2019 года, в этой же колонии другому заключенному Кириллу Денчику в автоматизированной карусели для литья сапог раздробило обе руки. В колонии проводятся проверки.

Обо всех подобных случаях узнать из открытых источников невозможно, как и об их причинах – потому что заключенные и их родственники молчат, у многих нет денег на адвоката, многие боятся говорить о случившемся, чтобы не стало “еще хуже”.

– В некоторых колониях вообще нелегально какое-либо производство, поэтому там различные предприятия называются лечебно-трудовыми производственными мастерскими. А по сути, там ничего лечебного нет – это конвейер по производству печей, например, постоянные испарения и опилки, – рассказывает бывший заключенный Дмитрий Акопов (фамилия изменена), отбывавший наказание в ИК-51 Нижнего Тагила с 2016 по 2018 годы. – Поскольку спецодежда отсутствует, а само оборудование очень старое, люди получают травмы – особенно на деревообрабатывающем производстве и металлопроизводстве.

При этом, по словам Дмитрия, никто никаких компенсаций не получает:

– Администрация сразу выводит человека на хирургию (медсанчасть. – РС), там пытаются что-то сделать, но могут не много. А потом человеку говорят: “Пиши, что ты получил травму где угодно, но не на работе”. И человек пишет. Потому что некуда заключенным деваться. И на моей памяти, сколько бы ни получали травм, никто из ребят не пошел на открытую конфронтацию, потому что система работает таким образом: пошел права качать, проверка будет дня через три. Отрезанный палец тебе заштопали, забинтовали, и тебя куда-нибудь в не очень хороший лагерь отправили на перевоспитание. Проверка приедет, а тебя в зоне уже нет, и рассказать ты проверяющим ничего не можешь. И ОНК (Общественная наблюдательная комиссия. – РС) тут помочь не может, потому что там часто об этих случаях просто не узнают.

Травма на производстве в колонии – это ЧП. Каждое ЧП влечет за собой хотя бы формальную, но проверку, поэтому, по словам адвокатов и правозащитников, сотрудники исправительных учреждениях фальсифицируют медицинские справки и требуют, чтобы пострадавший заключенный писал заявление о том, что травму он получил, находясь не на работе. Фальсификация документов сотрудниками колонии – это не только способ уйти от ответственности, но и зачастую, во-первых, риск того, что необходимую медицинскую помощь пострадавшему не окажут, а во-вторых, гарантия того, что в ближайшее время соблюдение техники безопасности на производстве не предвидится.

О том, что происходит с заключенными, которые по вине сотрудников ФСИН получают травмы на работе в колонии, обычно знают только их родственники и адвокат – если он есть.

По словам правозащитников, одни из самых опасных производств в колонии связаны с деревообработкой, “столяркой”, строительством, переработкой шин.

“Тебе же руку совсем не отрезали”

Виталий Шестаков жил с матерью и сестрой в небольшом городе Усть-Кут в Иркутской области. После окончания школы в университет не поступил, начал подрабатывать, зарплаты не хватало, на нескольких работах молодого человека обманули, так и не заплатив деньги. Потом у Виталия появились и новые друзья, предложившие ему подработку.

– Эти его друзья попросили Виталия помочь. Нужно было куда-то съездить и перегнать трактор, пообещали за это заплатить деньги. Он и поехал, – рассказывает Оксана, сестра Виталия. – Оказалось, что они поехали не перегонять трактор, а воровать его. А там сторож оказался. Я не знаю, что именно там произошло, но сторожа убили, а все они скрылись. Когда мы дома об этом узнали, мы Витале сказали: “Ты лучше приди сам в полицию и все расскажи, как было, признайся”. Я пошла в полицию вместе с ним, он все рассказал. Позже поймали еще нескольких ребят, которые тоже ездили перегонять трактор. И эти ребята Витале предложили всю вину валить на того одного, которого не поймали: мол, у него родственник в прокуратуре, его все равно не накажут. Виталя согласился, а того последнего парня все-таки поймали. Надо было Витале своей головой думать. В конце концов эти ребята поменяли показания и свалили всё на Виталю, он получил больше всех: они получили по минимуму, а он до сих пор сидит.

