Самые крупные и показательные эпидемии в Советском Союзе: сибирская язва, чума, холера, черная оспа
Эпидемии в тоталитарном обществе имеют ряд особенностей, которые одновременно и упрощают, и усложняют борьбу с ними. С одной стороны, абсолютная власть государства над личностью облегчает введение карантинов, массовых вакцинаций и других мер. С другой — характерная для таких обществ атмосфера недоверия и секретности порождает панические слухи, а повальная паранойя плохо сказывается на эффективности служб, которые должны бороться с заболеванием.
СССР: история болезней. Начало
Большевики пришли к власти за год до пика самой масштабной эпидемии в новейшей истории — «испанского гриппа». Причиной эпидемии был особенно заразный штамм гриппа H1N1, который затем мутировал в более смертоносную форму. Обычно подобные мутации приводят к замедлению распространения штамма, поскольку люди, у которых болезнь протекает более тяжело, сидят дома и никого не заражают, а носители более легких форм, наоборот, переносят болезнь «на ногах», тем самым распространяя ее по популяции. Однако в реалиях Первой Мировой войны (шел 1918 год) все было ровно наоборот: солдаты, больные легкой формой гриппа, оставались в окопах, а тех, кто переносил инфекцию тяжело, комиссовали, и они отправлялись в тыл на переполненных эшелонах, заражая других раненных. Благодаря этому сочетанию факторов, Испанкой в мире переболело около полумиллиарда человек (в тот момент — четверть человечества), а жертвами его стали около 50 (а по некоторым оценкам, и до 100) миллионов.
Испанка не обошла стороной и только что созданную Страну Советов. Однако определить, насколько сильно население было затронуто инфекцией, невозможно по нескольким причинам.
Эпидемия пришлась на разгар Гражданской войны. В разрушенной и раздробленной стране учет больных велся спорадически. В частности, в статье Большой медицинской энциклопедии (издание 1928 года) приведена экстраполяция частичных данных по Москве и Петербургу, согласно которой от Испанки погибло около 220 тыс. человек. Эти цифры крайне низки по сравнению с общеевропейскими, и уже тогда исследователи ставили их под сомнение: приводились примерные оценки в 450 тыс. жертв. В более поздних работах советских ученых этот вопрос обычно не затрагивался. Статья в Большой советской энциклопедии содержит цифры жертв по многим другим странам, однако не в РСФСР/России. Не менее важно, что испанка была далеко не единственной эпидемией, которая тогда свирепствовала на территории Советского Союза.
В течение всей Гражданской войны на территории СССР наблюдались масштабные вспышки брюшного, сыпного и возвратного тифа, а также холеры, дизентерии и туберкулеза. Одним только сыпным тифом за период 1918-1920 переболело около 25 млн человек. Участились и случаи заболевания натуральной оспой. После войны ситуация не исправилась в одночасье: при отсутствии нормально работающих санитарных служб, в условиях повального голода и разрухи, эпидемиологическая ситуация оставалась катастрофической, особенно в центральных районах страны. Например, заболеваемость холерой в период, когда война уже шла на убыль — в 1921–1922 годах — составила почти 250 тыс. человек; для сравнения, во время Первой Мировой она не превышала 60 тыс. случаев в год, а в предвоенные годы цифры были ниже на порядки. Наконец, не стоит забывать, что причиной самых массовых смертей в СССР времен Гражданской были не эпидемии и даже не боевые действия, а голод: от него погибло порядка 5 млн человек.
Столкнувшись с такими серьезными эпидемиологическими проблемами, большевики начали централизованно бороться с ними лишь к концу войны: в 1922 году был издан декрет Совета Народных Комиссаров РСФСР «О санитарных органах республики», который утвердил структуру санитарных органов в стране, распределил их права и обязанности. Однако во многом приходилось двигаться наощупь, формируя эффективную структуру санитарного надзора. При этом вся система советского государства этому скорее мешала, чем способствовала — по крайней мере, в первой половине XX века. Показательны в этом отношении две истории, одна из которых произошла в 1933, а другая — в 1937-1938 годах.
