85 лет назад, произошла попытка антисталинского военного переворота: Что думали о Сталине красноармейцы и их командиры
В советской истории, долгие годы переписываемой сначала в СССР, а потом и в России, чего только не было. “Не было” инфляции, хотя ведь и товаров, которые были бы за “крепкий” советский рубль доступны действительно всем, тоже не было.
Политических кризисов тоже как бы “не было”, как не было и массовых крестьянских мятежей, хотя лишь за первые три месяца 1930 года число крестьянских выступлений составило 8018, в том числе 160 – повстанческих; а всего в тот год зарегистрировано 13 754 крестьянских выступления. “Не было” массовых репрессий. И уж точно “не было” и “быть не могло” мятежей в Рабоче-крестьянской Красной армии. За исключением того самого, “военно-фашистского”, имени Тухачевского и компании, в зародыше пресеченного под мудрым кремлевским руководством. Потому и поныне многим кажется, что в 1930-е годы власть товарища Сталина была крепка, как броня. Это правда, что большинство “заговоров” того времени, официально описанных в советской истории, были частью Большого террора Сталина и фабриковались в процессе репрессий. Однако было и реальное недовольство, но о нем не писали, отмечает Радио Свобода.
Между тем была и в 1930-е годы, в разгар сталинских чисток, попытка военного мятежа, но о ней стало известно лишь десятки лет спустя – после публикации переписки самих красных вождей. По сей день ни в одном учебнике истории нет даже упоминания о той попытке антисталинского выступления, которую чекистские особые отделы тогда откровенно недосмотрели: бдили и следили за будущими маршалами, но восстание – в центре советской столицы – поднял красный командир ротного масштаба.
Осоавиахим штурмует казармы
Ранним воскресным утром 5 августа 1934 года на Сухаревскую площадь в казармы, где располагался Второй стрелковый полк Московской пролетарской стрелковой дивизии, прибыл артиллерийский дивизион курсантов Московского лагерного сбора Осоавиахима (Осоавиахим – Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству, предшественник ДОСААФ. – Авт.). Дивизион – более 200 бойцов – прибыл из подмосковного лагеря, где проходили сборы, своим ходом, то есть пешим маршем, и раз прибыли к 8 утра, то шли едва ли не с ночи.
По сути, все они были лицами гражданскими, надевшими гимнастерки лишь на короткое время, – запасники, которых призвали на очередные лагерные сборы. Часовой без вопросов пропустил прибывших на территорию части. И вот там возглавлявший колонну начальник штаба этого дивизиона, кадровый командир Красной армии и слушатель Военной академии РККА Артём Нахаев, дал красноармейцам команду на построение. Когда же дивизион выстроился на плацу, красный командир обратился к ним с пламенной речью. Нахаев призвал бойцов с оружием в руках выступить против Советской власти и лично товарища Сталина, мало того что узурпировавшего власть, так ещё и доведшего страну до нищеты. По утверждению давших показания свидетелей, в своей пламенной речи Нахаев упирал на то, что все основные завоевания Октября утеряны: “Мы воевали в 1914-м и в 1917 годах.
Мы завоевали фабрики, заводы и земли рабочим и крестьянам, но они ничего не получили. Все находится в руках государства, и кучка людей управляет этим государством. Государство порабощает рабочих и крестьян. Нет свободы слова, страной правят семиты (довольно распространенные в те времена антисемитские настроения. – Авт.). Товарищи рабочие, – восклицал Нахаев, – где ваши фабрики, которые вам обещали в 1917 году; товарищи крестьяне, где ваши земли, которые вам обещали…” Свою речь мятежный краском завершил призывом: “Долой старое руководство, да здравствует новая революция, да здравствует новое правительство!”
