Сергей Параджанов горько шутил: «Меня домогались два десятка членов КПСС»

37 лет назад, 17 декабря 1973 года, по обвинению в мужеложстве был арестован выдающийся украинский режиссер Сергей Параджанов. Горькая правда «дела Параджанова»; дела, которое давно пора пересмотреть.

Прошло два десятилетия после кончины режиссера, но интерес к нему и его судьбе не угас. Недавно в редакцию «Бульвара Гордона» позвонил человек, который, по его словам, работал в милиции именно в то время, когда раскручивалось дело Параджанова.

Он помнит, как режиссер являлся на допросы в июльскую жару в дубленке, надетой на голое тело, и с красным галстуком на шее, как предал Сергея Иосифовича народный артист, которому он передал на сохранение ключи от своей квартиры. Но главное, утверждал этот сотрудник милиции в отставке, дело о мужеложстве (по которому Параджанова осудили) было придумано для отвода глаз. На самом деле у него искали драгоценности, на которые положила глаз дочь генсека Брежнева Галина. Косвенно подтверждает это участие в расследовании специальной бригады из Прокуратуры СССР: по рядовому делу, в котором не заинтересованы наверху, в Киев вряд ли бы приехали.

По прошествии около 40 лет с момента ареста Параджанова задача проверить «бриллиантовую» версию представляется почти невыполнимой. И все же мы решили внимательно изучить хранящееся в архиве уголовное дело, чтобы понять: действительно ли Параджанов пострадал из-за того, что питал слабость к драгоценностям, и его арест стоит в одном ряду с громкими бриллиантовыми делами — убийством актрисы Зои Федоровой, арестом возлюбленного Галины Брежневой Бориса Буряце и ограблением знаменитой дрессировщицы Ирины Бугримовой.

«…ПО ПОВОДУ РАЗВРАТНИКА И ПЕДАРАСТА ПАРАДЖАНОВА СЕРГЕЯ»

Из наследства, доставшегося Сергею от актерски одаренной матери Сиран Давыдовны Бежановой и отца Иосифа Сергеевича Параджанова, потомственного тбилисского антиквара, будущий кинорежиссер взял все, что мог, перемешав в одном флаконе светлый гений и низкие страсти. Его неодолимо влек мир старинных вещей, он складывал их в узоры райской гармонии.
Тбилисские клиенты Параджановых пересказывали друг другу волшебное впечатление от появления Сиран Давыдовны в темной комнате, где она предварительно гасила лампы. На черной бархатной подушечке артистичная дама театрально выносила бриллианты, игравшие в свете зажженной свечи.

После революции слухи о несметных богатствах Иосифа Параджанова будоражили воображение пролетариев. Его несколько раз отправляли за решетку, но вытряхнуть из семьи тщательно хранимое не удавалось. Сиран Давыдовна оказывалась хитрее. Сергей Параджанов рассказывал: «Боясь обысков, мама каждый день заставляла меня глотать бриллианты. Потом ходили за мной по пятам с горшком в руках».

Может быть, блестяще сыгранная в детстве роль бриллиантоглотателя была его первым приобщением не только к актерству, но и к рискованной игре с властью. Семейные бриллианты отбросили на судьбу сына не только радостные, но и зловещие блики.
Уже с первой страницы уголовного дела очевидно: за Параджановым долго следили, собирали компромат, отрабатывали план следствия. И при этом не считали нужным обставить арест так, чтобы не торчали длинные уши заказа.

На блокнотном листке в клеточку некто Семен Петрович Петриченко кривыми буквами малограмотного человка написал заявление: «Товарищ начальник! Мой гражданский долг диктует меня обратиться к Вам по поводу развратника и педараста Параджанова Сергея».

Мать Сергея Параджанова Сиран Давыдовна. «Боясь обысков, мама каждый день заставляла меня глотать бриллианты. Потом за мной ходили по пятам с горшком в руках»

Писулька пришла не по почте — нет конверта, листок не сложен. Трудно поверить, что, принимая заявление из рук в руки, инспектор УУР УВД г. Киева младший лейтенант милиции Артеменко не поинтересовался паспортом заявителя. Тем удивительнее выглядит его рапорт заместителю начальника этого УУР подполковнику Хряпе Б. И.: «Докладываю о том, что при проверке заявления гр-на Петриченко Семена Петровича заявителя установить не представилось возможным».