«Септическая ангина»
В мае 1933 года на территории Уральской области вспыхнула эпидемия неизвестного заболевания. В документах ОГПУ оно значилось как «септическая ангина». У заболевших резко повышалась температура, затем возникали болезненные поражения гортани и ротовой полости, перерастающие в гангрену. На фоне обильных язв, горловых и носовых кровотечений развивалась сердечная недостаточность. Более чем в половине случаев это заканчивалось смертельным исходом. Болезнь быстро распространялась, к 10 июня охватив 72 населенных пункта в 12 районах области.
Области, подверженные эпидемии, были изолированы силами войск ОГПУ, военизированной охраны, милиционеров и солдат — всего в карантинных мероприятиях участвовали до 5000 человек. В июне на Урал прибыла из Москвы комиссия из 100 медиков. Население встречало комиссию из центра без энтузиазма: в частности, в отчетах ОГПУ фигурируют такие сообщения:
«Антисоветские элементы распространяют слухи, что в ряде пунктов вымерло от эпидемии 75% населения, чтобы спастись коммунисты жгут деревни, пораженные эпидемией. В Мокроусово распространяются слухи, что села оцеплены войсками, в связи с мобилизацией на начавшуюся войну. В этом районе отмечены факты избиения кулаками колхозников, содействовавших усилению карантинизации деревни Щегровка»
«Среди населения пораженных мест наблюдается паника, при появлении заболевания — население разбегается. В двух сельсоветах была пущена провокация, что от заболевания помогает водка и население поголовно пьянствует»
«В Мокроусовском р. кулацкий элемент распространяет слухи, что карантин введен с целью не допускать восстания крестьян в связи с начавшейся войной. “В стране идет война, коммунисты боятся восстания и, чтобы предотвратить это, они под предлогом эпидемии окружили деревни войсками и выставили сторожевые посты”»
Профессоры Сукнев и Громашевский, обследовав больных, заявили, что речь идет об обыкновенной цинге, и предложили прекратить карантин за бессмысленностью. Это предположение было не лишено смысла, ведь эпидемия происходила на фоне страшного всесоюзного голода.
Впрочем, с такой оценкой не согласились органы ОГПУ. В совершенно секретной записке от 13 июня заместителя ПП ОГПУ Минаев сообщал:
«Паническое настроение населения пораженных пунктов заметно усилилось, в связи с выводами бригады ГРОМАШЕВСКОГО, поставившего ликвидацию эпидемии в зависимость от усиления снабжения продовольствием. Церковники причины эпидемии объясняют “наказанием народа за грехи”… имеются факты распространения антисоветским элементом провокационных слухов, что советская власть путем эпидемии хочет ликвидировать единоличников и сократить население… В связи с явно контр-революционной установкой ГРОМАШЕВСКОГО с СУКНЕВЫМ… поставил вопрос об отзыве бригады… Привлечение к ответственности на Урале считаем невозможым — может вызывать расхолаживание медперсонала к работе по борьбе с эпидемией»
Прибывший к тому времени в область лично нарком здравоохранения Михаил Владимирский согласился с доводами Минаева и отозвал профессоров. 4 июля он направил докладную записку членам Политбюро Молотову, Кагановичу, Сулимову, а также в ОГПУ докладную записку, где писал, что «заболевание безусловно инфекционное», и что сменившая Громашевского и Сукнева бригада врачей под руководством профессоров Здродовского и Хатеневера категорически опровергла связь «септической ангины» с «цингой и так называемыми “алиментарными” заболеваниями».
Впрочем, 15 июня он же отправил лично Молотову доклад Здоровского, в котором приводилось несколько иное, фактически противоречащее записке заключение. Профессор Здродовский сообщал, что это «неизвестное науке» заболевание имеет инфекционную природу, и ключевую роль в нем играет бактерия диплострептококк. Однако развивается эта болезнь на фоне дисфункции костного мозга, которая вызвана то ли дефицитом питания, то ли употреблением в пищу некачественных суррогатов хлеба (естественно, вследствие голода).
Тем временем, ОГПУ направило в регион свою, параллельную миздравовской, бригаду из «одного оперативного работника и трех профессоров-эпидемиологов», которая 24 июня сообщила в центр следующее:
«Произведено эпидемиологическое обследование 45 семейств села Голдбино, поставлены эксперименты на мышах, свинках и кроликах по определению ядовитости разных зерен из проса, собранного на прошлогодних полях. Уже через 12-13 часов начали гибнуть животные… совершенно точно можно сказать, что просо, собранное на полях в прошлом году, ядовито для экспериментальных животных и содержит значительную примесь других зерен также ядовитых… Откуда и как могло попасть отравляющее вещество на прошлогоднее просо, был ли это злой умысел или случайное обстоятельство — решить могут только соответствующие, уже не медицинские расследования… Эпидемиологическое обследование в Голлобино говорит, между прочим, и о том, что значительная часть населения питалась и питается удовлетворительно (со временем это будет подтверждено цифрами)».
