Ничего личного, просто издержки: сколько людей убивают в России в полиции, СИЗО, в колониях

Ничего личного, просто издержки: сколько людей убивают в России в полиции, СИЗО, в колониях

В 2018—2019 годах в отделениях полиции, СИЗО и тюрьмах России, при задержаниях и допросах, в ходе контртеррористических операций» погибли по меньше мере 282 человека. Это только те случаи, которые всплыли наружу благодаря усилиям правозащитников и публикациям в СМИ. Как правило, известен только факт смерти и её официальная причина. Часто мы ничего не знаем о погибшем, даже имени.

Специальный проект «Четвертого сектора», Московской Хельсинкской группы и «7х7» о смертях в отделениях полиции, СИЗО, тюрьмах, в ходе контртеррористических операций в РФ.

Официальной статистики по смертям людей, которые совершили или подозреваются в совершении преступления, нет. Статистика по гибели в результате применения насилия сотрудниками силовых структур также не ведётся. Однако, как следует из мониторинга публикаций СМИ, более трети смертей, связанных с правоохранительными органами и ФСИН, вызывают вопросы. В ситуациях, когда речь идёт об убийствах «предполагаемых боевиков» нет даже возможности понять, как погиб человек — контртеррористическая деятельность максимально закрыта, и общество может не знать вообще никаких подробностей. ОБществу предлагают поверить, что смерти были оправданы и необходимы.

Правозащитники заявляют о том, что насилие в отношении преступника — даже если это только предполагаемый преступник — является «сложившейся практикой» и считается допустимым. Люди, действующие от имени государства, зачастую не задумываются о «соразмерности» и «обоснованности» применения силы. Как следствие, смерти людей в отделениях полиции, изоляторах и колониях, «ликвидация» безымянных «боевиков» и «террористов» воспринимается как издержки работы системы — и не более того.

Общество имеет право знать, сколько людей погибли от рук представителей государства и всё ли возможное было сделано, чтобы этих смертей не было. Погибшие от рук государства не должны быть обезличенными смертями без статистики, разбирательства и сожалений. Люди — не издержки.

 

ПОЛИЦИЯ

В 2018-2019 годах в РФ в отделениях полиции изоляторах временного содержания при задержании или допросе погибли по меньшей мере 75 человек

«Статистики по таким делам нет. Можно оценить количество приговоров по статье “Превышение должностных полномочий”, но мы не знаем, к каким ведомствам были приписаны осуждённые. Можно также искать информацию в СМИ или в соцсетях, но туда попадает не больше 30% всех дел» – Булат Мухамеджанов, правозащитный проект «Зона права» 

По официально озвученным версиям:
  • 24 человека убиты при задержании или попытке побега
  • 16 человек совершили самоубийство
  • 16 человек умерли от различных заболеваний
  • человек избили или запытали до смерти

«Смерти не всегда напрямую связаны с насилием – официальная причина может быть очень разной. Мы смотрим с другого угла и говорим, что люди в большом количестве погибают, когда попадают в руки государства, и уже не так важно, было это самоубийство — реальное или поставленное — смерть в результате избиения и издевательств или несчастный случай. Разграничить их сложно, устраиваются большие проблемы расследованию» – Дмитрий Макаров, Московская Хельсинкская Группа