В следующем предложении Артеменко заверил, что «факты, изложенные в заявлении, подтвердились», и назвал двоих «потерпевших», которые стали впоследствии одними из главных свидетелей обвинения.

Еще один неприкрытый ляп допустили в милиции, когда поставили под тем же рапортом дату — 12 декабря 1973 года. Ведь «преступные действия», якобы совершенные Параджановым по отношению к одному из двоих «потерпевших» — Феликсу Д-ку, отнесены к 13 декабря.

Совершенно не срослись с этой датой и объяснения, которые 13-го дал Олег Луковенко, один из многочисленных знакомых Параджанова. Утром Сергей Иосифович позвонил Луковенко на работу и сообщил, «что у него умер его хороший товарищ и коллега-художник в Москве». Параджанов добавил, что старается достать авиабилет на час дня, но если не получится, то поедет поездом. Значит, первая половина дня прошла у Параджанова, расстроенного смертью товарища, в хлопотах о билете и дорожных сборах.
Около трех часов дня Луковенко заехал к Параджанову. Тот был дома.

В квартире находилось трое приятелей кинорежиссера, среди них девушка-художница. Параджанов дал Луковенко 50 рублей и попросил купить на Крещатике два «Киевских» торта. Но только-только Луковенко занес ногу, чтобы войти в троллейбус, как «подошли три товарища, два из них меня взяли под руки и предложили сесть в машину, которой я был доставлен в управление милиции».

Не дождавшись ни тортов, ни сдачи, Параджанов поехал в Москву на похороны. Его арестовали сразу после возвращения, 17 декабря.

ЗА СПИНОЙ У КАЖДОГО ГЕНИЯ СВОЙ «ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК»

Инспектор Артеменко, лихо начав «раскручивать» свидетелей, допустил страшную ошибку. Неизвестно, какими методами он воздействовал на Михаила Сенина, старшего научного сотрудника Института теории и истории архитектуры, члена КПСС да к тому же сына бывшего первого зама председателя Совета Министров УССР.

Вызванный в качестве первого свидетеля (хотя откуда всплыла его фамилия, неизвестно), Михаил Сенин, судя по всему, торопливо, без обдумывания, написал признание в гомосексуальных контактах с двумя приятелями, с которыми познакомился в доме Параджанова. А вот собственную связь с Сергеем Иосифовичем он категорически отрицал: «Никаких сексуальных отношений между Параджановым и мною никогда не было». Через день его нашли в ванной с перерезанными венами.
Отец режиссера Иосиф Сергеевич был потомственным тбилисским антикваром, слухи о его несметных богатствах будоражили воображение многих

Михаил Сенин оставил несколько предсмертных посланий. Может быть, они пролили бы свет на многие обстоятельства. Но ни одна из записок не была приобщена к следственным материалам. Вместо этого в постановлении о прекращении уголовного дела в отношении умершего сделан вывод: «Единственным поводом к самоубийству Сенина могло послужить осознание им своего аморального поведения, а также боязнь ответственности за мужеложство, особенно огласки этого перед знакомыми в связи с привлечением к уголовной ответственности за мужеложство его товарища — Параджанова».

То ли «прокол» с важным свидетелем вызвал недовольство наверху, то ли повлияла вышеупомянутая спецбригада из Прокуратуры Союза, но дело у милиции отобрали и передали следователю по особо важным делам Прокуратуры УССР Евгению Макашову. «Я встретил смерть в лице Макашова», — написал Параджанов в одном из лагерных писем.

Спустя несколько лет после дела Параджанова Евгений Макашов принимал участие в безрезультатном расследовании исчезновения сына высокопоставленного компартийного чиновника Борисенко. Несмотря на большой резонанс, народ все равно никогда не узнал бы о существовании Макашова, если бы не дело Параджанова. Как правило, за спиной каждого гения стоит свой «черный человек».

На несколько месяцев следствия прокурорский важняк как будто напрочь забыл предмет обвинения Параджанова. Его интересовали исключительно драгоценности Параджанова.

Кто-то из друзей предупреждал кинорежиссера, что милиция начала за ним охоту и что в его окружении могут быть подсадные утки. Параджанов хотел хотя бы на год покинуть Украину. Кстати, ему предложили работу в Армении. Отъезд был назначен на 25 декабря. Очевидно, «охотникам» было известно и это, и они его опередили.