Правда, что это за новое правительство и где оно обретается, кто туда входит (или должен войти) и что оно должно делать, Нахаев так и не сказал, поскольку, видимо, и сам не знал, придумав всё на ходу… Поскольку полные комплекты боевого оружия, да ещё и с боевыми патронами, на учебных сборах не выдают и бойцы Нахаева не были вооружены (или имели лишь учебные винтовки), то он приказал им занять караульное помещение части, захватив имевшиеся там боевые винтовки. По одной из версий, на этом всё и закончилось: никто не стал выполнять приказ Нахаева, а его самого почти сразу же и схватили. Согласно иной версии, часть бойцов под началом Нахаева якобы сделала попытку захватить караульное помещение, чтобы затем, надо полагать, двинуться на Кремль. Однако караул легко отбился от запасников Нахаева, отстояв свои винтовки, а Нахаева арестовал…
Иосиф Сталин, пребывавший тогда на своей даче в Сочи, первое сообщение о небывалом ЧП получил к вечеру того дня – от члена Политбюро и секретаря ЦК ВКП(б) Лазаря Кагановича. Ещё со второй половины 1920-х годов у Сталина было заведено обыкновение раз-два в год надолго покидать Москву, выезжая “на юга”, чаще всего с июля по октябрь, а иногда – и по ноябрь. На это время обязанности заместителя Сталина по партии в Москве исполнял особо доверенный член Политбюро ЦК ВКП(б), в отсутствие вождя непосредственно руководивший повседневной работой Политбюро. До 1930 года таковым “курортным заместителем” Сталина был секретарь ЦК ВКП(б) Вячеслав Молотов.
Но после перемещения Молотова в апартаменты председателя Совета народных комиссаров СССР обязанности “курортного зама” по партии Сталин возложил на Лазаря Кагановича. Для задач временного замещения Сталина Каганович был идеальным кандидатом: при всей своей кипучей энергии, поистине потрясающей работоспособности и исполнительности, Каганович был безмерно предан лично вождю, отличаясь ярой исполнительностью и полнейшей… безынициативностью.
К тому же его не очень любили остальные члены сталинского синклита, так что от него точно не приходилось ждать “нездоровой инициативы”, например, попытки сговориться с другими членами Политбюро за спиной Сталина. Хотя власть Кагановича на время отсутствия Сталина и была почти безмерна, однако абсолютно все мало-мальски значимые решения, принимаемые в Политбюро, Каганович всегда согласовывал со своим хозяином. Общение в основном происходило посредством шифротелеграмм и писем, ежедневно отправляемых-доставляемых специальными курьерами НКВД (до 1934 г. – ОГПУ. – Авт.). Нередко донесения посылались по несколько раз в день.
Осоавиахимовцы, в совместных маневрах с РККА, Длугач М., 1930 г.
Вот и в конце июля 1934 года Сталин, как обычно, отправился из душной и жаркой Москвы перевести дух в любимом Сочи – в том году его пребывание там затянулось до 28 октября. Как и было им заведено, “на хозяйстве” в Москве остался Каганович. 5 августа 1934 года Каганович, информируя “хозяина” о первом – после отъезда Сталина на отдых – заседании Политбюро, как бы между прочим и мимоходом, всего лишь пятым (и последним!) пунктом сообщил: “Сегодня произошел очень неприятный случай с артиллерийским дивизионом Осоавиахима. Не буду подробно излагать. Записка об этом случае короткая, и я ее Вам посылаю. Мы поручили Ягоде (нарком внутренних дел СССР. – Авт.) и Агранову (первый заместитель наркома внутренних дел СССР. – Авт.) лично руководить следствием. Утром были сведения, что Нахаев, начальник штаба дивизиона, невменяем, такие сведения были у т. Ворошилова. Сейчас я говорил с т. Аграновым, он говорит, что из первого допроса у него сложилось впечатление, что он человек нормальный, но с некоторым надрывом. Показания он дает туго. Ночью будет протокол допроса, и я его Вам пошлю. Тут необходимо выяснить, один ли он, нет ли сообщников? Ясно одно, что Осоавиахим прошляпил. В дальнейшем буду информировать Вас о ходе следствия”.
Но Каганович, ссылаясь на Ворошилова, поначалу пишет Сталину, что Нахаев – болезненный и нелюдимый тридцатилетний человек, “обремененный многочисленными бытовыми проблемами и служебной неустроенностью”. Согласно первоначальной версии следствия, Нахаев, мол, хотел совершить самоубийство, заранее заготовив бутыль с ядовитой жидкостью, да вот только не успел ею воспользоваться…
Повстанец из Жулебина
О самом Нахаеве сведений, увы, не так уж и много: документы следствия исследователям все еще недоступны, известны лишь выжимки из допросов, зафиксированные в рассекреченных документах. Артём Сергеевич Нахаев родился в 1903 году, в 1925 году окончил Ленинградскую артиллерийскую школу, но уже в 1928 году из армии демобилизовался – официально по болезни.