В другом сообщении, от 23 июня, за авторством начальника 6 отдела СПО ОГПУ Коркина, говорилось:
«По данным от 22 июня, эпидемия не местного происхождения, занесена извне. В ряде районов до поражения их эпидемией отмечались факты появления неизвестных лиц, после чего начинались заболевания.
Имеются две агразработки: 1) подозрения о связи железнодорожных врачей Ишима с польскими резидентами; 2) о появлении на территории Ялуторовского р. быв. конюха японского консула Тотолина, подозреваемого в шпионаже. Тотолин, будучи завербован оперсектором, вместо явки в Ялуторовск, скрылся. Однако устанавливается посещение им пораженных пунктов.»
К 4 июля «септической ангиной» заболело 1346 человек, умерло из них 707. Более поздние данные нам неизвестны. В любом случае, эта вспышка заболевания была лишь каплей в море многомиллионных жертв голода начала 30-х.
Чума
В 1937 году на территории Сталинградской области и Калмыцкой АССР произошла вспышка бубонной чумы. Это заболевание, ассоциирующееся со средневековьем, передается человеку, как правило, не от другого человека, а от кровососущих насекомых, которые живут на зараженных грызунах. Поэтому вспышки связаны не только с уровнем санитарии, но и с чисто природными явлениями — например, миграцией животных, которые служат для чумной палочки естественным резервуаром.
Сталинградская область и Калмыцкая АССР были местом частых вспышек чумы. Первые противочумные лаборатории на юго-востоке центральной части России были открыты еще в начале XX века (Астраханская — в 1901 году). Это связано с тем, местность тут степная, естественная среда обитания грызунов. А местное население занималось в основном скотоводством и жило в тяжелых, антисанитарных условиях, скученно и бедно, в постоянном контакте друг с другом и с кровососущими насекомыми. Из-за этого вспышки чумы случались тут регулярно: так, за период с 1899 по 1914 годы тут была зафиксирована 81 вспышка с 1931 случаями заболевания, 1779 заболевших погибли (93%). Не прекратились они и после установления советской власти.
Большевики начали активно бороться с чумой в этом регионе с 1934 года: за три года на территории около 10 млн гектаров степи истребили сусликов, местных жителей массово прививали, проводили дезинсекцию. Однако решающего успеха это не принесло. В ноябре 1937 года случилась очередная вспышка, начавшаяся в районе Приволжского улуса Калмыцкой АССР. Довольно быстро о ней узнали наверху: уже 7 декабря нарком здравоохранения Михаил Болдырев доложил Молотову о сложившейся ситуации, а также о принятых мерах: спешно высланных бригадах медиков из Астрахани и Саратова, карантине в двух поселках, где обнаружена чума.
Командовать операцией приехали лично заместители наркома Болдырева Лев Вебер и Николай Проппер-Гращенков. Последний позднее так описал работу врачей:
«…В середине декабря в экспедиции в районе очага было 182 человека, из них 37 врачей, 20 человек среднего медперсонала и т. д. Были собраны большие технические средства: больше 60 машин, грузовых и легковых, белья, палаток, химикатов и т. д. Наличие в составе экспедиции отряда по проведению истребительных работ в количестве 30 человек — все это, несомненно, предполагало очень быструю ликвидацию вспышки…
Между тем, работа экспедиции, как мне удалось это выяснить при личном посещении несколько раз очага, ознакомлении на месте и на специальном совещании членов партии, участвующих в экспедиции, — была явно неудовлетворительной.
Руководство экспедиции не только не обеспечило полной ликвидации вспышки, но и не справилось с выявлением больных и их ранней госпитализацией, ибо большинство больных было подобрано в виде трупов…
Руководство экспедиции не обеспечило изучение эпидемиологии данной вспышки, следствием чего является полная невыясненность связи между отдельными очагами вспышки… очень неудовлетворительно велась работа лаборатории, которая запаздывала с микробиологическими анализами, а в ряде случаев, от заведомо погибших от легочной чумы, не сумела выделить чумную культуру.