В СИЗО Параджанов еще надеялся, что все как-то обойдется, что его попугают и отпустят. Написал письмо прокурору республики Федору Глуху и вкратце повторил содержание письма на одном из допросов: «Я считаю, что предание меня суду за все то, что написано в постановлении о предъявлении обвинения, совершенно излишне.

Арест и публичный позор — тягчайшее для меня наказание, вполне достаточное, чтобы я немедленно уехал из Киева в Армению». Но эта комбинация никого не заинтересовала.
Макашов, словно иллюзионист, все время доставал из рукава новые факты: то Параджанов кому-то подарил или продал меховую шубку или палантин, то — перстень с дорогим камнем, то у него видели золотые монеты царской чеканки, то икону, то какой-то невиданной красоты театральный бинокль.

ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ПОДСЛЕДСТВЕННЫЙ ТАКОЙ ЖЕ ФАНТАЗЕР, КАК БАРОН МЮНХГАУЗЕН

Отдельный сюжет могло бы составить разбирательство с иконостасом, который директор картины «Тени забытых предков» Нонна Юрьева и ассистент режиссера Николай Гороховский взяли для съемок в одной из полуразвалившихся церквушек Ивано-Франковской области. Кинорежиссер Владимир Савельев, например, оказался очень даже внакладе: «Десяток лет тому назад я купил у ассистента Параджанова по фильму «Тени забытых предков» Гороховского две старые иконы. Уплатил 200 рублей. Реставрировал обе иконы, а потом началась кампания изъятия икон, взятых съемочной группой Параджанова в процессе съемок фильма «Тени забытых предков», и мне предложили сдать обе иконы в музей. Я так и поступил».

Но лично Параджанов был ни при чем. Церквушка, где «одолжили» иконостас, окончательно развалилась, и Министерство культуры рекомендовало сдать иконы в Музей украинского искусства, что, как говорится в деле, было оформлено соответствующим актом.
Одним из источников информации об имуществе и образе жизни Параджанова был студент Киевского театрального института Валентин П-к. Летом того года он приехал из Львова с горячим желанием приобрести специальность режиссера. С Параджановым его познакомила подруга, тоже львовянка. Когда экзамены были сданы, возникла заминка с устройством в студенческое общежитие, и Параджанов разрешил парню бесплатно пожить у него.

Валентин выступил в качестве одной из жертв домогательств. Хотя, как представляется, если совершеннолетний человек (у Валентина за плечами уже был один львовский вуз) не может устроиться в общежитие, то он снимает комнату или, как тогда говорили, угол, но не опускается до того, что противно его природе. Валентин же делал все, чтобы жить в квартире Параджанова. Когда тот вывез его вещи к знакомым, чтобы отделаться от навязчивого юноши, Валентин нашел возможность помириться и вернулся.

Из показаний Валентина П-ка: «Последний раз такой акт он совершил надо мной 13 декабря 1973 года, то есть перед нашим совместным отъездом в Москву».

Опять 13 декабря! Но ведь на особое внимание маэстро в тот день претендовал совсем другой человек — Феликс Д-к. При этом, как помним, для Параджанова день выдался тяжелый: печальное известие о смерти друга, сборы в Москву. Опять все не вяжется. Неспроста позднее Параджанов горько шутил (и это напечатали в датской газете): «Меня домогались два десятка членов КПСС».
У студента-квартиранта оказалась цепкая память на чужие дела.

Он помнил всех гостей, посетивших Параджанова, кто и что говорил, чем хвастал, что приносил в дом и что выносил. «При мне к Параджанову приходил в гости Высоцкий — артист и исполнитель модных песен. Сам Высоцкий не выпил ни капли спиртного, Параджанов, как никогда, напился до скотского состояния, был мертвецки пьян» (в то же время все знакомые утверждали, что Параджанов почти не пил).

