Народное питание и крах Российской монархии в 1917 году (окончание)
Младенческая смертность могла в первую очередь быть связана не с недостатком пищи, а с недостаточностью ухода за детьми, вызванного чрезмерной занятостью и трудовыми нагрузками родителей, а равно отсутствие у них общей медицинской культуры.
С другой стороны В. И. Гребенщиков и Д. А. Соколов указывали на влияние голода на детскую смертность: «… ребенок деревенской России с первых же дней своей жизни поставлен в самые невыгодные условия вообще и питания в частности. В темном и некультурном населении эти два фактора – экономический и бытовой – настолько тесно переплетены друг с другом, что не всегда можно провести между ними демаркационную черту, за которой начинается влияние одного и кончается влияние другого»[62].
Важно отметить, что описанный дефицит продовольствия оказывал ощутимое влияние на социальную психологию крестьянства. В том числе, – на отношение к детям, так как при постоянном дефиците продовольствия высокая детская смертность превращалась в своего рода «защитный механизм». Л. Н. Липеровский в период голода 1912 года в Поволжье занимался организацией продовольственной и медицинской помощью населению пострадавших районов и наблюдал страшные явления: «В селе Ивановке есть одна очень симпатичная, большая и дружная крестьянская семья; все дети этой семьи чрезвычайно красивы; как-то я зашел к ними в глинушку; в люльке кричал ребенок и мать с такою силою раскачивала люльку, что та подбрасывалась до потолка; я рассказал матери, какой от такого качания может быть вред для ребенка. «Да пусть бы Господь прибрал хоть одного-то,— ничто не берет их, хоть бы с Шаболовки ветер подул», отвечала она, а Шаболовка — это очень грязное, грубое и зараженное сифилисом село, и все это мать призывает на своего ребенка! И все же это одна из хороших и добрых женщин в селе»[63].
В 1901–1911 годы в России были достигнуты определенные успехи в борьбе со смертностью[64]. Нефедов связывает их в первую очередь с распространением гигиены и ростом потребления санитарно-гигиенических средств[65]. Тесная связь санитарии и смертности в те годы тоже в общем «экспериментально подтверждена»: «…введение фильтрации воды на левом берегу Невы в Петербурге в 1889 г. привело к резкому снижению смертности от брюшного тифа: если до этого она составляла 5,8 чел. на 10 тыс. чел., то после сократилась более чем вдвое, тогда как на правом берегу Невы в эти же годы смертность от брюшного тифа даже несколько возросла»[66]. Однако санитарные достижения 1900-х не позволили вполне преодолеть отставание от Европейских стран ни к предвоенному периоду, ни даже к моменту революции[67].
Таблица 6. Демографические показатели различных стран мира [68]
|
Страны
|
Продолжительности жизни мужчин (1907-1910)
|
Смертность на 1000 человек (1920)
|
Младенческая смертность (1906-1910)
|
|
Россия
|
32
|
22,9
|
247
|
|
Англия
|
50
|
16,9
|
117
|
|
Германия
|
46
|
–
|
174
|
|
Франция
|
47
|
20,7
|
128
|
Зарегистрированные успехи в снижении национальной смертности были достигнуты уже позже, после в 1920-1930-е годы, после смены политической и экономической формации в стране[69]. Разница в смертности в предреволюционный период вполне может быть объяснена разницей в питании, если рассмотреть потребление в России и Европейских странах среди крестьян.
Таблица 7. Дневное потребление важнейших продуктов питания в 1910-е годы сельским населением в различных европейских странах (в граммах) [70]
|
Продукты
|
Россия
|
Дания
|
Франция
|
|
Мясные
|
78,1
|
150
|
580
|
|
Мясо
|
51,6
|
–
|
–
|
|
Молочные
|
365,1
|
857
|
465
|
|
Картофель
|
366
|
450
|
200
|
|
Овощи и фрукты
|
141,1
|
100
|
380
|
|
Яйца
|
2,7
|
30
|
70,2
|
|
Хлебные
|
855,6
|
647
|
330
|
Западное сельскохозяйственное население в основном потребляло высококалорийные продукты животного происхождения, российский крестьянин удовлетворял свою потребность в пище с помощью хлеба и картофеля с меньшей калорийностью. Потребление мяса необыкновенно мало[71]. Кроме малой энергетической ценности подобного питания, видной из изложенного выше, потребление большой массы растительной пиши, компенсирующей нехватку животной, влечет за собой тяжелые желудочные заболевания[72].