Также известно, что в 1927 году он якобы вышел из ВКП(б) в знак протеста против исключения из партии лидеров оппозиции: как раз в том году так называемый “Ноябрьский объединённый пленум ЦК и ЦКК” исключил из партии Троцкого и Зиновьева. А в декабре 1927 года того же года XV съезд ВКП(б) “в довесок” исключил из партии ещё 75 видных оппозиционеров, в том числе Каменева, Радека, Муралова… Трудно сказать, кому именно симпатизировал Нахаев, троцкистам или зиновьевцам, но далеко не секрет, что в среде армейского командного состава симпатии к Троцкому – отцу-основателю Красной армии – были тогда довольно высоки.
Согласно официальной версии, после демобилизации Нахаев довольно долго не мог найти работу. В тех клочках материалов следствия, которые ныне доступны, есть фраза, что Нахаев “не смог найти работу, которая давала бы ему моральное и материальное удовлетворение”. Но если Нахаева на самом деле выкинули из армии, то, по сути, он получил волчий билет – в рамках проводившихся тогда чисток, именно как причастного к оппозиции, нелояльного сталинским аппаратчикам, да еще и “самоисключенца” – если он действительно сам бросил партбилет на стол. Таким бывшим военным кадрам тогда даже грузчиками устроиться было практически невозможно.
Потому и не удивляет информация, что вплоть до конца 1933 года Нахаев работал где придется: на разных заводах, стройках – в Одессе, в Москве. И лишь затем устроился преподавателем военных дисциплин в Московский институт физкультуры, был назначен начальником штаба дивизиона Осоавиахима. Но, что самое удивительное, Нахаев был принят на вечернее отделение Военной академии РККА.
Значит, какие-то связи в центральном аппарате военного ведомства у него всё же сохранились, иначе кто рискнул бы принять выкинутого из армии бывшего оппозиционера в военную академию, пусть даже и на вечернее отделение. Причем, как можно понять, академию Нахаев успешно закончил, хотя совершенно непонятно, когда и как он это успел сделать. Дальше начинается полоса неизвестности. Материалы этого дела, повторюсь, находятся на закрытом хранении по сей день – незаконно, в нарушение действующего законодательства о порядке рассекречивания…
В тех же документальных огрызках, которые доступны, говорится, что Нахаев якобы надеялся улучшить своё материальное положение после окончания Военной академии – для того, мол, и поступал. Но вместо улучшения – жуткая нищета: вместе с женой Нахаев снимает угол в селе Жулебино, где они вдвоем ютились на жилплощади в четыре квадратных метра. По версии следствия, именно это якобы и подтолкнуло Нахаева к протесту против власти. Но из тех кусочков информации также можно понять, что Нахаева возмущали резкое снижение уровня жизни рабочих и то, как проводится коллективизация. На этой теме следователи не зацикливались – на то у них имелись соответствующие указания.
Сталина, получившего первые отчеты от Ягоды и Агранова, совершенно не устроила версия Кагановича (и примкнувшего к нему Ворошилова), что это мятеж психически нездорового одиночки. Нищета комсостава, бытовуха и прочая армейская неустроенность – как возможная подоплека мятежа – его тоже не интересовали. 8 августа 1934 года Сталин пишет указание Кагановичу: “Дело Нахаева – сволочное дело. Он, конечно (конечно!), не одинок. Надо его прижать к стенке, заставить сказать – сообщить всю правду и потом наказать по всей строгости. Он, должно быть, агент польско-немецкий (или японский). Чекисты становятся смешными, когда дискуссируют с ним об его “политических взглядах” (это называется допрос!). У продажной шкуры не бывает политвзглядов, – иначе он не был бы агентом посторонней силы. Он призывал вооруженных людей к действию против правительства, – значит его надо уничтожить. Видимо, в Осоавиахиме не все обстоит благополучно. Привет! И. Ст.”.