«Насилие в полиции — это, скорее, норма, чем из ряда вон выходящее событие. Если бы мы в год получали единицы сообщений, можно было бы говорить об эксцессах, экстраординардных ситуациях. Но сообщения приходят каждый месяц. Приходится констатировать, что это сложившаяся практика» – Наталья Таубина, фонд «Общественный вердикт»
в 40% случаев обстоятельства смерти вызывают вопросы
Денис Пушкаренко, предприниматель. Был задержан по подозрению в убийстве. По официальной версии, ему стало плохо в полицейской машине, и полицейские не смогли реанимировать мужчину. Почему-то после этого следователи препятствовали вдове в осмотре тела. С помощью адвоката ей удалось зафиксировать многочисленные повреждения на теле мужа — ссадины, гематомы, следы от цепи, ожоги.
Ханты-Мансийский автономный округ, Нижневартовск — Мегион
Рустам Клычев, 34 года, машинист автопогрузчика. Был задержан полицией после заявления супруги. Она рассказала, что в тот день муж выпил впервые в жизни: «Я не знала, что делать, просила его погулять, он отказался. Тогда я позвонила в полицию и договорилась, что муж побудет у них 2−3 часа». Из автозака мужчина вышел в прямой эфир Вконтакте, рассказал, что полицейские его избили. Четыре часа спустя медики констатировали смерть от удушья.
Санкт-Петербург
А также
Камиль Гафуров, Вячеслав Бушин, Александр Чильчагов, Артём Григорян, Виктор Мельник, Магомед Юнусилау, Лилия Година, Роман Малышев, Тимур Хинчагов, Иван Вшивков, Андрей Тюняков, Дмитрий Фёдоров и другие. В половине случаев имена погибших журналистам неизвестны.

Почему сотрудники силовых структур применяют насилие?

«Так сложилось». В России пытки воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Логика примерно такая: мы знаем, что этот человек украл банку капусты или пытался взорвать вокзал, и с помощью силы просто хотим быстрее получить показания. Иными словами: мы знаем, что он бандит, чего церемониться? / Булат Мухамеджанов, правозащитный проект «Зона права»

Наследие 90-ых. Тогда была негласная установка на то, что можно превышать полномочия. Эта практика плавно перетекла на нулевые. С ОПГ худо-бедно разобрались, а кадры остались те же и мировоззрение у сотрудников, ставших теперь начальниками, осталось то же — что можно эффективно добиваться повышения показателей раскрываемости ровно таким же путём / Булат Мухамеджанов, правозащитный проект «Зона права»

Система стоит на защите интересов государства, а не граждан. Она не заточена на соблюдение прав граждан, которые оказываются под её контролем. Она заточена на то, чтобы выполнить государственную задачу / Наталья Таубина, фонд «Общественный вердикт»

«Палочная система». Результатом работы считается не столько борьба с преступностью, сколько законченное расследование, а здесь работает факт признания. Пытки воспринимаются как простой и привычный способ добиться результата / Дмитрий Макаров, Московская Хельсинкская группа

Безнаказанность. Дела о применении насилия сотрудниками силовых структур крайне тяжело расследуются, крайне редко доходят до суда. Наказания сотрудники [полиции, ФСИН и так далее] получают более мягкие. Результата можно ожидать, когда есть резонанс, а по делу работают упёртые правозащитники / Наталья Таубина, фонд «Общественный вердикт»


СИЗО / КОЛОНИЯ

в 2018—2019 годах
в исправительных колониях
следственных изоляторах
тюремных больницах
погибли по меньшей мере
95 человек

«В колониях осуждённые находятся в изоляции и полной власти сотрудников. То есть если тебя избили в полиции или даже ФСБ, к тебе должен оперативно прийти адвокат и зафиксировать телесные повреждения. Во ФСИН это сделать гораздо сложнее, человеку трудно связаться с кем-либо на „большой земле”. Плюс идёт давление и от администрации, и от авторитетных осуждённых» – Булат Мухамеджанов, правозащитный проект «Зона права»

по официально озвученным версиям
46 человек совершили самоубийство
19 человек убиты другими заключёнными,
надзирателями или неизвестными лицами
12 человек умерли от болезней

«Суицид как причина смерти — это самое простое объяснение и обоснование. Как еще скрыть, если перестарались? Впрочем, даже реальное самоубийство является свидетельством того, что что-то не так в системе. Там человек зависим, и ответственность за его жизнь несут органы. В этом смысле не так важно — он оступился, пятнадцать раз ударился о ступеньку или повесился. Государство должно признавать факт насилия. А сейчас: он просто „сам умер” ну и как бы — „бывает”, издержки правоохранительной работы. Это ошибочное и чудовищное представление» – Дмитрий Макаров, Московская Хельсинкская Группа