В качестве возражения против факта систематического голодания россиян начала прошлого века нужно упомянуть аргумент Б. Н. Миронова – ссылку на потребления алкоголя в деревне. «Если для огромного большинства крестьян была альтернатива – водка лично для него или хлеб для семьи, он выбирал хлеб, поскольку пагубное пристрастие к алкоголю являлось уделом немногочисленных и маргинальных слоев»,— пишет он[73]. По оценке Миронова в стране в начале века происходил рост потребления алкоголя, что, с его точки зрения, исключает возможность сложного продовольственного положения.
Таблица 8. Душевое потребление спирта и данные об зерновом «остатке на потреблении» в России. 1903–1913 годы [74]
|
Год
|
Потребление спирта (л.)
|
Цена 1 литра (копеек)
|
Годовой остаток зерна «на потребление» (пудов)
|
|
1903
|
6,4
|
—
|
19,5
|
|
1904
|
6,3
|
—
|
|
|
1905
|
6,5
|
18
|
|
|
1906
|
7,4
|
—
|
18,1
|
|
1907
|
7,3
|
—
|
|
|
1908
|
7
|
—
|
18,6
|
|
1909
|
6,8
|
—
|
|
|
1910
|
6,9
|
—
|
|
|
1911
|
6,9
|
16
|
|
|
1912
|
7,1
|
16
|
21,1
|
|
1913
|
7,4
|
17
|
Попытка проверить это утверждение, оставив за скобками спорный тезис о слабой распространенности алкоголизма, на основе данных в таблице 8 указывает на то, что вплоть до 1907 года потребление спирта статистически не связано с массой зерна остававшейся у крестьянских хозяйств на собственное потребление и фураж. Но при этом важно учитывать тот факт, что рыночная стоимость среднегодового потребления спирта была менее 1,5 рублей, что соответствует примерно половине пуда хлеба или пуду гречневой крупы в ценах 1913 года[75], что дало бы по самым высоким оценкам не более дополнительных 70 калорий в день.
Вместе с объективным нужно учесть и субъективный фактор. Пик потребления алкоголя приходился в деревне на период наименьшей загруженности работой, при которой потребность в питательных веществах организма снижалась. В Воронежской губернии, например, наибольшее потребление алкоголя приходилось на период сентябрь-январь[76]. Причем к потребление алкоголя были в первую очередь предрасположены беднейшие и наиболее богатые жители деревни.
Последние – имели свободные деньги и, кстати, их попойки вызывали зависть односельчан, для вторых – пьянство становилось реакцией на бедственное положение. Как говорил исследователям (1916 г.) один из владимирских крестьян: «Есть нечего, сеять нечего, думал, думал, не знаю что делать, тоска берет, пойдешь выпьешь полбутылки, хоть забудешься немного»[77].
Таким образом, есть все основания настаивать на том, что систематическое недоедание сказывалось на быте крестьянство, влекло за собой высокую смертность,— в первую очередь детскую,— и, видимо, определенное ожесточение психологии сельских жителей.
Динамика и последствия
Если слезы сквозь крыши льются,
Строй лишь внешне не сокрушим,
и заваривается
революция,
и заваливается
режим.
(Евгений Евтушенко)
Выше приведенные данные бюджетных исследований земств – своего рода «мгновенный фотоснимок» крестьянского быта. Но для того, чтобы понять формирование революционных настроений в обществе важно понять динамику потребление в предреволюционный период. Приведенные выше (таблица 8), данные об «остатке на потребление» зерна говорят о том, что после тяжелого периода 1900-х доступность зерна для нужд крестьянского хозяйства возросла, превзойдя уровень начала века. Также произошло видимое сокращение поголовья скота[78], что означало сокращение доли фуража в «остатке» и возрастании потребления зерна крестьянской семьей.
Однако указанное сокращении поголовье домашних животных, негативно влияло на потребление молока и мяса. Потребление молока уменьшилось с 1888 по 1913 г. на 18 литров со 172 до 154, потребление мясных продуктов за тот же период увели чилось в России на 1 кг (с 23 до 24), т. е. осталось почти неизменным. Если рассматривать этот временной промежуток, то даже потребление хлеба сократилось на 26 килограмм[79]. Учитывая упомянутые выше данные о снижении поголовья скота, можно полагать рост потребления мяса на 1913 г. временным, вызванным недавним крупным забоем домашних животных. По расчетам автора с 1888 по 1913 год среднедушевое потребление в стране сократилось по меньшей мере на 200 ккал., каковое падение не скомпенсировал и рост потребления зерна 1908–1913 гг. предполагаемой на основе расчетов «остатка на потребление» (таблица 8).