Знакомые Сергея Иосифовича подозревали Валентина П-ка в том, что он и есть подсадная утка. После суда Валентин благополучно переехал в Москву, учился на курсе режиссуры научно-популярного кино ВГИКа. Сокурсники знали, что он проходил по делу Параджанова, но не догадывались, в каком качестве. В интернете упоминается один снятый им в соавторстве кинофильм.
Сергей Параджанов и Светлана Щербатюк

Следователь не пропустил мимо ушей ни одной подробности из «вещного» мира кинорежиссера. Но оказалось, что подследственный такой же фантазер, как барон Мюнхгаузен. Отсюда — ювелирка, которую он представлял знакомым как кольца «от Папы Римского» и «от Католикоса Армении». На следствии Валентин П-к высмеял своего благодетеля: «Параджанову ничего не стоило соврать, выдумать, преувеличить… Рассказывал, что есть у него золотая пчела с бриллиантами и сделана она из пуговицы Наполеона. Была вроде у него приколка или брошь с бриллиантами в виде якоря. Так вот, она служила пряжкой на туфле адмирала Ушакова. И таких, мягко говоря, сомнительных заявлений у Параджанова было великое множество».

Киноперсонаж сказки о бароне-мистификаторе пошел за свое право свободно фантазировать на смерть. Реальному Параджанову пришлось каяться перед следователем Макашовым: «Серебряного кубка из Львовского музея (Параджанов еще афишировал его как «кубок Потоцкого». — Авт.) фактически у меня нет и не было, хотя знакомым я именно так называл металлический кубок, который мне лет 15 назад подарил художник Киевской киностудии Владимир Кудря».

Серебряному кофейнику Параджанов, по своему обыкновению, придумал громкую легенду — будто он из Грановитой палаты. На допросе выяснилось: «Я лично года три назад купил его на киевской толкучке, которую посещал довольно часто». Собираясь в Армению, кофейник и кубок он дал на хранение своему другу — кинооператору Киевской киностудии Сурену Шахбазяну.
Наверное, многое из «бесед» с Макашовым, в лице которого Параджанов увидел свою смерть, осталось «за кадром». Поэтому трудно понять, почему вдруг в сыне антиквара Иосифа что-то надломилось и он предал дело семьи, которая ради сохранения нажитого на черный день кормила ребенка бриллиантами. Спустя 12 лет после смерти антиквара Иосифа настал черный день его семьи.

Из протокола допроса Параджанова от 9 января 1974 года:

«В доме моих родителей — Тбилиси, ул. К. Месхи, 7, — хранятся принадлежащие мне ценности бытового предназначения, которые достались мне по наследству или подарены друзьями: перстень с алмазными осколками, колечко с алмазиками, брошь с небольшими алмазиками, обручальное кольцо, золотые нагрудные дамские часики с голубым сапфиром и цепочкой, золотая заколка на галстук («муха»), табакерка бронзовая (как золотая!)». «Все это, – добавил он, — спрятано в родительском доме в люстре под потолком».

Лишь одного не смог выудить у Параджанова следователь Макашов — нескольких золотых монет царской чеканки. Макашов и сам был коллекционером-нумизматом, и монеты были ему особенно интересны. Но Параджанов ограничился сухим сообщением: «Их было шесть штук, я их подарил своим друзьям. Кому — не хочу называть, чтобы не приносить любимым людям неприятности».

«СЕРГЕЙ ОЧЕНЬ ДОБР К ПОСТОРОННИМ, А ПО ОТНОШЕНИЮ К РОДНЫМ ЗЛОЙ, СЧИТАЕТ СЕБЯ ЕДИНСТВЕННЫМ НАСЛЕДНИКОМ…»

Параджанов перечислил вещи, которые раздарил разным приятелям: кому на свадьбу, кому ко дню рождения, кому в благодарность за помощь в лечении, кому за участие в съемках фильма, кому просто так. Таких вещей набралось намного больше, чем у него осталось. Легендарное кольцо с бриллиантом то ли от Папы Римского, то ли от Католикоса Армении, столь многим дамам обещанное, он подарил матери тбилисского друга.

Макашов удивился: что за непонятная щедрость? Перед ним сидел, по его убеждениям, развратный, хитрый тип, которого он вот уже несколько месяцев пытается подловить на спекуляции валютными ценностями с целью наживы, и вдруг — готовность раздарить все, причем просто так, без расчета на выгоду.

Владимир Высоцкий был одним из тех, кто пытался помочь Параджанову во время ареста, предлагал адвоката

«Я люблю дарить людям радость, — сказал Параджанов с пафосом, который звучал бы фальшиво в чьих угодно устах, только не в его. — Мне это самому приятно, и поэтому я за свою жизнь сделал массу подарков, не перечесть! Кому что понравилось, тому и дарил!».