«ФСИН ведёт статистику по смертям, но смерть — серьёзный отрицательный показатель их работы. Нередки случаи, когда они пытаются представить другую причину смерти, не демонстрирующую то, что система работает плохо. Статистика старается быть „правильной” в части причин, чтобы вывести из-под удара отдельных должностных лиц» – Наталья Таубина, фонд «Общественный вердикт»
в 36% случаев
обстоятельства смерти
вызывают вопросы
Александр Закамский, 26 лет, предприниматель. Подозревали в покушении на сбыт наркотиков. Нашли в СИЗО повешенным на простыне. Накануне в зале суда он пожаловался на то, что силовики его избивали. Следы избиений видели жена и адвокат. По словам последнего, Александр под угрозой насилия сказал врачам, что упал с лестницы. «Чтобы получить такие травмы, надо с лестницы несколько раз упасть», — отметил юрист.
СИЗО-1, Калининград
Артём Тронин, боец ОМОН. Отбывал срок за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть, и другие преступления (мужчина признавал только побои). Со слов матери погибшего, в колонии Артём дал показания против оперативника по делу об избиении другого заключённого. Затем матери позвонили: «Приезжайте быстрее, а то от тела постараются избавиться, так как его повесили». «Мы сфотографировали тело. Рот разорван, зубы треснули, голова разодрана, все тело в синяках. А в акте написано, что никаких ссадин и повреждений на теле нет», — рассказала женщина.
ИК-37, Половинка Пермского края
А также
Андрей Грачёв, Анджей Мальчевский, Д.Ю., Евгений Петраченко, Э.Н., Олег, Евгений Кидинов, Сертан, Александр Малых, Дмитрий Иванов, Ают Тунтуев, Баграт Багинян, заключённая А., Яблоков, Александр Белоусов, А. Е. Егоров, Баходур Кушмуродов, Ахмет Бачалов, Иван Жужгов, Виктор Лотыш и другие. В половине случаев имена погибших журналистам неизвестны.

Почему насилие силовиков остаётся безнаказанным?

Круговая порукаВспомним отдел полиции «Дальний» [где к жителю Казани Павлу Дроздову применили насилие бутылкой из-под шампанского]. Никогда не поверю, что его сотрудники не знали о том, что вытворяют с задержанным их коллеги. Все видели, все знали, но ничего никому не докладывали. Потому что сложилась такая практика / Булат Мухамеджанов, правозащитный проект «Зона права»

Дела о превышении полномочий сложно доказать. «Общественный вердикт» пытался вводить камеры в местах принудительного содержания и добиваться того, чтобы эти камеры работали. Но должна быть возможность получить доступ к видеозаписям, а ФСИН в ответ на наши запросы отвечает, что они предназначены для внутреннего пользования / Дмитрий Макаров, Московская Хельсинкская Группа

В Уголовном кодексе нет статьи «пытки». Россия на протяжении нескольких десятков лет игнорирует рекомендации ООН по её введению. Есть только статья 117, где речь идет об истязаниях, в ней присутствует слово «пытки». Она не совсем мёртвая, но применяется в случаях семейно-бытового насилия и не применяется по отношению к должностным лицам / Булат Мухамеджанов, правозащитный проект «Зона права»

Институт общественного контроля вырождается. ОНК (Общественная Наблюдательная комиссия) — важный институт гражданского контроля, по своей задумке — независимый и очень эффективный. Однако во многих регионах он выродился, государство превратило его в карманную структуру. Лояльных членов ОНК гораздо больше тех, кто готов задавать вопросы и поднимать острые темы / Дмитрий Макаров, Московская Хельсинкская Группа

Нужна именно такая система — поддерживающая атмосферу страха. Госмашина в целом работает на то, чтобы люди боялись высказать свою позицию в соцсетях, выходить на улицу. Правоохранительная система нужна ей, чтобы обеспечивать такого рода работу. И то, как она устроена сейчас, наилучшим образом позволяет эти задачи реализовать / Наталья Таубина, фонд «Общественный вердикт»


