– Дякуемо за обiд! – тянут нестройным хором восемь мужиков в одинаковых тужурках и штанах, вставая из-за стола. Они уносят в кухню подносы с грязной посудой, натягивают на головы одинаковые черные шапки, одинаковыми движениями закладывают руки за спины и идут к выходу из столовой.
– Дякуємо за обiд! – повторяет новая восьмерка.
– Дякуємо за обiд! – повторяется еще много раз восьмерками мужиков.
Мы – группа журналистов – в лагере для военнопленных на западе Украины, переоборудованном из обычной мужской колонии. От колонии остались вышки по всему периметру, правда, без часовых. Наша поездка организована Министерством юстиции Украины – в его ведении лагерь и находится.
Отдаем паспорта на входе, обыска и досмотра вещей нет, единственная просьба – сдать оружие, если имеется. У нас не имелось. Телефоны можно взять с собой без проблем и спокойно пользоваться ими.
Первое, что я вижу, уже зайдя на территорию, – это огромная, чуть не в половину тюремной стены, Всеобщая декларация прав человека на украинском, перед ней – молящийся ангел. Над стеной идут ряды колючей проволоки.
Рабочий день здесь начинается в семь тридцать, перерыв на обед час, подъем в шесть утра, отбой – в десять. Три переклички, завтрак, обед, ужин, возможность посетить находящуюся здесь же, в колонии, церковь. Оборудованное бомбоубежище, медблок со стоматологическим и рентгеновским кабинетом, душ, рекреационная комната, телевизор, и гордость лагеря – возможность звонить родным и близким по интернету.
Производств два: клеить подарочные пакеты и продевать в них тесемки или колоть щепу для растопки. За работу полагаются какие-то небольшие деньги, их количество определено Женевской конвенцией. Наказания типа штрафных изоляторов и голодных пайков конвенцией запрещены.
На одной из серых стен между корпусами яркими звездочками висят красочные портреты украинских гетманов. Все обитатели колонии проходят мимо них несколько раз в день из жилой зоны в рабочую.
– Пусть хоть украинскую историю учат! – говорит сопровождающий нас сотрудник.
Вряд ли историю Украины будут учить люди, пришедшие сюда мучить и разрушать, думаю я. Но у гетманов свое разумение. Они продолжают каждый день смотреть в глаза военнопленным.
Скажу честно: посещение мест лишения свободы – всегда достаточно тяжкое испытание. Несвобода и замкнутое пространство с колючей проволокой давят на всех, и сам вид одинаково одетых мужчин, которые ходят строем с руками за спиной, смотрят, как правило, в бок или в пол, неприятен. Но все по справедливости, и лагерь для военнопленных – самое щадящее наказание для тех, кто, придя с оружием в другую страну, изуродовал и разорил ее, превратил мир в войну и стал источником неисчислимых, немыслимых страданий целого народа.
Подхожу во время работы к мужикам, продевающим тесемки в разноцветные пакеты с надписью «Рiдна Украïна» и фотографией подсолнуха, спрашиваю, хочет ли кто-то поговорить, несколько человек отзываются, и я записываю интервью с ними после обеда, а с самым первым разговариваем прямо на производстве, он во время разговора продолжает продевать тесемки в пакеты.
Разговор первый. Человек с улицы Тухачевского (Санкт-Петербург)
– …А ты понимал, что это незаконное пересечение границы?
– На тот момент, конечно, чё сказать? Чё, раз я не понимал. У меня был приказ, который я выполнял.
– И ты считаешь, что приказ важнее, чем закон?
– Ну, при чём закон тут?
– То есть в голову не приходило, что ты нарушил границу?
– Нет, об этом я же не думал. Я говорил вам, что я выполнял приказ. А в армии приказы сперва выполняются, а потом обсуждаются.
– То есть если б тебе сказали: “Убей человека”, – ты бы сначала убил, а потом бы обсудил это?
– Скорей всего, я не смог бы убить человека.
(Человека убить бы не смог, а на захватническую войну добровольно пошел! Удивительно, в каком количестве голов слова “война” и “убийство” никак не пересекаются.)