Анализ причин продовольственных трудностей потребовал бы отдельной книги, так как в конечном итоге в их число входили климатические, социальные и экономические факторы. В качестве двух важнейших позволю себе выделить два: превышающий возможности («голодный») экспорт хлеба[80] и одна из самых низких в мире урожайность большинства культур[81], вызванная спецификой климата и несовершенством способов обработки земли[82].
Трудно сказать, в какой мере причины постоянного недоедания и возможности решения проблемы понимало крестьянство, составлявшее большую часть населения. Существует традиционное представление об определенной политической пассивности крестьянства, которое мыслило приземлено, проявляло поразительное равнодушие, к вещам ненаблюдаемым непосредственно[83]. Сами же голод, высокая смертность, нищета воспринимались как нечто непреодолимое, данное свыше[84]. Следовательно, можно предположить, что крестьяне не вполне осознавали социально-экономические корни голода в деревне.
С другой стороны известны факты, указывающие на то, что голодные бедствия прямо или косвенно все же вызывали оппозиционные настроения. Например, в крестьянских наказах депутатам Государственной Думы 1900-х высказывались достаточно внятные оппозиционные настроения, содержались в них даже декларации, свидетельствующие о связывании политики властей и продовольственной проблемой: «Само правительство хочет поморить крестьян голодной смертью», «умирать все равно один раз, что от голода, что от пули и терять нам, значит, нечего»[85]. Оппозиционные настроения и беспорядки в деревне действительно были: дореволюционные выступления крестьянства 1902 г. и аграрные выступления 1905–1906 гг. В. Б. Безгин прямо связывает с голодом[86]. Число выступлений стабильно возрастало в годы революции и после нее[87], но с 1908 по 1913, однако значительная их часть могла быть связана с противодействием «столыпинской» аграрной реформе.
Что касается власти, то ее представители вполне осознавали суть продовольственной проблемы. С. Ю. Витте в 1899 году на совещании министров подчеркивал: «Если сравнивать потребление у нас и в Европе, то средний размер его на душу составит в России чет вертую или пятую часть того, что в других странах признается необходимым для обычного существования»[88]. Довольно часто цитируется емкое определение А. Н. Наумова, министра земледелия 1915–1916 гг.: «Россия фактически не вылезает из состояния голода то в одной, то в другой губернии, как до войны так и во время войны»[89].
Но сам этот «стабильный» характер продовольственных трудностей влиял на ее восприятия обществом. Всенародной трагедией она становилась лишь в периоды наибольших обострений – «голодовок», вне его она «снизу до верху» воспринималась как тяжелая повседневность, что тормозило принятие экстренных мер по его решению. В. Г. Короленко, побывавший в начале 1890-х «на голоде» писал о восприятии проблемы сельскими государственными служащими: «Вы свежий человек, натыкаетесь на деревню с десятками тифозных больных, видите как больная мать склоняется над колыбелью больного ребенка, чтобы покормить его, теряет сознание и лежит над ним, а помочь некому, потому что муж на полу бормочет в бессвязном бреду. И вы приходите в ужас. А «старый служака» привык. Он уже пережил это, он уже ужаснулся двадцать лет назад, переболел, перекипел, успокоился… Тиф? Да ведь это у нас всегда! Лебеда? Да у нас этой каждый год!..»[90].
Представляет разумным предположить, что подобное восприятие наблюдаемое внизу государственной пирамиды было тем более характерно для верхних эшелонов власти, где бедствия голодающей деревни и рабочих районов воспринимались исключительно опосредовано. Экстренные меры (сокращение экспорта, земельная реформа) не были приняты ни в 1900-е, ни в начале 1910-х, а вскоре последовавшие военные события необычайно обострили продовольственную проблему.
Она усугубилась ростом цен на продукты питания, вызванным войной 1914–1918 гг., который ударил не только по России, но и по всем странам-участницам. «Дороговизна и недостаток продовольственных продуктов в России обнаружились в городах вскоре после начала войны. Особенно не хватало хлеба, несмотря на его наличие в стране, и мяса, хотя скот имелся в восточных районах» — отмечал Г. И. Шигалин[91].