Половина всех случаев, заболевших чумой, была обнаружена экспедицией в виде трупов — на дому. Остальная половина, как правило, госпитализировалась с большим опозданием. Сам госпиталь был организован неудовлетворительно и скорее являлся тюрьмой для чумного, нежели госпитальным учреждением. В нем отсутствовали медикаменты, правильная организация госпитального режима, что не исключало возможности внутригоспитального заражения…»
Характерно, что союзная пресса тех времен ничего не писала о вспышке. Более того, информация о ней нет в фонде СЭС Калмыцкого архива. Мы знаем о чуме из рассекреченных докладных записок Молотову, которые продолжали приходить до конца декабря и сейчас хранятся в ГАРФе. Побороть эпидемию получилось лишь в январе, и точного числа жертв мы не знаем. Показатель, датированный 23 декабря — 32 умерших и 92 карантинированных. Жертв могло быть меньше, но свою роль тут сыграло то, что из-за засекречивания всей информации о чумных вспышках медики не знали, как с ними справляться, а зачастую просто боялись заразиться сами. Так, согласно секретной записке Молотову от и.о. председателя Сталинградского облисполкома Семенова, «Группа врачей и профессоров, присланная Наркомздравом, практической помощи экспедиции не оказывает, до последнего времени отсиживается в Астрахани». На это обращал внимание и Проппер-Гращенков в своем докладе: «свою отрицательную роль, как для чумологов, оказавшихся абсолютно изолированными и малограмотными в вопросах общей микробиологии и эпидемиологии, так и для общих врачей, которые совершенно невежественны в вопросах диагностики и терапии чумных заболеваний. Необходимо полное осведомление врачей о диагностике и лечении чумы, особенно работающих в эндемических районах».
в 1987 году был опубликован итоговый доклад к 60-летию противочумной службы Калмыкии и 50-летию Элистинской противочумной станции. Его авторы утверждали, что после 1936 года вспышек чумы на территории Калмыцкой АССР зафиксировано не было.
В условиях Великой Отечественной войны
Усилия социалистического правительства по выстраиванию санитарно-эпидемической системы дали свои плоды. Ко времени Второй Мировой санитарная служба была более-менее налажена, особенно на европейской территории СССР, и накоплен опыт борьбы с инфекциями, которые могли вызвать эпидемии.
С началом войны этот опыт оказался очень кстати. Тяжелые условия как в окопах, так и в осажденных городах — теснота, проблемы с гигиеной, недостаток полноценного питания — все это способствовало возникновению эпидемий практически по всей линии фронта.
Особенно тяжелая обстановка сложилась в Сталинграде, где произошла одна из крупнейших битв всей войны. Первая вспышка сыпного тифа произошла там еще в ноябре 1941 года, до начала боев — город был важнейшим транспортным узлом, и через него ежедневно проезжали тысячи эвакуирующихся, раненых или наоборот, направляющихся на фронт людей. Вот что говорилось в одном из докладов уполномоченному Военного Совета Южного фронта председателю городского комитета обороны А. Чуянову:
«Наличие исключительной завшивленности среди населения города и области, почти 100 % завшивленности среди контингента эвакуированного населения. Постоянное прохождение через станцию Сталинграда воинских эшелонов, двигающихся к фронту, среди которых часто обнаруживается вшивость, а также ежедневное прибытие в Сталинград нескольких военно-санитарных поездов с больными, требующих немедленной дезобработки инвентаря и обмундирования. Наличие больных, при необеспеченности дезустановками, создает реальную угрозу значительной вспышки сыпного тифа как в пределах Сталинградской области, так и заноса его на фронт и в глубокий тыл страны»
Несмотря на то, что руководство страны обратило внимание на проблему практически сразу, решить ее сходу не удалось. В городе были спешно организованы круглосуточные бани, дезинфекторы и прачечные; места общественного пользования обрабатывались, людей в буквальном смысле проверяли на вшивость, а больных с лихорадкой — изолировали. Это, впрочем, имело ограниченный эффект: не хватало и топлива, и мыла, и персонала. Количество больных непрерывно росло с 1941 года до лета 1942, когда облисполком принял решение обеспечить выпуск вакцины, и население начали массово прививать.