– Это не мог, когда тебе приказ не отдаётся. А если отдают приказ стрелять?
– Нет. Я вам объясняю: можно человека убить в бою. Если он в окопе сидит, и я в окопе сижу. А когда человек попадает в плен, то… это просто невозможно. Чисто психически. Даже когда те же вот украинцы брали меня в плен, они относились хорошо. Они понимали, что они такие же военные, как и я. То есть, так же они стреляли, убивали, ну, как бы, они с окопов, я с окопов, мы с окопов. А вот, когда уже возьмёшь в плен, там уже ну никак человека невозможно убить…
Ого, думаю я, лихо завернул: ты в окопах, и они в окопах. Уравнял людей, которые пришли на чужую землю, с теми, кто эту землю защищает. Уравнял – и не понимает, не хочет, не может понять, что у тех, кто защищает, другие окопы, другие ружья и другие причины быть на фронте.
Разговор второй. Человек из Ижевска
– Ты профессиональный военный?
– Я десять лет контрактник. Почти во всех горячих точках был, кроме Карабаха, – в Сирии, в Сомали, в Ливии.
– И как ты попал сюда?
– Добровольно. Пришло боевое распоряжение набрать пять добровольцев из части для освобождения Донбасса и борьбы с фашизмом. Вот, отправился.
– И как боролся с фашизмом?
– Воевал.
– Поборол его?
– Ну, не знаю. Нет, наверное. Я конкретно – нет.
– А кто-то поборол?
– Может быть.
– А фашизм есть здесь? Вот ты какие видел проявления фашизма?
– Я? Я не видел. Мы на позициях стояли. Бились с ВСУшниками.
– Может его нет, фашизма-то?
– Может, и нет.
– То есть ты про это не думал?
– Нет. Я же военный.
– А что, военные не думают?
– Был приказ. Мы сидели на позициях. Сказали: “Всё, занимаем круговую оборону. Держимся”. И всё. Держались.
– Так. Ну ты же знал, что ты в чужой стране?
– Конечно.
– И тебя это никак не останавливало?
– Не особо.
– Ну как? Ты пересёк границу незаконно. Или законно?
– Ну, с этой стороны, может, и незаконно. Но нас как бы никто на границе не задерживал по сути.
– Ну, а если б, например, китайцы перешли российскую границу? Защищать от фашизма китайцев, которые живут в России. Как ты считаешь, они законно бы это сделали?
– Ну, если они пересекли, и их никто не задержал… Если вправе были…
– В каком праве?
– Ну я, например, ехал в “Урале”, с оружием, с патронами, с боекомплектом. Я ехал воевать из патриотических соображений. Бороться с нацизмом.
– И как?
– Борьба не получилась.
– Борьба не получилась, а нацизм есть?
– Не видел. Не могу утверждать.
– То есть ни нацизма, ни борьбы?
– Да. Перерасход ресурсов.
– И кому ты помог?
– Может, жителям Донбасса? Посёлок один мы защитили от ВСУ. Приказ нам дали: отбить посёлок. Мы его отбивали.
– А мозги-то свои есть? Может, они бы тут сами разобрались?
– Может быть, и разобрались бы. Но если бы разобрались, нас бы не посылали. Правильно?
– Неправильно! Это же ведь украинская территория…
– Дела Украины, дела России меня не интересуют.
– Может, тем более лучше было не лезть в чужие дела?
– Это командованию надо решать.
– Ну а вы-то? Вы же люди! Вы ж не колбаса, не вещь.
– Здесь мы как мясо.
– Вот ты спокойно себя считаешь мясом?
– Я сам ехал воевать, я понимал, что рано или поздно может так случиться, что меня убьют, в плен попаду. Какая разница?
– Может быть, не нужно было ехать?
– Да о чём уже жалеть? Я рад, что живой: один я выжил из группы в восемнадцать человек, которые со мной штурмовики были. Я не рад, что всех положили наших. Жду обмена.
– И что будешь делать, когда вернешься в Россию?
– Дальше служить буду.
– И поедешь сюда на второй раз?