Статистики по этому периоду достаточно мало, земские исследования отсутствуют вовсе, но имеющиеся цифры позволяют подтвердить сведения историка. По данным о продовольственной ситуации, например, в г. Москве с 1913 по 1916 гг. потребление мяса сократилось на 57%, жиров – на 15%, картофеля — на 8%, хлеба на – 6%. В какой-то мере это компенсировалось 35% ростом потребления крупы[92]. По данным Бинштока и Каминского к 1915 году калорийность среднего рациона россиянина составляла лишь 1600 ккал в день[93].
Продовольственные проблемы отзывались акциями протеста еще до войны. В первую очередь это были забастовки. В 1913 году, например, бастует 887 тысяч человек (38,3% от общего числа рабочих, и на 150 тыс. больше чем в прошлом году[94]). Мы не можем утверждать, что все забастовки были вызваны исключительно продовольственными трудностями, однако в ряде случаев бастующие действительно требовали «улучшения снабжения продуктами первой необходимости»[95]. На 1913-й год стачками охвачено 13,4% предприятий, при этом 57% из них сопряжены с политическими требованиями. В дальнейшем ситуация только ухудшалась, война 1914 года вызвала рост цен в том числе и на продовольственные товары. Но забастовки оказывались малоэффективны: в 1913 году 62,1% забастовщиков ничего не добились мирными мерами[96], и выступления становятся все более жесткими. На почве дороговизны продуктов питания в 1915–1917 годы происходит от 70 до нескольких сотен «торговых погромов»[97], насильственных выступлений против торговцев, которых обвиняли во взвинчивании цен. В большинстве акций участвовало несколько тысяч человек[98].
Полицейские власти относились к этим выступлениям более чем серьезно. Осенью 1916 г. Петроградское охранное отделение сообщало: «Вопросы питания в самых широких кругах населения огромной империи являются единственным и страшным побудительным импульсом, толкающим массы на постепенное приобщение к нарастающему движению недовольства и озлобления… Пока все это движение имеет строго экономическую подкладку и не связано почти ни с какими чисто политическими программами. Но стоит только этому движению вылиться в какую-либо реальную форму и выразиться в каком-либо определенном акте (погром, крупная забастовка, массовое столкновение низов населения с полицией и т. п.), оно тотчас же и безусловно станет чисто политическим»[99].
В дневнике императрицы Александры за февраль 1917 пренебрежительно упоминаются «мальчишки и девчонки», которые «носятся по городу и кричат, что у них нет хлеба, и это просто для того, чтобы вызвать возбуждение» [100]. Однако полиция относилась к этому явлению более серьезно. В агентурном донесении по Петрограду от 25 января 1917 года отмечалось, что «подобного рода стихийные выступления голодных масс (выделено мной – Н. М.) явятся первым и последним этапом по пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех — анархической революции»[101].
Разумеется участники революционных событий не могли знать, что сама насильственная смена власти не станет спасением. Военный продовольственный кризис продолжался в российских городах и после февральской и после октябрьской революций. Некоторые качественные и количественные улучшения питания произошли уже в 1920-е годы, а вплоть до 1950-1960-х гг. продовольственная ситуация продолжала по современным меркам оставаться достаточно сложной.
Однако это – уже тема отдельного изучения.
Выводы
Рассмотренные материалы позволяют сделать вывод, что проблема систематического недоедания в России начала XX века являлась объективной реальностью. Питание в стране не соответствовало ни уровню Европейских стран тех лет, ни элементарным биологическим потребностям населения страны. Дефицит во многом возникал из-за недостатка животной пищи – мясных и молочных продуктов, которые были недоступны большинству населения. Нехватку питательных веществ компенсировали большей массой растительной пищи, что не только не решало проблемы, но и вызывало желудочные болезни. Недоедание, видимо, было постоянным явлением, обострявшимся раз в каждые 7–9 лет[102] в виде «голодовок», обострений нехватки пищи, приводящих к росту смертности, прежде всего в сельской местности. При этом питание наиболее обеспеченной части населения — богатого крестьянства («кулачества»), духовенства, дворянства, купцов и государственных служащих – всегда отвечало биологическим потребностям, что создавало основу для социального антагонизма, «классовой борьбы за хлеб». Незначительный рост потребления хлеба в предвоенное пятилетие не смог принципиально изменить картину, а позже был прекращен кризисными явлениями военного времени.