В 1942 году в городе стала распространяться холера. Городское командование отнеслось к этой опасности серьезно, и уже весной были приняты первые меры для того, чтобы не допустить эпидемии. Жителям и защитникам города запретили купаться в Волге, за каждым водопроводом закрепили санинспекторов, которые регулярно проверяли воду на вибрион холеры. Всех больных острыми кишечными заболеваниями приказали госпитализировать, а в городских больницах приготовили 2 тыс. коек, чтобы изолировать тех, кто контактировал с ними.
Для борьбы с холерой в город направили Зинаиду Ермольеву— профессора Биохимического института им. А. Н. Баха в Москве, позднее — создателя советского пенициллина и других антибиотиков. Под ее руководством прямо в осажденном городе было развернуто производство вакцины, причем для этого разведчикам РККА пришлось доставлять прямо через линию фронта трупы немецких военных, умерших от холеры. Подчиненные Ермольевой вакцинировали по 50 тыс. человек в день, и вместе с хлорированием колодцев, обеззараживанием туалетов и отстойников. Благодаря массовой мобилизации медиков вплоть до студентов-третьекурсников, это позволило быстро купировать распространение заболевания.
Надо отметить, что немецкие части страдали от холеры не меньше, чем советские. На территории Сталинграда, занятой немцами, разразилась настоящая эпидемия, особенно после окружения 6-й армии в ноябре 1942. После того, как ее остатки сдались, транспортировка пленных в лагеря стала настоящей проблемой, ведь они могли принести болезни вглубь страны, распространив ее через охранников и медиков, которые с ними контактировали. Один из пленных, полковник Луитпольд Штейдле, писал в мемуарах:
Чтобы избежать сыпного тифа, холеры, чумы и всего прочего, что могло возникнуть при таком скоплении людей, была организована широкая кампания по предохранительным прививкам. Однако для многих это мероприятие оказалось запоздалым… Эпидемии и тяжелые болезни были распространены еще в Сталинграде. Кто заболевал, тот умирал один или среди товарищей, где придется: в переполненном, наспех оборудованном под лазарет подвале, в каком-нибудь углу, в снежном окопе. Никто не спрашивал о том, отчего умер другой. Шинель, шарф, куртка мертвого не пропадали — в этом нуждались живые. Через них-то и заражались очень многие. Советские женщины-врачи и санитарки, — часто жертвуя собой, без отдыха боролись против смертности. Они спасли многих и помогали всем. И все же прошла не одна неделя, прежде чем удалось приостановить эпидемии».
Черная оспа в Москве
Санитарно-эпидемическая служба в послевоенным СССР была достаточно эффективна. Во-первых, уже в конце 40-х–начале 50-х было развернуто масштабное производство антибиотиков. Во-вторых, реалии тоталитарного государства давали почти неограниченные возможности по контролю за передвижениями и действиями граждан, что особенно ярко проявилось в истории, произошедшей в Москве в 1960 году.
23 декабря 1959 года художник Алексей Кокорекин вернулся домой из зарубежной поездки. Он летал в Индию в составе делегации, посетившей страну с неофициальным «дружеским визитом», которые были нередки в пору хрущевской оттепели. Еще в самолете он почувствовал недомогание, а через два дня — был госпитализирован с диагнозом «грипп». Но в больнице состояние Кокорекина быстро ухудшалось, никакие средства не помогали, и 29 декабря он скончался.
Так как умер непростой человек — известный художник, дважды лауреат Сталинской премии, — а обстоятельства смерти показались врачам необычными, было назначено вскрытие. По чистой случайности, в Москве оказался пожилой патологоанатом из Ленинграда, которого пригласили для консультации. Он поставил неожиданный и пугающий диагноз: variola vera, черная оспа.
К этому моменту, в результате массовой прививочной кампании, начатой еще в 1924 году, оспа в СССР была давно ликвидирована. Но в странах третьего мира она была довольно распространена, до окончательной победы над этим заболеванием оставалось еще 18 лет. Перед поездкой в такие страны советских граждан обязательно прививали. Но Кокорекин по неизвестной причине избежал этой процедуры. В результате он привез в Москву возбудитель смертельно опасной болезни, которая в одной Европе XIX века ежегодно убивала около 1,5 млн человек. Ситуация грозила обернуться катастрофой.
