Дело лейтенанта КГБ Румянцева

Мы продолжаем цикл публикаций известного диссидента и правозащитника Семена Глузмана о людях, с которыми его свела советская и постсоветская жизнь. Сегодняшняя публикация — о необычной судьбе офицера КГБ Валерия Румянцева. Младший лейтенант госбезопасности решил сражаться с системой в одиночку Герой невидимого фронта

Он вернулся из армии, устроился работать на завод. Обычная жизнь обыкновенного советского парня. Мама, учительница, уговаривала поступать в институт, получить высшее образование. Не успел, пригласили на беседу взаправдашние чекисты, предложили поступать в школу КГБ — учиться ловить шпионов. Оказывается, полтора года после армии за ним внимательно наблюдали. Издали. Знали все подробности жизни его родственников и друзей.

Нормальный советский парень, Валера согласился сразу. О таком образовании, о такой захватывающе интересной работе он не мог и мечтать! Ловить шпионов, быть героем невидимого фронта — разумеется, он хотел для себя такой жизни.

В школе КГБ учился хорошо. Все было необычным, интересным, увлекательным. Будущая профессиональная жизнь тогда казалась романтичной: ловить шпионов. Он легко одолел премудрости «наружки», логические основы вербовки, хитросплетения техники допроса. Младший лейтенант Румянцев получил назначение в небольшой подмосковный город, районный отдел КГБ.

И тут начались проблемы. Шпионов не было, молодой оперативник Румянцев должен был собирать компромат на рядовых советских граждан, сортировать их грешки и вербовать, вербовать, вербовать. Никакой романтики. Были грязь, банальный человеческий страх людей перед «органами», копание в адюльтерах. Ему, оперативнику Румянцеву, все яснее становились истинные основы существования его государства: цинизм, бесконечная ложь официальной идеологии, страх. И он, офицер КГБ Румянцев, был олицетворением всего этого. Старшие коллеги видели его отвращение к собственной работе, иногда говорили: «Валера, ты не сможешь долго тут работать, ты не привыкнешь, тебе надо уйти».

Американская приманка

Уйти из КГБ было невозможно. Во всяком случае, для него, не имеющего высоких покровителей в Системе. Отвращение накапливалось. Каждый день он видел все больше лжи и грязи. Окружающие его оперативники психологически защищались анекдотами, в том числе о «великом» генсеке Брежневе, циничными разговорами и похабными историями, наконец, водкой. Худшие из них работали зло, вербовали нагло и страшно.

Румянцев придумал достойный его эмоционального состояния выход — рассказать правду о деятельности КГБ кому-нибудь из иностранцев, дабы весь мир узнал правду! Наивный, он тогда не знал, что мир все знает, имеет документы, что офицеры КГБ и ГРУ бегут на Запад чаще других советских граждан…

И он решился. В один из своих выходных поехал в Москву — там проходила выставка, где была экспозиция США. Другой возможности встретиться с иностранцами не было. Как все советские люди, Румянцев знал: все подобные выставки в обязательном порядке сопровождают кадровые офицеры ЦРУ, только они работают гидами, переводчиками, даже уборщиками. Валерий рассматривал экспонаты, быстрым взглядом изучал работающих американцев, прислушивался к разговорам посетителей с гидами. Спустя час-другой, сделав два круга по выставке, он решился: подошел к группе из трех хорошо одетых мужчин, стоявших в стороне и говоривших по-английски. Обратился к ним, один сразу же перешел на ломаный русский. Все трое были американцы, сопровождавшие выставку — так они представились. Все трое плохо говорили по-русски, но все понимали. Валерий английского не знал. Познакомились ближе, поговорили о выставке. В конце концов, Валерий решился, рассказал американцам правду о себе, предложил через несколько дней привезти «важные документы, свидетельствующие о преступной деятельности КГБ». Было ему очень страшно, но он не мог больше ждать. Договорились о встрече через неделю в московском парке.

Что-то тревожило. Были сомнения, но эмоции и отвращение переполняли. Через неделю Румянцев, взяв с собою обещанные документы, поехал на встречу. Что-то останавливало, он чувствовал приближающуюся опасность, но сел в электричку.