Денег у семьи не было, адвоката нанять не смогли. В июне 2005 года 26-летнего Виталия приговорили к 17 годам и 11 месяцам колонии за разбой, сопряженный с убийством.

Оксана рассказывает, что как только Виталий попал в ИК-2 в Новосибирской области, он разу начал работать, сам погасил иски, помощи у семьи не просил. Через несколько лет он женился, начал посылать часть заработанных денег жене. В колонии же Виталий начал учиться: посещал курсы по работе в котельной, получил диплом сварщика и сантехника. Всего молодой человек получил в колонии пять дипломов по разным специальностям.

Осенью 2017 года Виталий подал прошение об условно-досрочном освобождении, хотел поехать в родной Усть-Кут к жене. Администрация колонии ходатайство поддержала, подготовила для суда положительную характеристику. Но незадолго до назначенного судебного заседания Виталий сломал руку.

Оксана говорит, что Виталий работал на мукомольной мельнице с 8 часов утра до 8 вечера с перерывом на обед, построение и ужин, сам же ее налаживал и ремонтировал. Адвокат “Руси сидящей” Гульмира Алимова, представляющая интересы Виталия, рассказывает, что 18 марта 2018 года – в день президентских выборов – он как обычно пришел на работу вместе со своим напарником, другим заключенным.

– На производстве было шумно. Напарник отошел в какой-то момент от мельницы, что-то в ней начало барахлить, Виталий полез смотреть, и его левая рука попала в мельницу. Он начал кричать напарнику, чтобы тот выключил мельницу, напарник не слышал. Руку Виталия замотало, переломы в нескольких местах, – рассказывает Гульмира Алимова. – Виталия госпитализировали в новосибирскую городскую больницу №34, оттуда – в ЛИУ-10, где уже и оказывали ему медицинскую помощь. Я сделала адвокатский запрос, и мне ответили, что помощь ему оказали надлежащим образом, кости срастаются. А он мне говорит, что кости не срастаются. У него рука просто висит, делать ею он ничего не может: колбасу порезать не может, постирать себе вещи тоже не может. Возможно, конечно, ему в ЛИУ оказывали какую-то помощь, но в условиях колонии медицина как у коновалов.

С работы Виталия уволили, инвалидность не дают, компенсацию выплачивать отказались, потому что, согласно официальным документам, в получении травмы заключенный виноват сам. По факту происшествия в колонии провели проверку и установили, что Виталий нарушил “инструкцию по охране труда для оператора линии в производстве пшеничной продукции”. По словам Виталия же, часть механизмов мельницы просто не работали, постоянно что-то приходилось чинить, а обеспечением техники безопасности администрация колонии не занималась.

В заключении, выданном медсанчастью, сказано, что Виталий получил открытый перелом обеих костей левого предплечья, а “степень тяжести определена медицинским персоналом как легкая”. Рука у Виталия не работает и сегодня, спустя год после случившегося, ответственность за случившееся на себя никто не берет, и оказывать необходимую медицинскую помощь медучреждения ФСИН не в состоянии.

В мае 2018 года Ленинский суд Новосибирска в УДО Виталию отказал, сославшись на то, что у заключенного было одно дисциплинарное взыскание в 2008 году.

– Мы посчитали решение суда необоснованным. Потому что, во-первых, выводы суда вообще не соответствуют фактическим обстоятельствам: суд отказывает в УДО, ссылаясь на взыскание десятилетней давности, но по закону взыскание по истечении трех месяцев перестает быть действующим. Для карцера это шесть месяцев. Если этот срок проходит, суд уже не имеет права в своем решении на эти взыскания ссылаться. Во-вторых, суд не учел состояние здоровья Виталия, который к тому моменту уже получил производственную травму на мельнице, – говорит Гульмира Алимова. – А состояние здоровья у него ухудшается. Ему сейчас просто разрешили не ходить на зарядку и на работу.

15 октября 2018 года суд апелляционной инстанции отменил постановление Ленинского суда и отправил материалы по УДО Виталия на новое рассмотрение, отметив, что необходимо принять во внимание травму, полученную заключенным, а ссылка на взыскание от 2008 года не может быть причиной отказа в УДО. Через месяц Ленинский суд снова отказал Виталию в УДО, аргумент был тот же – взыскание десятилетней давности, на полученную Виталием травму суд внимания не обратил. Постановление снова удалось обжаловать, Новосибирский областной суд снова вернул материалы на новое рассмотрение.