КГБ, милиция, армия и минздрав предприняли беспрецедентные меры, чтобы не допустить эпидемии. Первым делом надо было изолировать всех, с кем художник контактировал. Первыми под карантин попали сотрудники Боткинской больницы. Сотрудники спецслужб быстро выяснили, что он успел повидаться с множеством людей: первые сутки на родине Кокорекин провел с любовницей, ей и жене подарил сувениры из Индии, которые те успели сдать в комиссионные магазины. Вскоре были изолированы друзья и знакомые Кокорекина; люди, с которыми он контактировал в аэропорту, таксист, который вез его домой. Один из знакомых художника успел вылететь на самолете в Париж — самолет развернули прямо в воздухе, а его вместе со всеми пассажирами отправили в карантин. Всего, под наблюдение были помещены 9342 человека, из которых 1500, контактировавшие с художником непосредственно — в стационар.
Параллельно городские власти развернули беспрецедентно масштабную кампанию по вакцинации: в считанные дни были привиты около 5,5 млн москвичей и 4 млн жителей Подмосковья — практически все население. Через 44 дня вспышка была ликвидирована, всего заразилось 45 человек, а погибло лишь трое. С учетом того, что без современных методов лечения смертность от оспы составляла ⅙-⅛ заболевших, это был выдающийся успех. Естественно, широко гражданам никто не объявлял, насколько серьезной опасности им удалось избежать, но по городу ходили панические слухи.
Холера
Летом 1970 года, как раз в разгар курортного сезона, на юго-западе СССР произошла вспышка холеры. Заболеванием оказались затронуты побережья Черного и Каспийского морей. До сих пор непонятно, откуда взялось заболевание — по одной из версий, инфекцию занесли рабочие, которые строили в этот момент плотину «Дружба» на границе с Ираном, где в это время также была эпидемия.
11 июля поступило первое сообщение из Батуми: заразились два студента, приехавшие из Средней Азии, один скончался. 27 июля от вируса погиб капитан корабля в Астрахани, 3 августа холеру выявили у больного в Одессе. Кроме того, вибрион обнаружили и в других городах — Керчи, Нахичевани, Волгограде и других, однако именно по Астрахани и Одессе эпидемия ударила сильнее всего.
В Астрахани борьбой с эпидемией руководил лично главный санитарный врач СССР Петр Бургасов. Город, как и другие очаги эпидемии, был блокирован. Там сразу же была развернута масштабная кампания по вакцинации: силами 2500 медработников, 4500 сандружинников и 7000 активистов Красного Креста к середине августа были привиты почти 147268 человек, еще 133000 получили тетрациклин — антибиотик, подавляющий холерный эмбрион. Это была крупнейшая операция по борьбе с холерой в послевоенном СССР.
Одесса пострадала меньше, но история этого очага эпидемии особенно интересна в силу того, что архивы спецслужб УССР открыты, и мы можем узнать, как вели себя жители юга Украины в условиях эпидемии и что власть делала для того, чтобы ее побороть.
Официально о том, что в городе эпидемия холеры, одесситам никто не объявлял. Местная пресса писала в основном обтекаемо, упоминая «острые кишечные инфекции». Но скрыть от местных жителей факт эпидемии или ее причину было невозможно: все знали о том, что в сопредельных СССР странах (Иране, Ираке, ОАР, Индии, Пакистане, Афганистане) находятся очаги холерной пандемии, объявленной ВОЗ еще в 1961 году. В этих условиях эпидемия обросла огромным количеством слухов. Горожане подозревали организации эпидемии иностранные спецслужбы, шептались о том, что в сутки в Одессе погибает от болезни по 300 человек, что эпидемия распространилась уже и на Киев.
Вместе с местными жителями под карантин в одной Одессе попало около 300 тыс. курортников. В первые дни, когда город еще не был блокирован, те, кто мог, старались уехать домой, но далеко не всем это удавалось. Вот как описала эти дни иностранка, направлявшаяся из в Париж:
«Поездка эта ужасная. После Москвы мы выехали в Одессу. Это ужасный город, но через 48 часов нам сказали срочно укладывать чемодан, так как в городе эпидемия холеры и, если мы не выедем этим же вечером, город будет закрыт. Нас отправили в Киев. Забыла тебе сказать, что отъезд был ужасным. Люди дрались, чтобы сесть в поезд, была паника, все боялись, что не смогут уехать. Ехали либо стоя, либо сидя на полу, несмотря на то, что у нас были плацкартные места. За всю ночь не сомкнула глаз».