Его ждали в условленном месте. Когда одному из «американцев» он отдал документы, его арестовали с поличным. Все трое были офицерами КГБ, поставленными на выставке в качестве «американской приманки». Валерий оставил старую мать, жену и двоих совсем маленьких дочерей. Судили за измену родине, срок дали максимальный — пятнадцать лет. А могли и расстрелять, по-видимому, пожалели «дурака». Жена подала на развод. Его ждала только мать.

Так и не стал стукачом

Все пятнадцать лет Валерий не вставал «на путь исправления». Первые годы заключения, находясь в мордовских политлагерях, участвовал в акциях протеста, голодовках. Затем с ним серьезно поработали специально приехавшие в зону работники Центра КГБ, жестко предупредили: с ним, бывшим чекистом, стесняться не будут, могут провести новый суд «по вновь открывшимся обстоятельствам» и расстрелять. Валерий понял, говорят всерьез. С того времени в акциях диссидентов не участвовал. Но в остальном не изменился. Ни разу за весь срок не посетил политзанятия, категорически отказался «стучать». Ни о чем не жалел, а потому не хотел и «искупать вину перед родиной».

В лагере на Урале, где я познакомился с ним, Валерий работал на токарном станке. Говорил мало и тихо. Все свободное время проводил за шахматами, играл всегда с одним партнером, бывшим инженером Малышевым.

Как-то меня, свежего зека, долго и усердно обхаживал человек, пытавшийся выведать тайную жизнь зоны. Просил отправить на волю, то есть на Запад, его приговор. Какое-то время мы общались с этим мужиком достаточно часто, я по наивности считал его порядочным. Однажды, когда стоял с ним у барака, что-то обсуждая, прямо к нам подошел Румянцев и громко сказал, чтобы его слова услышали все окружающие: «Господин Глузман, с кем вы общаетесь? Он же стукач. Он работает против вас». Увы, это была правда, я начинал доверять негодяю.

Румянцев вышел из зоны в 1974 году. Отсидев весь срок от звонка до звонка. За несколько дней до его освобождения ко мне подошел «самолетчик» Лева Ягман, и как бы невзначай, спросил: «Какая у человека длина кишечника?» Я ответил. Удивившись такому странному вопросу.

Позже, когда меня допустили к зековским секретам, я узнал причину вопроса Левы. Он и Иван Свитлычный подготовили для выноса из зоны документы. Мелко исписанные листики бумаги, герметично запакованные в пластик. Лева попросил Румянцева вынести эту очень важную для нас информацию в толстой кишке. Румянцев, понимая опасность такого шага, согласился немедленно. Но когда Лева показал ему эти изделия (их было очень много!), Валерий взмолился: «У меня же задница лопнет! Это невозможно!» Тогда Лева спросил меня, и получив ответ, он уверенно сказал Валерию: «Глузман, а он врач, сказал, что у тебя, как у всех нас, достаточно места. У тебя много метров кишечника!» Бедный Румянцев, доверившись авторитету профессионального врача, вынужден был согласиться. Он взял все! И сейчас не понимаю, как это ему удалось, ампула прямой кишки невелика. Лева Ягман тогда некорректно сформулировал свой вопрос!

Румянцев из зоны уехал в Москву. Там пошел к Юлику Даниэлю, с которым когда-то сидел в мордовской зоне. Адрес Валерию дал Иван Свитлычный. Даниэль и его друзья достаточно быстро расшифровали наши каракули. Там были и копии приговоров, и хроники зоны, и стихи, и мое с Буковским «Пособие по психиатрии для инакомыслящих», и знаменитое интервью итальянского журналиста с группой заключенных нашей зоны… Информационная бомба взорвалась, зона ВС 389/35 на годы стала объектом международного внимания.

А Валерий сразу уехал в Сочи, к старой слепой маме. Жил там, ухаживал за ней. Работал на заводе. Когда я уехал в ссылку, мы обменялись несколькими письмами.

Потом он заболел. Умер в больнице после неудачной операции.

Cемен Глузман, Известия в Украине