Установка вождя предельно недвусмысленна: это не выступление одиночки, а заговор – найти всех, кто в нем замешан; а сам Нахаев – агент иностранной разведки. Сталин даже самолично решил, какой именно – “польско-немецкой” или японской. Сложно представить, как японская разведка могла завербовать слушателя Военной академии, в своей жизни с японцами и близко не сталкивавшегося. Впрочем, как и с “поляко-немцами”. Но это уже проблема чекистов, которые и должны были реализовать и обосновать указания вождя. Поскольку же никаких “политвзглядов” у Нахаева, как указал Сталин, быть не может, то чекистам Генриха Ягоды незачем разводить на допросах дискуссии с арестантом на предмет положения в стране и партии. За кадром, правда, остается вопрос, отчего “продажная шкура”, якобы кормящаяся из рук сразу нескольких иностранных разведок, живет в ужасающей нищете, голодает и с трудом наскребает средства для съёма жалкого угла…
9 августа 1934 года Каганович сообщил Сталину, что “следствие о Нахаеве разворачивается туго. Он сам заболел, в связи с его попыткой отравления (кто мог пытаться отравить арестанта, содержащегося в камере Лубянской внутренней тюрьмы, Каганович не уточнил! – Авт.), и трудно поддается допросу. Завтра будут его допрашивать. Остальные показания пока связей не раскрывают”. Затем Каганович сообщает, что уже послал Сталину “две маленькие записочки” Николая Куйбышева (советский военачальник, брат В. В. Куйбышева, член Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), руководитель группы по военно-морским делам. – Авт.), “который по моему поручению занялся проверкой осоавиахимовских казарм” и записки эти “подтверждают крупнейшие дефекты” в организации караульной службы.
Лубянские рецепты “эстонского заговора”
Но главного курортника страны мало интересуют сложности караульной службы в казармах: заговор налицо, пусть и провалившийся, а где же остальные заговорщики, где прочие подельники карбонария?! Ведь не мог же, размышлял вслух (то есть в своих посланиях в Москву) товарищ Сталин, это всё учинить сам Нахаев, какой-то слушатель академии… После прямых указаний Сталина тональность переписки резко меняется. 12 августа 1934 года Каганович пишет “хозяину”: “По делу Нахаева Вы совершенно правы в своей оценке и дела по существу и слабостей допроса. Он пока настоящих корней не показывает. Все его поведение – это подтверждение того, что он иностранный агент. Через пару дней придется окончательно решить вопрос в духе Ваших указаний”.
Тем же днем Сталин ответил Кагановичу: “На счет (так у Сталина. — Авт.) Нахаева – нажимайте дальше. Вызовите Корка (Август Корк — командующий войсками Московского военного округа. – Авт.) и его помполита и дайте им нагоняй за ротозейство и разгильдяйство в казармах. Наркомат обороны должен дать приказ по всем округам в связи с обнаруженным разгильдяйством. Контроль пусть энергичнее проверяет казармы, склады оружия и т. д.” 14 августа Каганович вновь информирует Сталина о “разборе полетов”: “Заслушали мы сегодня т. Куйбышева Н. о казармах и об Осоавиахиме (т. Ворошилов уже присутствовал). Подробная записка т. Куйбышева Вам посылается, из нее Вы увидите всю расхлябанность с пропусками в казармы. Объяснять это только тем, что-де Моссовет не выселил всех жильцов из дворов, где расположены казармы, нельзя. Конечно, надо выселить, но вина военных т. т. несомненна. Завтра мы подработаем предложение, которое Вам пришлем”. И наконец, о главном: “Нахаев пока не признается в своих связях, мы дали указания вестиследствие без дискуссий, а по всем правилам”.
Иосиф Сталин и Лазарь Каганович
По всем правилам означало только одно: бить, бить и бить – пока не подпишет всё, что от него хотят чекисты. “Как и следовало ожидать, – с чувством удовлетворения сообщал вождю 28 августа Каганович, – Нахаев сознался в своих связях с генералом Быковым, работавшим в Институте физкультуры. А этот генерал является разведчиком, как пока установлено, эстонским. Надо, конечно, полагать, что не только эстонским. Это пока первые признания. О дальнейшем буду сообщать”. Иными словами, первые подельники появились, даже, скорее, организаторы и вдохновители: бывший царский генерал Быков, сослуживец Нахаева по Московскому институту физкультуры. Указания вождя искать в этом деле иностранную разведку тоже выполнено: нашли эстонскую.