АНТИТЕРРОР

в 2018—2019 годах
в ходе контртеррористических операций
погибли по меньшей мере
112 человек

«Терроризм — это очень сложная тема. Невозможно отрицать его наличие и опасность, но то, какие формы принимает борьба с ним — большая проблема. Чаще всего, когда речь идёт о террористах, их пытаются обвинить заранее. Людей считают виновными ещё до того, как суд признал их таковыми» – Дмитрий Макаров, Московская Хельсинкская Группа

в сводках обычно фигурируют
«предполагаемые боевики», которых
уничтожают, ликвидируют, нейтрализуют

«Можно назвать человека террористом, и он как бы перестает быть человеком. О его смерти теперь можно сообщать языком статистики — не употреблять слова „смерть” и „убийство”, а говорить „был ликвидирован”. Являлся ли он на самом деле террористом или его так назвали, чтобы оправдать чрезмерное насилие — вопрос, который должен возникать» – Дмитрий Макаров, Московская Хельсинкская Группа

имена 99 погибших
неизвестны

«Контртеррористические операции — закрытая сфера. Всё, что мы знаем — сухие сводки про ликвидацию такого-то количества бандитов и террористов. Нам кажется, что общество будет здоровее, если будет знать, кто стоит за обезличенными сводками. Государство должно быть заинтересовано не просто в том, чтобы избавиться от человека и создать видимость решения проблемы, а в том, чтобы разобраться — что движет этими людьми?»

Ибрагим Алиев, 24 года. После обыска Ибрагима увезли сотрудники ФСБ. Домой он не вернулся. Брат Ибрагима обратился к главе Ингушетии с просьбой помочь отыскать родственника, после этого семье сообщили, что мужчину убили во время допроса, якобы при попытке к бегству. На протяжении месяца силовики без объяснения причин отказывались отдавать его тело семье — пока Алиевы не отказались от любых претензий к ФСБ и помощи правозащитников.
Назрань, Ингушетия
Мовсар Алероев, Анатолий Хаджиев, Османджон Кочкаров. В сводках НАК [Национальный контртеррористический комитет] сообщалось о том, что в Ачхой-Мартановском районе Чечни застрелили трёх боевиков. Жители Малгобекского района, где жил один из них — Мовсар, не верят в его причастность к боевикам. «Парень пропал, родственники заявляли в полицию. Потом его убивают в Чечне и объявляют боевиком. В такое никто не верит», — сказал один из местных жителей.
Ачхой-Мартановский район, Чеченская Республика

Что делать?

Правозащитники готовы предложить набор шагов. Криминализировать пытки, то есть ввести отдельную статью в Уголовном кодексе, что, с одной стороны, даст сигнал правоохранителям, а с другой — позволит получить адекватную статистику. Проводить эффективное расследование случаев пыток, незаконного насилия, превышения полномочий, поскольку то, что правозащитники наблюдают сейчас, далеко от стандартов эффективного расследования. Сделать возможным доказательство незаконного насилия, то есть лишить систему монопольного права на доказательство пыток, которым она обладает сейчас — например, сейчас ФСИН решает, кому давать видеозаписи с камер наблюдения, а кому не давать, и при этом не несёт никакой ответственности за уничтожение, отсутствие или плохое качество записей. Восстановить институт эффективного общественного контроля, который за последние годы превратился в «карманную структуру».

Но главное, говорит Булат Мухмеджанов из правозащитной инициативы «Зона права» — признать наличие проблемы. «Правозащитники готовы предложить конкретные шаги, но всё это бессмысленно, пока проблема не признана. А с этим всё сложно. Есть четкая позиция властей, что с правопорядком в стране всё нормально и с контролем за силами правопорядка тоже. Система работает по принципу „прилив-отлив“: прилетела громкая история — пошумели, разошлись. Через два-три года снова обсуждаем. Но ничего не решается и не делается системно. Системные изменения должны быть начаты с признания проблемы», — считает Мухамеджанов.

Источник: Люди — не издержки

You may also like...