– Сюда второй раз не поеду. Уволюсь. Хватило уже приказов нашего великомудрого командования. Оно отправило. Сказало: там наши. А наши там уже два дня как разбиты. Получается, мы ехали х… оббивать воздух.
– Что такое – стать военным?
– Ну, профессию выбрать. Родину защищать. Это престижно. Оружие есть, чтоб охранять Родину. Ну пришёл вот приказ такой вот. Какая разница… Приказы обсуждаются после их выполнения.
– А ты считаешь, что Родину нужно очень сильно охранять? На неё кто-то нападал?
– Ну, а вдруг нападёт?
– Подожди, с 45-го года кто-то нападал?
– Нет.
– Или кто-то собирался напасть?
– Ну, я не знаю. Но надо ждать нападения, чтобы потом собирать войска? Или как? Почему нельзя позаботиться заранее?
– Да почему ты считаешь, что кто-то собирался нападать?
– Ну не знаю. Мир такой. Лучшая защита – это нападение.
– Ну вот Россия напала. А почему-то весь мир теперь против России.
– А мне что до всего мира? Мне главное, чтоб семья была сыта, одета – и всё.
– Любым способом?
– Для меня – да. Потому что своя рубаха ближе к телу – знаете поговорку?
– Знаю.
– Ну вот. Я всё делал для своей семьи.
Разговор третий. Человек из Владимирской области
– Ты контрактник?
– Да, на три месяца подписал контракт.
– Почему?
– Как бы тоже помочь дружественному народу, республикам ДНР, ЛНР.
– Помог?
– Ну, честно сказать – не знаю. Я это не могу сказать сто процентов– помог, не помог. Это не мне решать. Это решать жителям, которые живут в этих республиках.
– А сколько ты пробыл на территории Украины?
– Мы заехали седьмого сентября. Двадцать второго числа у нас случился бой. Двадцать третьего попал в плен. Две недели.
– А почему ты решил, что им нужно помогать?
– Ну, грубо скажем, так: промыли нам мозги по телевизору, то, что вот здесь так вот всё есть. Много сказали нам неправды. Много говорят по телевизору неправду. У нас именно в России.
– И ты это понял, только когда здесь оказался?
– Да. Когда я это увидел своими глазами.
– А что ты увидел своими глазами? Ты ж Украины-то не видел. Ты был только на оккупированной территории.
– Ну то, что здесь нацисты, фашизм. Здесь такого я, по крайней мере, лично своими глазами, не увидел. За других я говорить ничего не буду.
– А много вас тогда в твоем городе записалось в контрактники?
– Нет, я один.
– Ты один? Получается, что из всего города только тебе мозги промыли?
– Этого я не знаю. Может, до меня были, может, после меня люди были. Нам об этом никто ничего не говорил. Теперь ждём обмена, приедем домой. Будем искать работу.
– А у тебя какая профессия?
– У меня – нету. 11 классов у меня образование. Нету никакой профессии. Я работал на ферме. Скотником.
– Ну, нормальная работа. Главное – людей не убивал.
– Я и здесь не убивал ни одного человека.
– Это тебе повезло. Мог ведь и убить.
– Возможно, мог бы и убить. Могли бы также меня убить.
– Могли.
– Я для себя решил, что больше сюда не пойду, хоть если и позовут. Я уж точно сюда не пойду. Потому что я знаю, что здесь делать нечего.
– А скажи – бывает стыдно?
– А за что именно? Можно узнать вот? Пример приведите, за что…
– Ну, за то, что ты пришёл в чужую страну, например.
– Честно – нет. Не было.
– То есть ты считаешь, что ты правильно сделал, что пришёл сюда?
– Да я просто сделал неосознанный выбор. И как бы я даже не могу определиться: правильно я сделал – неправильно. Ну, то, что я вторгся на другую территорию, – да, это неправильно. А с другой стороны, может быть, я всё-таки кому-то чем-то помог. Может быть, я не знаю. Да, я виноват то, что я вторгся в другую страну, что пересёк границу незаконно. Нам-то обещали, что будем стоять на территории России на блокпостах. А потом поступил приказ, а я уже был контрактник. И как говорится: приказ выполняется и потом только обсуждается.