После того, как был объявлен режим карантина, любой желающий уехать должен был пройти процедуру обсервации — несколько дней провести в изоляции под наблюдением, чтобы врачи убедились, что он здоров. Для проведения обсервации задействовали местные санатории, больницы и даже круизные лайнеры «Шота Руставели» и «Тарас Шевченко». Однако мест все равно не хватало, и тысячи людей вынуждены были неделями ждать своей очереди. Это привело даже к нескольким массовым акциям: 19 августа — в Одессе, а 21 — в Керчи несколько сотен отдыхающих направлялись к зданиям местных партийных органов с требованием поместить их в обсерваторы или отправить наблюдаться домой. Многие при этом пытались покинуть зону карантина нелегально, а местные жители — заработать на этом. Так, жители Одесской области вывозили приезжих по проселочным дорогам мимо кордонов, переправляли через Тилигульский лиман в соседнюю Николаевскую область. В одном из керченских пансионатов неизвестные украли лодку и переправились на ней через пролив в Краснодарский край.
Для поддержания карантина были привлечены значительные силы — так, Астрахань охраняло более 3 тыс. солдат, Одессу — около 5 тыс., а Крым — 9400 солдат, 26 вертолетов и 22 катера. Несмотря на это, полностью решить проблему побегов не удалось. 23 августа по распоряжению Совета Министров СССР всем отпускникам, попавшим под карантин, были продлены командировки или отпуска с сохранением заработной платы.
В сентябре, благодаря в том числе массовой раздаче антибиотика тетрациклина, эпидемия пошла на убыль. Сколько всего людей переболело холерой в СССР в 1970 году, точно сказать нельзя, но известно, что в одной только Астрахани было выявлено 615 больных и 334 вибрионосителя, в Астраханской области — еще 665 больных и 885 носителей; погибло, по официальным данным, 35 человек. На территории УССР диагноз поставили 221 человеку, погибло 20. Отдельные случаи холеры были зарегистрированы в Умани, Махачкале, Саратове, Москве, Ленинграде и десятках других городов. В газетах слово «холера» появилось лишь в конце августа–начале сентября, когда эпидемия уже была фактически подавлена.
Сибирская язва
В 1979 году в Свердловске произошла вспышка сибирской язвы. Это событие до сегодняшнего дня окружено легендами — в том числе из-за зловещей репутации самого заболевания, редкого и смертоносного. Сибирская язва, или антракс, описана еще в античных трактатах, а свое русское название получила из-за распространения в Сибири. В дореволюционной России число зараженных исчислялось десятками тысяч человек в год. В обычных условиях она крайне редко передается от человека к человеку, а при термической обработке возбудитель погибает, — в основном антраксом заражаются люди, контактирующие с крупным рогатым скотом.
Антракс может проходить в трех формах: кожной, легочной и кишечной, в зависимости от того, как возбудитель попал в организм. В 99% случаев речь идет о кожной форме болезни: при ней на теле человека появляется большой карбункул, который перерождается в язву. Без лечения умирает приблизительно 10–20% заразившихся. Куда более редка, но в то же время опасна легочная форма: до XXI века смертность от нее составляла около 90% вне зависимости от лечения. По внешнием признакам ее течение напоминает очень тяжелый грипп, осложненный пневмонией. Кишечная форма — самая редкая, смертельная в 50% случаев.
Болезнь протекает стремительно, а возбудитель, бацилла Bacillus anthracis, существует в двух формах — вегетативной и споровой. В первой она вызывает болезнь, а во второй не развивается и не размножается, но может выживать годами при крайне высоких или низких температурах (до 60 минут при кипячении), устойчива к высушиванию и распространенным антисептикам (в том числе к 95% спирту). При попадании же в живой организм спора сибирской язвы снова становится активной. Все это делает бациллу потенциально крайне эффективной в качестве биологического оружия.
Первый случай заболевания в Свердловске пришелся на 4 апреля. Затем количество больных только увеличивалось, последний зараженный умер 12 июня. По официальным данным, жертвами эпидемии стали 64 человека, а вызвана она была зараженным мясом крупного рогатого скота. На стенах домов рисовали коров с предупреждающей надписью «сибирская язва», по телевидению свердловчан просили воздержаться от употребления в пищу говядины, купленной на рынках. По свидетельству Владимира Ардаева, который тогда работал в газете «Уральский рабочий», в редакцию пришла бумага из СЭС с пометкой «опубликовать немедленно», в которой говорилось об участившихся случаях заболевания крупного рогатого скота из-за низкокачественного корма, и приводились такие же рекомендации. Это и было сделано.
