История донетчанки. Два года она была в плену российских гибридных сил
65-летняя жительница Донецка Ольга Политова провела в плену боевиков «ДНР» более двух лет. Женщину с откровенно проукраинскими взглядами остановили на блокпосту, когда она, медик с многолетним опытом, ехала с работы в прифронтовом поселке домой, в город.
«Осудили» якобы за помощь украинским военным. Пережив ужасы «следствия» и заключения, она была освобождена в декабре 2017 года во время масштабного обмена пленными. Материалы по ней переданы в Европейский суд по правам человека. А в Украине женщина пока судится с медицинским учреждением, где работала, доказывая, что была в плену, а не в «отпуске», который ей оформили без ее ведома, и имеет право на возмещение 185 000 гривен зарплаты.
О начале войны в Донбассе, двух годах в застенках боевиков российских гибридных сил и свою борьбу с украинскими чиновниками после освобождения Ольга Политова рассказала в интервью Радио Свобода.
– Как начиналась эта война для вас?
– Я жила в Донецке, работала заместителем главного врача в центре первичной медико-санитарной помощи №5. Кроме того, я была ответственной за обращения граждан, также работала участковым врачом. Без этого я себя не могу представить – без врачебной работы. А потом все эти разговоры: что «Украина плохая», что «лучше жить в «ДНР»…
Все это побудило меня бросить эту работу в Донецке и перейти работать в медицинское учреждение на подконтрольной Украины территории, в Ясиноватском районе, недалеко от дома. Я категорически не хотела работать на «ДНР», мои взгляды – диаметрально противоположны. Ездила на работу сначала машиной вместе с главным врачом, а затем – общественным транспортом. С марта 2015 я ездила на работу в Очеретино. Ездила каждый день, иногда оставалась в амбулатории ночевать на кушетке, потому что не всегда пропускали, продолжались боевые действия.
Однажды мы ехали, март, грязь страшная. Нас останавливают на блокпосту перед Донецком. Садится к нам бурят с автоматом, грязный, страшный. Я говорю: «А что вы здесь делаете?». А он: «Я защищаю свою землю». Как я сдержалась тогда, я не знаю. Он бы меня убил, если бы я тогда сказала. Защищают они «свою» землю … Когда это донецкая земля была их?..
Моя дочь была эвакуирована в июле 2014 года с Донецким юридическим институтом. Она была в Мариуполе. А сын мой был в Донецке, до войны он работал в полиции, но с началом войны все это бросил и должен был переехать в Сумы. Однако на него завели дело, задержали и бросили на «подвал» телецентра, там он просидел один год и месяц. Когда меня арестовали, сына подняли из «подвала», привезли ко мне на встречу …
– Расскажите, как вас задержали боевики.
– Это было 13 ноября 2015 года. Мы ехали на машине – я, мой гражданский муж и одна приятельница. На блокпосту «ДНР» меня, как я поняла, уже ждали. Там у них «таможня», меня начали «шмонать». Пенсионеров никогда не проверяли до этого, а здесь – проверили. Мужчин и приятельницу потом отпустили, а меня оставили. Это была подстава. Нашлись и свидетели, которые ждали, и черный джип, который меня забрал. Меня перевезли в «министерство госбезопасности» «ДНР» на бульваре Шевченко в Донецке.
– Что от вас хотели?
– Допрашивали о связи с диверсионными разведгруппами. Они везде ездили, делали засады, проверяли мои телефоны, но не могли найти никаких доказательств. Районный суд «приговорил» меня сначала к трем годам и 8 месяцам, а «военный трибунал» – к пяти с половиной годам лишения свободы. Моя статья была военная – «терроризм».
В общем я просидела два года и полтора месяца: два года и три недели – в СИЗО, три недели – в женской колонии в Снежном.
– Какими были условия содержания? Как кормили, была медицинская помощь?
– О медицинской помощи не было и речи. Я сама предлагала: «Я – врач, давайте я буду работать в медпункте». Они отказали, потому что хотели мне хуже сделать – вместе с наркоманами и убийцами держать в загоне.
Что сказать? Те туалеты, которые без конца забиваются, те оплеванные инфекциями раковины, а рядом с тобой кто угодно – и с туберкулезом, и с сифилисом, и с гепатитом. В камерах было от 6 до 14 человек. Я старалась там ничего не есть. Иногда – кашу и хлеб брала. Передачи были раза в месяц, но их могли есть все, кто был в камере, за два-три дня. Всех держали вместе – политических и уголовных. Я прошла 8 камер.
