Открываются чудовищные подробности пребывания боевиков в Славянске

Когда я была в Славянске, Краматорске пару месяцев назад, на уровне инстинкта я чувствовала страх, хотя на моих глазах не происходило страшных вещей, но атмосфера в этих городах была настолько давящей, что страх, испытываемый местными, внушал ужас и мне.

Сейчас, спустя несколько недель после того, как эти города покинули сепаратисты, открываются чудовищные подробности скрытой тогда от посторонних глаз жизни.

Сегодня (24.07.2014) снимала у памятника жертвам гражданской войны в Славянке. Экскаватор копает землю. Рядом стоят местные жители, журналисты, милиционеры. К самому памятнику прислонены похоронные венки, рядом портреты четырех молодых мужчин в черных рамках. Они были прихожанами местной баптистской церкви. Их тела и тела еще по крайней мере одиннадцати человек из морга были закопаны здесь. Все они были расстреляны по законам военного времени, кто за драку, кто за кражу какой-то одежды, баптисты же были успешными бизнесменами, и у них забрали их дорогие машины перед тем, как расстрелять.

Рабочие похоронной службы с лопатами, эксперты, милиционеры и журналисты томятся ожиданием под палящим солнцем. Рядом с выкопанной эскалатором землей то ли палка, то ли кость; сомнения исчезают, когда вдруг обнаруживаешь чей-то череп, уже старый, видимо, это череп как раз жертвы еще той гражданской войны, которая была здесь век назад. Не верится, что здесь кого-то закопали всего месяц назад.

Мне хочется помыть руки, Симону хочется есть, и мы решаем пока съездить в кафе. Не найдя ни одного открытого заведения в городе, возвращаемся.

Уже издалека видно, что что-то изменилось. Ветер дует в нашу сторону и приносит ужасный запах. Стараясь не дышать, включаю камеру и смотрю на происходящее через объектив. Люди все в ужасе, заткнув носы, смотрят в яму. Я перевожу камеру туда, откуда они не могут оторвать взгляд. Там, в яме, в земле выкапывают белый пакет, несколько человек в защитных костюмах, красных резиновых перчатках и почему-то противогазах с трудом достают этот пакет и кладут на траву рядом с грузовиком. Взгляд случайно упал вниз, и я вижу то, что не видела в объективе из-за того, что отсвечивало.

Пакет порван, и в нем видна часть тела. Камера сама опускается, это невозможно снимать. Симон забирает у меня камеру и продолжает снимать, как откапывают остальные тела. Я не могу сдержать слез. Зачем он снимает так подробно? Кто это будет монтировать? Как это потом показывать? Обычно смерть ассоциируется с холодом, покоем и цветами, которыми покрывают покойника в гробу. На похоронах, рядом с мертвым, все преисполнены чувством деликатного уважения к смерти. Здесь же, у памятника жертвам гражданской войны, не до церемоний.

Откопанные мешки сначала сложили в ряд на траве, потом погрузили в старенький грузовик с открытым верхом и повезли в морг. Сложно поверить, что то, что внутри этих пакетов, было когда-то людьми.

В такой момент любой самый неприятный человек в мире кажется прекрасным только потому, что он живой. И понимаешь, что можно все снимать, любые проявления самых ужасных человеческих страстей, потому что в этом есть жизнь. Единственное, что неприлично снимать, что не стоит того, чтобы это снимать, это смерть в таком не романтическом, обыденном, отвратительном виде, как увидела сегодня я.

Мы садимся в машину и едем дальше. Тошнотворный запах перестает. Симон, который сам был несколько месяцев назад в плену в Славянске и, к счастью, избежал роковой участи, без лишних сантиментов жует бутерброды с копченой колбасой на заднем сиденье. Никогда не думала, что запах копченой колбасы будет для меня таким успокаивающим и радостным.

Приезжаем к церкви баптистов. Это огромный Дворец Культуры, на котором – плакат «Христос Воскрес! И для вас, славянцы, воистину воскрес!». Внутри приятная прохлада, красные ковры, люстры, лепнина, отделанная золотом и нарядные прихожане в зрительном зале. На сцене человек в голубой рубашке стоит на коленях и в религиозном экстазе повторяет: «Я благодарю тебя, Господи, за все обстоятельства моей жизни, Господи, чтобы в моем сердце не было недовольства или ропота или каких-то обид…»

Двое из убитых баптистов были сыновьями пастора этой церкви.

Говорят, что сепаратисты, утверждавшие себя православными, не принимали людей другой веры.

После проповеди на сцену вышли красивые парни и запели: «Когда приходит Бог, все меняется, расцветает и поет»

Автор: Беата Бубенец, кинодокументалист, facebook