Но следователь все равно ничего не понял и задал тот же вопрос скульптору Юлию Синькевичу, который к тому времени был уже знаменит, в том числе как один из авторов памятника Шевченко в Москве. Скульптор сказал: «Параджанов отличался исключительной добротой. И вот сейчас, после его ареста, выяснилось, что почти у каждого из его друзей сохранилась какая-то мелочь, ранее подаренная Сергеем. И эта мелочь — любима».

Сурен Шахбазян, лучший друг Параджанова, в честь которого, кстати, тот назвал своего сына, «по собственной инициативе», как сказано в протоколе, доставил в прокуратуру «развенчанные» кубок и кофейник.

В Тбилиси на допрос вызвали сестру Параджанова Анну. Она пожаловалась: «По характеру Сергей двойственная натура: он очень добр к посторонним людям, готов им раздарить все, что у него есть, а по отношению к своим родным — в частности, ко мне, нашей матери, к моему мужу — он злой человек, считает себя единственным наследником дома по ул. Котэ Месхи, 7. Когда я услышала об аресте Сергея, я разобрала люстру и увидела там следующие вещи…».

Любовь всей жизни Владимира Маяковского Лиля Брик была влюблена не только в творчество гениального режиссера, но и в него самого. Лиля Юрьевна поддерживала Сергея Иосифовича и во время ареста, и в тяжелейший период заключения, и после освобождения, которого всячески добивалась, выходя на самые высокие инстанции

Дальше шел перечень, примерно совпадающий с тем, который выдал сам Параджанов. Сестра «добровольно» принесла драгоценности в прокуратуру. Прокурор составил их перечень и записал: «Перечисленные предметы упакованы в белую бумагу и опечатаны сургучной печатью «Следователь прокуратуры 1100». Пакет доставили в Киев, и накануне судебных слушаний прокурор Макашов составил справку по делу: «Изъятые в ходе следствия серебряные кубок и кофейник, а также ювелирные изделия, принадлежащие обвиняемому Параджанову, хранятся в камере следователя».

Совершенно очевидно, что кое-как состряпанное дело о мужеложстве, где нет ни одного достоверного обвинения, так как они не подкреплены объективными свидетельствами, занимало следствие гораздо меньше, чем розыск фамильных драгоценностей семьи Параджанова.

Увлекшись «бриллиантовым» следом, Макашов дважды просил прокурора республики продлить сроки следствия. Но стоило драгоценностям перекочевать из люстры Параджанова в камеру следователя, как Макашов постановил: «Уголовное дело в части спекуляции Параджановым С. И. товарами, иными предметами и валютными ценностями за недоказанностью обвинения дальнейшим производством следствие прекратить». Почему?

Он признал свою вину частично и надеялся, что отделается тремя месяцами тюрьмы. Если идти в направлении «бриллиантовой» версии, то можно предположить, что передача в суд «валютного» дела потребовала бы приобщения к нему вещественных доказательств. А так — нет дела и, соответственно, в нем нет следов реального количества и ценности вещдоков.

Если шаг за шагом отслеживаешь поведение Параджанова во время следствия и в ходе судебного заседания, приходишь к выводу: ради облегчения приговора он пошел на сделку со следствием. Иначе невозможно объяснить не только выдачу тайника, но и то, например, почему Параджанов категорически отверг помощь опытного московского адвоката Сергея Сергеевича Константинова, который был известен участием в громких валютных процессах того времени. Константинова пригласила Рузанна, вторая сестра Параджанова, жившая в Москве. Она пыталась встретиться с братом, чтобы убедить его достойно бороться, но Макашов свидания не разрешил.

Но в ответ на покладистость обвиняемого никто не собирался облегчать его участь. В суд Макашов отправил обвинение в мужеложстве, в том числе с применением насилия (что выглядело совершенно неправдоподобно, учитывая солидный возраст и габариты «жертв»), а также в распространении порнографии. Прокурор совершенно не позаботился о том, чтобы приобщить к делу порнографический якобы журнал и три игральные карты, которые кто-то из гостей принес в дом Параджанова и которые, судя по всему, ему даже не принадлежали. Но если не было вещественных доказательств, значит, не было их экспертизы. Тогда откуда взялось утверждение, что они порнографические?