6 марта 2019 года в Ленинском районном суде уже в третий раз должно было состояться заседание по рассмотрению ходатайства Виталия об УДО, но его отложили, так как колония предоставила в суд неверно оформленную характеристику.

Пока прошение Виталия об УДО кочевало из одного суда в другой, рука начала сохнуть.

– Из медицинских заключений видно, что ему после перелома изначально неправильно руку сложили, и что-то случилось с нервом. Кости неправильно срослись, поэтому через какое-то время в тюремной больнице ее ломали снова. И про этот нерв опять все забыли. Как результат, она у него не работает вообще, – говорит сестра Виталия. – Я ходила к нескольким врачам на консультацию с медицинскими справками и заключениями Витали, и они говорят, что сейчас уже практически нереально вернуть руку к жизни. Очень много времени прошло. Виталя говорит: “Я отбываю наказание, выполняю все требования. Почему ко мне сейчас такое отношение?” Мы все понимаем, что он отсидел столько времени, трудно будет адаптироваться, а еще и рука теперь.

Оксана рассказывает, что и она, и мать после того, как Виталий получил травму, писали жалобы в Генпрокуратуру и в Совет по правам человека при президенте России, отправляли письмо президенту, но приходили только отписки. Виталий рассказывал сестре, что проверки в колонию приезжали, но результата не было.

– Виталю проверяющие даже не вызывали. А когда прокуратура приезжала, Витале сказали, чтобы он подписал, что никаких претензий у него нет и что это родственники жалуются, что это только их выдумки. И он подписал. Но мы понимаем, что выбора у заключенных нет, они ведь там не люди, никаких прав у них нет, – говорит Оксана. – Виталя после травмы пытался устроиться на работу в колонии, потому что деньги все равно нужны. А ему сотрудники говорят: “Что ты переживаешь? У тебя же есть рука, тебе же ее вообще не отрезали. Что тебе еще надо?”

Гульмира Алимова говорит, что не так давно Виталия возили в ЛИУ-10, так как стоит вопрос об ампутации руки. Хотя, по словам адвоката, врач колонии при личной беседе сказал Виталию, что руку можно реабилитировать в вольной больнице.

Если повезёт

История Виталия Шестакова не уникальна: старая техника, плохое освещение, многочасовая тяжелая физическая работа, отсутствие спецодежды, пренебрежение администрации исправительных учреждений к технике безопасности становятся причинами травм. По словам руководителя юридического департамента “Руси сидящей” Алексея Федярова, травмы на производстве в российских колониях – распространенное явление, а цель руководства исправительных учреждений – такие факты скрывать, чтобы не портить показатели:

– Оборудование на производстве в колонии старое. То, что стояло в зонах, вообще никогда не модернизировалось, а то, что привозят, – самое дешевое и простое. Заключенные занимаются самым черным трудом. Помимо “швейки”, где в принципе травм не так много, и они не опасные, есть целый ряд опасных производств. Например, измельчение шин при помощи экструдера. Вместе с шинами в экструдер уходят пальцы и руки. Во-первых, график работы тяжелый – по 12–14 часов, внимание притупляется, человек уже начинает с ума сходить от монотонной тяжелой физической работы. Во-вторых, по технике безопасности шины нужно закидывать специальными щипцами, но щипцами ты много не накидаешь, а кидать так надо целый день и надо выполнить норму. И если кидаешь не щипцами, а руками, то делать это надо без перчаток, но без них холодно. Поэтому все работают в текстильных перчатках, перчатка цепляется за корд, и руку затягивает в экструдер. На этом производстве в ИК-13 Нижнего Тагила, например, очень много беспалых.