Известные данные не позволяют однозначно описать модель воздействия продовольственных трудностей на революционную ситуацию в стране. Ясно, что недоедание было систематическим раздражающим фактором для крестьянства и, скорее всего, многих городских рабочих. Недостаток пищи, голодание, сопряженное с болезнями, слабостью – даже без осознания голодающим его социально-политических причин – вызывает беспокойство, раздражительность, заставляет воспринимать окружающий мир негативно, что делает голодного гражданина нелояльным к властям. Долговременное ухудшение продовольственного положения в годы войны 1914–1918 гг. накалило ситуацию и повысило агрессию населения, выражавшуюся в «торговых погромах».
Разумеется, массовое недоедание не было единственной причиной революции. Малоземелье, рост имущественного неравенства, высокие налоги, бесправие народа и неэффективность административного аппарата – все эти причины, тесно переплетенные между собой, также толкали страну к политическому кризису. Но недоедание, как уже тогда понимали многие, делало массовые выступления против режима, неспособного защитить населения от голода, – сделало революцию вопросом времени.
Следует также подчеркнуть, что статистика продовольственного положения населения и его потребностей в питательных веществах, в том числе представленная выше, – важный источник для исторических и географических сопоставлений уровня жизни, так как потребность в пище, как потребность в самой жизни, универсальна по важности для людей всех стран и эпох.
________________________________________________________
[62] В. И. Гребенщиков, Д. А. Соколов Детская смертность в России и борьба с ней. Спб., 1901. С. 271.
[63] Л. Н. Липеровский Жизнь и работа в деревнях Бузулукского уезда Самарской губ. // Московское Общество Грамотности. Комиссия школьных столовых. Помощь голодающим в 1912-м году. М., 1913. Воспроизводится по [http://www.miloserdie.ru/index.php?ss=2&s=12&id=502&print=1].
[64] А. Г. Рашин Население России за 100 лет (1811-1913). М., 1956. С. 186.
[65] С. А. Нефедов О причинах русской революции. Он же Россия в плену виртуальной реальности. Б. Н. Миронов связывает их с улучшением питания населения (Ленин жил, Ленин жив…), но его позиция значительно менее обоснована и не подтверждается анализом статистики.
[66] Б. Б. Прохоров Здоровье населения России в прошлом, настоящем и будущем // Проблемы прогнозирования. № 1, 2001. С. 150.
[67] Конечно, на данных 1920 г. уже могли сказаться негативные явления Гражданской войны. Но рост смертности в России наметился еще в 1913 году (С. Г. Струмлин Предисловие // Население России за 100 лет. С. 5), а прирост – сокращался в 1914–1916 гг. (А. Г. Рашин Население России за 100 лет. С. 21). Однако этом ожидаемая продолжительность жизни к 1920 г. возросла по сравнению с 1910 г. почти на 10 лет, а младенческая смертность сократилась на 41 на 1000. (См. следующую ссылку). Но здесь опять же нельзя исключить простое ухудшение учета смертности в 1920-м.
[68] Б. Н. Миронов Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX в.). СПб., 1999. Т. 2. С. 383–384. А. Г. Вишневский Серп и рубль. С. 13.
[69] См. Б. Б. Прохоров Здоровье населения России в прошлом, настоящем и будущем. С. 148–153. С. Г. Струмлин Предисловие // Население России за 100 лет. С. 12.
[70] С. А. Клепиков Питание русского крестьянства. С. 25.
[71] Дневное потребление мяса в 51 грамм примерно соответствует пайку блокадного Ленинграда. (А. Беляков Блокадные записки // Нева. № 1, 2005. Публикация В. Белякова. Запись от 13 сентября 1942. [http://magazines.russ.ru/neva/2005/1/bel13.html]).
[72] Основы здорового питания. С. 21. Ср.: «У детей от потребления большого количества хлеба, картошки, капусты, грибов животы были вздутыми, натянутыми, с посиневшими пупками» (В. А. Бердинских Крестьянская цивилизация в России. С. 111).
[73] Б. Н. Миронов Ленин жил, Ленин жив…
[74] Россия 1913 год. Статистико-документальный справочник. Санкт-Петербург: ИРИ РАН, 1995. Таб. XII-9а. [http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Stat/index.php] «Остаток на потребление» рассчитан на основе урожаев зерна, размеров вывоза на продажу трат на винокурение. «Остаток», однако, включает в себя фуражные расходы. С. А. Нефедов О причинах русской революции.