Отношение было – страшно. Привезли, а у меня – гнойный конъюнктивит. Я не могла даже позвонить родственникам, чтобы те могли передать капли. Четверо суток глаза заливало гноем. Отношение ко мне было хуже чем к другим. Работать заставляли в обязательном порядке. За мной закрепили раздевалку. Представьте: все приходят и в карманах приносят мусор, бросают на пол, чтобы я убирала, мыла. Издевались, унижали. Были люди, которые относились ко мне с уважением, но это были единицы.
– А как вас уволили?
С 2017 по мне были поданы документы в Европейский суд по правам человека – за незаконное лишение свободы, пытки. Этим занималась моя дочь: она попросила адвоката переслать все документы, решения суда. Моя дочь – доцент юридического института, она обращалась к волонтерам, к правозащитникам, которые и готовили документы. Только тогда, когда мои документы принял европейский суд, меня внесли в списки на обмен.
Меня освободили 27 декабря 2017, когда был большой обмен. Запомнилось: был понедельник, 25 декабря. В обед мы сидели в комнате для отдыха, смотрели новости. Когда показывают Захарченко, Плотницкий, Медведчук. И отец Кирилл объявляет: будет большой обмен. Все, кто там был, сидят и говорят: «Ура, это нас вывозят». А у меня вырвалось: «А вы там каким боком?». А вечером меня вызвали, а там и медицинская сестра, и все-все сидят, пишут. Говорят: «Пиши прошение о помиловании на Захарченко». И тогда я поняла, что я иду на обмен. Это меня поразило.
Меня раздевали, осмотрели, чтобы не было никакого синяка, ран на коже. Я написала, что никаких претензий не имею, что была обеспечена и постельным бельем, и питанием, и медицинским обслуживанием. Якобы был прямо санаторий. Но я все написала. Несколько раз сумки мои проверяли. И я вывезла те документы, которые мне были нужны оригиналы, «обвинительный приговор», решение «военного трибунала». Я знала, что мне это будет нужно для судов …
Этот момент – когда за нами приехали украинские автобусы, Ирина Геращенко приехала … Это было нечто. Мы кричали, мы плакали, ребята подбрасывали шапки, кричали «Слава Украине!» …
– Оглядываясь на пережитое, вы можете сейчас сказать, что помогло вам выжить в плену?
– Моя сила воли и желание быть с семьей. Я знала и была уверена, что будет обмен и я попаду туда. А еще, находясь в плену, я узнала, что у меня родилась внучка.
– После возвращения, после курса лечения и реабилитации вы снова вернулись на работу в Очеретино? Что стало основанием для судебной тяжбы с работодателем?
– Да, вернулась в Очеретино. И началось. С первого дня я узнала, что во время пребывания в плену я якобы была в отпуске – без сохранения заработной платы. В апреле 2016 я была уволена с работы. Без моего ведома. Без моего разрешения. Они просто написали приказ.
Во-первых, открытое уголовное производство по подделки документов. Я жду экспертизу в 2020 году. Во-вторых, я подала в суд на центр первичной медико-санитарной помощи по зарплате за годы плена. 14 июня этого года Дружковский городской суд полностью удовлетворил мой иск и приказал работодателю оплатить мне зарплату за два года. Но амбулатория подала на апелляцию, мол, я не отношусь к пленным, а была в заложниках. 5 ноября в Апелляционном суде Донецкой области в Бахмуте должно быть рассмотрение.
«Пока статус пленного в Украине не урегулирован, стоит руководствоваться международными нормами» – юрист
Юрист правозащитной группы «Сич» Владимир Плетенко отмечает: в судебном процессе против работодателя бывшая пленная сможет доказать свою правоту.
Он считает: пока статус пленного в Украине на законодательном уровне не урегулирован, следует использовать международные правовые нормы.
«Больница в апелляции указала, что суд первой инстанции неправильно использовал понятие «пленного». Однако наша позиция однозначна: пока статус пленного в Украине не урегулирован на законодательном уровне, следует использовать международные правовые нормы, в частности, Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными 1949 года. Она применяется во всех случаях «объявленной войны или любого другого вооруженного конфликта, который может возникнуть между двумя или более Высокими Договаривающимися Сторонами, даже если состояние войны не признано одной из них». Верховная Рада Украины еще с 2015 года официально признала Российскую Федерацию государством-агрессором, а в 2018 году поддержала это на законодательном уровне. Поэтому , считаем, что в данном случае вполне корректно применять к Ольге понятие – «пленник», – отмечает юрист Владимир плетенки.
Tweet