После того как человек получает травму, продолжает Алексей Федяров, начинается лечебная эпопея:

– Человека сначала отправляют в медсанчасть, там, естественно, два несчастных терапевта, и сделать ничего они толком не могут. Поэтому заключенный ждет этапа в ЛИУ или ОБ (отдельная больница, такие есть при некоторых колониях. – РС). И там уже местные коновалы лечат. Могут с воли пригласить хирурга, тогда больше шансов, что помогут. Никаких компенсаций человеку, получившему травму, нет. А подобные случаи списывают подо что угодно, но не под травму на производстве: шел, упал, уронил кровать на руку. Администрация колонии предпринимает все для того, чтобы скрыть несчастные случаи, но для того, чтобы сократить их количество, ничего не делает.

Юрист и член ОНК по Свердловской области Марина Чукавина рассказала, что также неоднократно сталкивалась с похожими ситуациями: заключенный получал травму на производстве, но ФСИН использовала любые аргументы, чтобы проверка “установила” получение травмы заключенным по собственной вине.

– Заключенному ЛИУ-23 в январе 2017 года на столярном производстве оторвало фалангу пальца. Мы разбирались с этим вопросом, и вот ГУ ФСИН нам официально так ответило: заключенный по собственной инициативе пошел в столярный цех, чтобы якобы для себя какую-то деталь вытачивать. Так и получил травму. И заключенный не получил ни компенсации, ни статуса инвалида. Но мы же с вами понимаем, что осужденный не может самостоятельно передвигаться по лагерю. Территория делится на локальные участки, там везде электронные двери, которые открываются из дежурной части. И чтобы дойти от жилой зоны до “промки”, заключенный должен был пройти не один участок. И неужели ни у кого из сотрудников не возникло вопросов, куда он шел в нерабочее время. Типа он зашел на “промку”, включил станок, начал точить деталь для себя. Это уже само по себе бред. Конечно, бывает такое, что заключенный работает неофициально и получает зарплату 100–200 рублей в месяц. И все равно заключенные, в общем, хоть и получают копейки, но они все стараются держаться за свои места. Соответственно, “не те” заявления и показания грозят вывозом в какую-то другую колонию, где он останется без работы. И заключенные этого боятся, – говорит Марина Чукавина.

По закону администрация исправительного учреждения несет ответственность за здоровье заключенных (п. 4 с. 13 Закона “Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы”). Это же касается обустройства рабочих мест. Если заключенный получает травму на производстве, ФСИН не только обязана оказать ему необходимую медицинскую помощь, но и документально зафиксировать, что несчастный случай произошел в ходе выполнения заключенным своих обязанностей, и выплатить компенсацию (ст. 184 ТК РФ). Но контролировать соблюдение условий ТК в местах лишения свободы, по словам правозащитников и членов ОНК, довольно трудно.

– Понятно, что тема травм очень чувствительная для ФСИН, и понятно, что такая информация вряд ли будет с радостью опубликована. Если человек получает травму, ему должны оказать медицинскую помощь – с этим много проблем, – рассказывает член ОНК Кировской области Олег Ткачев. – С фиксацией несчастных случаев в колонии тоже не все просто. Колонии невыгодно говорить, что он произошел именно на производстве. Потому что это прямая ответственность сотрудников ФСИН, необходимо выплачивать компенсацию. Но если по документам травма получена не на производстве, то выплачивать ничего уже не надо.

Но получить справку об инвалидности, по словам Олега Ткачева, очень сложно, с ними особая история:

– Для выведения на инвалидность существует комиссия – медико-социальная комиссия, которая рассматривает состояние здоровья и дает группу инвалидности или не дает. Мы говорили с несколькими осужденными, которые жаловались на то, что, например, сохнет рука, а добиться, чтобы дали инвалидность, не получается. Заключенный говорит, что ему администрация ответила, что инвалидность не дадут ни в коем случае, всячески затягивается направление в медучреждения, человека не возят к гражданским специалистам, которые могут помочь. Не дается направление на операцию. Основная цель здесь – переждать, потянуть время и выпустить человека без диагноза, без инвалидности. А на свободе пусть уже гражданская комиссия и гражданские врачи с ним занимаются. Но время-то уходит, – сетует Ткачев.

Правозащитники отмечают, что значительную часть травм заключенные получают либо на нелегальных, “черных” работах, либо когда рабочий день длится значительно больше восьми часов. Часто за нелегальную работу не платят. И максимум, что получают осужденные, – благодарность в личном деле.

Автор:  Светлана Осипова; Радио Свобода