«Я НЕ МОГУ БЛАГОДАРИТЬ ПРОКУРОРА. ОН БЫЛ ЖЕСТОК»

Параджанов надеялся, что отделается теми тремя месяцами тюрьмы, которые провел в процессе следствия. Он признал свою вину частично, по самой легкой из предъявленных статей. Хотя люди, хорошо знавшие его, были уверены, что он склонен не только к невинным фантазиям, но и к злостному самооговору. Один такой казус говорит сам за себя.

Из протокола допроса Параджанова С. И. 21 января 1974 года:

«В начале 1973 года, когда я был в Москве и в номере гостиницы «Украина» встречался с народным депутатом Советского Союза, главным балетмейстером Большого театра Григоровичем и прямо ему говорил: «Я — педераст, не могу бороться с этим, я гибну», при этом разговоре присутствовал кинооператор Киевской студии им. Довженко Рома Балаян. И этот мой крик души остался без ответа».
Вдова режиссера Светлана Ивановна считает, что уголовное дело ее мужа было сфабриковано. «К этому, безусловно, лично причастен Щербицкий»

Из протокола допроса Романа Балаяна 1 февраля 1974 года:

«Был случай в 1973 году, когда в номере гостиницы «Украина» в г. Москве, где я останавливался, встретились за рюмкой коньяка Параджанов и Григорович. До этого мы были в Большом театре и все вместе пришли в гостиницу. Все мы были слегка «под градусом», и мне помнится, что мои гости говорили в основном друг другу комплименты, считая друг друга гениями. Разговора о педерастии я не слышал».

Из протокола допроса Юрия Григоровича 19 февраля 1974 года в помещении Мосгорпрокуратуры:

«Заходили в номер какие-то люди, похоже, кинематографисты, так что втроем мы практически не были. Разговор вертелся вокруг тем искусства — о кино, о балете… Никогда ни от самого Параджанова, ни от кого-то другого я не слышал, что он гомосексуалист. Ни о чем подобном в гостинице «Украина» мы не разговаривали, да и не могли разговаривать, так как были едва знакомы».

Лишь когда прокурор потребовал пять лет лишения свободы в ИТК строгого режима, подсудимый, очевидно, понял, что его кинули, и с горечью произнес: «Я не могу благодарить прокурора. Он был жесток…». Но и тут спохватился — суд ведь еще не вынес приговор: «Жесток, но справедлив и от закона не отступил ни на йоту». И теперь эти слова и частичное признание вины берутся как ключевые для отказа в реабилитации. Но это ведь если смотреть формально, а не по существу.

После приговора, который в полной мере удовлетворил требование прокурора, Параджанов согласился на участие московского адвоката, правда, уже другого. Светлана Ивановна Щербатюк, бывшая жена Параджанова, рассказала мне: «Высоцкий предлагал адвоката для Сергея и еще кто-то. Адвокат приехал, составил кассационную жалобу. Я сама ездила в Москву, лично с Герасимовым разговаривала, с одним из заместителей председателя Верховного Суда СССР, с Лилей Юрьевной Брик в Переделкино. Но Сергей был обречен».

Параджанов и сам отослал письмо в Верховный Суд: «В связи с моральной травмой, связанной с моим заключением, мое дальнейшее проживание на Украине невозможно. Невозможно вернуться в творческий коллектив студии им. Довженко и вообще в искусство. Невозможно мое прикосновение к дальнейшему воспитанию единственного 15-летнего сына, проживающего в Киеве. При решении моего вопроса прошу учесть, что в результате всего пережитого в связи с настоящим делом мое моральное и физическое состояние трагично и на грани катастрофы». Излишне говорить, что мольба Параджанова никакого воздействия на высокий суд не возымела.

Внимательное прочтение дела Параджанова не позволяет отбросить версию о «бриллиантовом» следе. Правда, вдова режиссера Светлана Ивановна ЩЕРБАТЮК считает иначе:

— Бывший сотрудник милиции, который ее предложил, не прав. Дело в том, что во время следствия шел поиск статьи, по которой можно было бы дать Сергею Иосифовичу срок по максимуму. То это были ювелирные украшения, то валюта, то гомосексуальная статья, то еще что-то.