– А почему ты не мог отказаться, если понимал, что это незаконно – идти в чужую страну?
– Ну как, я уже подписал контракт.
– А что было бы, если бы ты сказал: “Я не поеду”?
– Я, честно говорю, даже об этом не думал. И я уверен почему-то на сто процентов, что никого не убил.
– Тебе легче от этого?
– Намного легче, что я не взял грех себе на душу.
– Кем ты был на войне?
– Я был обычным рядовым стрелком.
– Ну, если ты был стрелком, значит ты стрелял?
– Стрелял.
– Ну ты ж не знаешь: попал ты или нет.
– Своими глазами я не видел лично…
– Это все – хороший опыт?
– Для меня – очень хороший опыт.
– Почему?
– То, что начал думать своей головой. То, что мне не надо лезть куда не надо.
– Только сейчас? Сколько тебе лет?
– Тридцать девять.
– И в тридцать девять лет ты только начал думать своей головой?
– Да.
– У тебя есть дети?
– Есть. Двое.
– А что ты им расскажешь, что ты здесь был и делал?
– Был на войне. Папа был на войне. Поехал помогать дружественному народу.
– И ты будешь им говорить, что это дружественные народы?
– Ну, как бы да. Значит, люди попросили. Неспроста же мы пришли, не просто взяли – напали?
– Разве нас просило правительство Украины?
– Нет. Правительство республик этих. Непризнанных. Вон, пленные-то луганские, донецкие, которые здесь с нами сейчас сидят, надеются, что они к России пойдут, а не к Украине. Почему-то они не хотят с Украиной двигаться. Они хотят с Россией. Мы точно так же в новостях видели то, что у нас прошёл в России референдум, что Луганская и Донецкая, Запорожье и Херсонская область – они как бы выбрали присоединиться к России.
– И представляешь, Херсон уже обратно в Украине.
– Ну, значит, они передумали.
– Украина отбила. А как ты считаешь, твои дети будут когда-то расплачиваться за то, что вы сюда пришли? Вообще Россия будет за это расплачиваться?
– Это не нам решать. Это там есть всякие Гаагские суды, всё такое. Это пусть там решают. Я своё мнение скажу, про Россию: я думаю – нет, не будет. Просто сделают из нее козла отпущения…
Разговор четвертый. Мобилизованный из Владимирской области
– Как вас мобилизовали?
– Ну как… пригрозили сроком. То, что посадят в тюрьму.
– И вам было страшнее сесть в тюрьму, чем ехать убивать людей, так получается?
– Я не собирался ехать убивать людей.
– Как – не собирались? А куда вы ехали?
– Зачем мне это – убивать людей?
– Ну, вы ж на войну ехали.
– Понятно, что на войну.
– Ну? А на войне обычно убивают.
– Там не те задачи ставились.
– Откуда вы знали, какие задачи перед вами поставятся?
– Как собирали – другие ставили задачи: по охране, наблюдению на блокпосту.
– Ну всё равно, значит, вы помогали войне.
– В какой-то степени – да.
– Вы не жалеете?
– Жалею.
– Жалеете, что попали в плен? Или что на войну попали?
– Жалею, что на войну попал.
– Почему?
– Ну… смысла нету.
– А когда вы были в России, вы считали, что есть смысл?
– Нет.
– А почему вы тогда не отказались?
– Не хотел садиться в тюрьму. Ну и вообще я против войны.
– Если вы против войны, зачем же вы пошли воевать?
– В тюрьму же могли посадить.
– Ну, то есть лучше идти убивать, чем сесть в тюрьму, правильно?
– Нет. Я не собирался никого убивать.
– Да вас бы не спросили. Вам просто повезло, если вы никого не убили.
– Значит, повезло.
Я спросила, было ли что-то положительное в этом их военном опыте. Один, хохотнув, ответил:
– Ну да, за границей побывали!
Автор: Виктория Ивлева; Радио Свобода (все фото автора)