[75] Россия 1913 год. Таб. XII-15.
[76] В. Б. Безгин Крестьянская повседневность (традиции конца XIX – начала XX века). Москва-Тамбов: Издательство ТГТУ, 2004. С. 172.
[77] Там же, с. 173.
[78] Б. Н. Миронов «Сыт конь – богатырь…». С. 37. Это верно для всей массы скота по крайней мере для период 1905–1913 (См. Россия 1913 год. Раздел 5.1).
[79] Он же Социальная история России периода империи. Т. 2, С. 393.
[80] С. А. Нефедов О причинах русской революции. Нефедов отмечает, что радикальное сокращение доли экспорта в сельскохозяйственном производстве произошло после революции в 1920-е гг., что привело к некоторому улучшению питания с точки зрения хлебного «баланса потребления».
[81] Россия 1913 год. Таб. 5.3.-5, 5.3.-6.
[82] «Наше сельское хозяйство вообще, а в особенности на крестьянских землях, занимающих в одной Европейской России до 75% всех сельскохозяйственных угодий, ведется несовершенно. Плохая обработка земли, незначительное распространение усовершенствованных сельскохозяйственных орудий, недостаточное удобрение почвы, исключительно зерновое, большей частью по трехпольной системе, хозяйство являются до сих пор характерными признаками земледельческого промысла не только у крестьян, но и у многих частных земледельцев». Объяснительная записка к отчету государственного контроля по исполнению государственной росписи и финансовых смет за 1910 год. СПб., 1911. С. 120–121. Цит. Россия 1913 год. Предисловие раздела 5.3.
[83] Р. Пайпс Россия при старом режиме. М., 1993. С. 207–208.
[84] Г. И. Успенский Собрание Сочинений в 9 томах. Т. 4. М., 1956. С. 463. А. Г. Вишневский Серп и рубль. С. 113–115.
[85] Цит. Д. О. Чураков Русская революция и рабочее самоуправление. М., 1998. С. 237, 229.
[86] В. Б. Безгин Крестьянская повседневность. С. 70, 73.
[87] См. Россия 1913 год. Таб. XVIII-2–1.
[88] Цит. Н. Д. Ерофеев Уровень жизни населения в России в конце XIX — начале XX века // Вестник Московского университета. Серия 8, История. № 1, 2003. С.56.
[89] Цит. М. К. Касвинов Двадцать три ступени вниз. М.: Мысль, 1978. С. 106.
[90] В. Г. Короленко Собрание Сочинений. Т. 9, с. 138.
[91] Г. И. Шигалин Военная экономика в первую мировую войну. М.: Воениздат, 1956. С. 231.
[92] А. А. Ильюхов Жизнь в эпоху перемен: Материальное положение городских жителей в годы революции и гражданской войны (1917–1921 гг.). М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. С. 30.
[93] В. И. Биншток, Л. С. Каминский Народное питание и народное здравие в войну 1914–1918 гг. С. 31. Цит. Л. П. Арская Продовольствие и социальные отношения. С. 26. Эта оценка вызывает у автора сильные сомнения, потому что находится ниже любой мыслимой границы потребления. Речь, скорее всего, о калорийность государственного пайка.
[94] Россия 1913 год. Таб. XVIII-1 и XVIII-2.
[95] Ю. И. Кирьянов Массовые выступления на почве дороговизны в России (1914-1917) // Отечественная история, № 3, 1993. С. 8.
[96] Россия 1913 год. Таб. XVIII-5.
[97] Ю. И. Кирьянов Массовые выступления на почве дороговизны. С. 14.
[98] В беспорядках октября 1915 года в Павлово (Московская губерния) участвовало 1,5–2 тысячи человек. В июне 1916 до 10 000 человек на Кубани разгромили на почве дороговизны боле десятка торговых заведений. Там же, с. 8.
[99] Там же, с. 9.
[100] Цит. М. К. Касвинов Двадцать три ступени вниз. С. 308.
[101] Ю. И. Кирьянов Массовые выступления на почве дороговизны. С. 19.
[102] В. Б. Безгин Крестьянская повседневность. С. 26.
Никита Мендкович, историк, АКТУАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Tweet