— А куда девались изъятые из тайника драгоценности?

— Следователь Макашов вернул после суда. Он отдал их мне, хотя я была уже бывшей женой. Я просила Рузанну Иосифовну, которая приехала на суд из Москвы, не оставлять мне эти вещи. Но она отказалась, и я хранила все и отдала Сергею, когда он освободился.
— Можете сказать, что именно вы получили?

— Что конкретно, сейчас трудно вспомнить. Столько лет прошло.

— Как и всех, вас допрашивал следователь Макашов. Что собой представлял человек, посадивший Параджанова?

— Сажал не он, а те, кто гораздо выше. К этому, безусловно, был лично причастен Щербицкий.

— А что вы думаете о Валентине П-ке? Какова была его роль?

— Он был подсадной уткой. Абсолютно точно. Я еще говорила Макашову: «Как это так, что Валентин, совершенно чужой человек, живет в квартире Параджанова, а мой сын и я не можем войти, забрать свои вещи?». Я, понимаете ли, была бывшей женой, а сын — несовершеннолетним. Прошло много времени, пока нам разрешили войти в квартиру.

— Когда уже все обыскали?

— Там такое творилось, все перерыли, перевернули. Однажды мне позвонили домой, чтобы я приехала. Там был милиционер с понятыми, с дворниками, и уже врезал новые замки какой-то человек. Он мне сказал: «Что тут за быдло такое жило, что гвозди везде повтыкало в стены?».

«КОГДА УМЕРЛА МАТЬ И ЛЕЖАЛА НА СТОЛЕ, ОРГАНЫ В ЕЕ ОРГАНАХ ИСКАЛИ БРИЛЛИАНТ»

И все же неоднократно высказанное в прессе предположение, будто следствие лихорадочно искало для Параджанова статью «побольнее», кажется не очень убедительным. У неких невидимых следователей (скорее всего, из КГБ) было на него столько компромата и столько под рукой сексотов-лжесвидетелей, что найти статью не составляло труда. И вначале милиция взялась за это дело борзо.

Но кто-то, еще более невидимый, все-таки был очень заинтригован сокровищами Параджановых. В одном из лагерных писем Сергей Иосифович писал: «Когда умерла мать на 76-м году жизни и лежала на столе, Органы в ее органах искали солитер (грушеобразный бриллиант)». В 1980 году в интервью французской газете «Монд» он сказал: «У меня даже на теле искали золото».

«В результате всего пережитого в связи с настоящим делом мое моральное и физическое состояние трагично и на грани катастрофы», — писал Сергей Параджанов в письме, отправленном в Верховный Суд СССР

И трудно не заметить несоответствия между тем, что Параджанову были возвращены изъятые у него драгоценности, и тем, как он жил после выхода на волю.

Когда Сергея Иосифовича, переехавшего в Тбилиси, снова попытались засудить (на этот раз за взятку), в судебном заседании выступила его сестра Анна. Брат никак не мог дать взятку, сказала она, потому что «он — нищий. У него даже белья собственного нет. Сережа носит фланелевые трусы покойной нашей матери Сиран». Этой деталью она привела в шок всех, кто находился в зале заседаний, а Параджанов чуть не заплакал.

Так верна ли «бриллиантовая» версия? По крайней мере, подсказанный ею угол зрения позволяет по-новому посмотреть на ход следствия и убедиться в его предвзятости, на показания «жертв» — и понять, что они лживы, на приговор — и оценить его как неоправданно суровый.

Светлана Ивановна Щербатюк сказала мне: «Я боюсь, что вот вы сейчас поднимете вопрос о деле Параджанова и польется грязь. Потому что еще много людей осталось, которым Параджанов неугоден. Я согласна с одним из интервью моего сына Сурена, где он сказал: «Мой отец не нуждается в реабилитации». Если Параджанов был виноват в том, в чем его обвиняли, то реабилитирован он своим искусством».

И все-таки мы настаиваем на пересмотре дела гениального художника, одно из произведений которого принесло Украине неувядающую славу. Еще потому, что и сам Параджанов надеялся и верил: «Время великодушно и справедливо — оно очищает память, снимает наветы и оскорбления с осужденных, воскрешает забытых, судит неправедных».

Автор: Любовь Хазан, БУЛЬВАР