В официальной версии существует множество несостыковок. Например, у большинства заболевших была диагностирована именно легочная форма заболевания, тогда как поедание зараженного мяса привело бы к появлению кожной или кишечной. Подавляющее большинство исследователей придерживаются другого объяснения: причиной эпидемии стала авария в комплексе Свердловск-19, военном исследовательском центре, в котором разрабатывалось биологическое оружие. Этот тип вооружения запрещен международной конвенцией КБТО, к которой еще в 1972 году присоединился СССР, поэтому утечку нельзя было предавать огласке ни при каких обстоятельствах. Предположительно, один из работников предприятия забыл установить чистый фильтр, препятствующий попаданию спор в окружающую среду. В результате близлежащий военный городок №32 и несколько районов города оказались загрязнены бациллой или каким-то веществом на ее основе. Во всех этих местах впоследствии были зарегистрированы заболевшие сибирской язвой, а территория самого Свердловска-19 не была затронута.
Как вспоминал потом генерал-майор Виктор Сидоров, в ту пору командир 34-й мотострелковой дивизии, которая базировалась в городке №32, его внезапно вызвали из командировки, сообщив, что в части массово умирают военнослужащие, а кроме того, приехало множество генералов и офицеров «сверху». На протяжении следующих недель люди умирали стремительно один за другим, но никакой информации об аварии ни ему, ни подчиненным не сообщали, только перевели дивизию на казарменное положение. Чтобы сдержать панику, ему пришлось регулярно есть в общей столовой и ежедневно обходить территорию городка без костюма химзащиты. Когда в часть приехал главный санитарный врач СССР Петр Бургасов, то единственным, о чем он попросил Сидорова, было заставить подчиненных написать рапорты, что они купили на рынке мясо «с рук», Сидоров отказался это сделать. В конце апреля персонал части был поголовно вакцинирован, и смерти от антракса прекратились, но военные оставались в изоляции еще шесть месяцев.
В 1994 году в журнале Science была опубликована статья Мэтью Мезельсона, который построил математическую модель, проанализировал географию смертей и пришел к выводу, что все случаи заражения пришлись на узкий сектор к юго-юго-западу от Свердловска-19, причем его расположение совпадает с направлением ветра, который дул в момент предполагаемой утечки.
Следует отметить, что существует и другая теория происхождения вспышки: якобы она была диверсией иностранных спецслужб, которые специально распыляли возбудитель сибирской язвы в разных частях города, чтобы обвинить Советский Союз в разработке запрещенного бактерилогического оружия. Ее автор — микробиолог, полковник запаса Михаил Супотницкий, базирует свои утверждения на критике модели Мезельсона, указывая на нехарактерно долгую по сравнению с инкубационным периодом антракса продолжительность эпидемии. С этой версией соглашался позднее и Бургасов, опровергая свои более ранние слова о зараженном мясе как причине эпидемии, но в целом она маргинальна и мало кем воспринимается всерьез.
В 1992 году президент РФ Борис Ельцин, который в 1979 году занимал должность главы Свердловского обкома КПСС, заявил в интервью «Комсомольской правде»:
«Когда случилась вспышка сибирской язвы, в официальном заключении говорилось, что это какая-то собака привезла. Хотя позже КГБ все-таки признал, что причиной были наши военные разработки. Андропов позвонил Устинову и приказал ликвидировать эти производства полностью. Я считал, что так и сделали. Оказывается, лаборатории просто перебазировали в другую область, и разработка этого оружия продолжалась. И я сказал об этом и Бушу, и Мейджору, и Миттерану: эта программа ведется… Я сам подписал указ по созданию специального комитета и запрещении программы. Только после этого туда вылетели эксперты и прекратили разработки».
4 апреля 1992 года, в день 13-й годовщины аварии, Ельцин подписал указ «Об улучшении пенсионного обеспечения семей граждан, умерших вследствие заболевания сибирской язвой в городе Свердловске в 1979 году». Однако официального публичного расследования инцидента так и не было проведено.
Автор: Глеб Струнников; Уроки истории
Tweet