Про Быкова известно несколько больше, чем про самого Нахаева, – он генерал старой армии. Леонид Николаевич Быков родился в 1865 году, получил образование в 1-м Московском кадетском корпусе, затем в Москве же закончил Александровское училище. В его послужном списке также значится и обучение в Николаевской академии генерального штаба. Командовал ротой, батальоном, полком, бригадой, участник Русско-японской войны, где был ранен и контужен, звания полковника в 1904 году удостоен за боевые отличия. За отличия в той войне награжден тремя боевыми орденами и Золотым оружием. Первую мировую войну начал командующим 1-й бригадой 6-й Сибирской стрелковой дивизии, но в ноябре 1914 года под Березиной попал в немецкий плен. После возвращения из плена служил в Красной армии…
Но Сталин никому никогда не доверял, а потому не любил получать информацию лишь из одного источника, всегда дублируя и перепроверяя её по иным каналам. Потому Каганович со своей информацией про “эстонского разведчика” слегка припоздал: ещё 26 августа Сталин получил шифровку от первого замнаркома внутренних дел Якова Агранова: “Сочи. Т. Сталину. Арестованный начальник штаба артиллерийского дивизиона Осоавиахима Нахаев сознался, что свое выступление в красных перекопских казармах (так в тексте. – Авт.) он сделал по указанию своего бывшего сослуживца по институту физкультуры, бывшего генерала Быкова Леонида Николаевича. Нахаеву было известно о связи Быкова через эстонское посольство в Москве со своим однополчанином по царской армии, ныне работающим в качестве начальника эстонского генерального штаба. Особым отделом Быков разрабатывался по подозрению в шпионаже в пользу Эстонии. Последнее время Быков состоял заведующим сектором личного состава института физкультуры. Сегодня он нами арестован. Показания Нахаева направляю почтой. № 2145/. Агранов”.
С того момента тема Нахаева исчезает из “курортной” переписки Сталина с подручными (по крайней мере той, которая доступна исследователям). 15 ноября 1934 года уже сам нарком внутренних дел Ягода извещает Сталина, что царский генерал Быков тоже во всем сознался – и что дал указание Нахаеву организовать выступление, и что был связан с эстонской разведкой и эстонскими дипломатами в Москве.
Всё, дело сфабриковано, Сталин мог быть удовлетворён, а чекисты – почивать на лаврах. Понятно, что судьба самого Нахаева была предрешена изначально, но точку решили поставить уже после убийства Кирова: 5 декабря 1934 года Политбюро ЦК ВКП(б) по предложению Ягоды приняло постановление о направлении дела Нахаева для закрытого слушания в Военную коллегию Верховного суда СССР. Конечно же, сам Ягода и по своему почину такое предложение внести на рассмотрение Политбюро не мог – ему намекнули: Сталин пока ещё не желал, чтобы подобные инициативы исходили непосредственно от него. Военная коллегия под председательством Ульриха могла вынести лишь один приговор: расстрел. Был ли Нахаев с Быковым расстрелян тогда же или чуть позже, в начале 1935 года, ясности нет, как неведомо и то, проходил ли кто-то ещё по этому делу.
“Ворошилов Сталина убил!”
Однако известно, что уже с конца августа 1934 года и в Осоавиахиме, и частях Московского военного округа развернулась тотальная чистка “сомнительных” кадров. 22 августа 1934 года Политбюро приняло специальное постановление: “О работе Осоавиахима”. Принятым тем же днем постановлением “О состоянии охраны казарм Московского гарнизона” были объявлены дисциплинарные взыскания командованию Московского военного округа, Московской стрелковой пролетарской дивизии, сотрудникам Особого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД. Попутно Политбюро приняло еще одно постановление с примечательным заголовком: “О квартирном вопросе начсостава Московского гарнизона”, тем самым признав, что с жильём дела у красных командиров обстоят совсем плохо.
28 августа 1934 года нарком обороны Ворошилов, как сообщил Сталину Каганович, “поставил вопрос о снятии Корка. Сейчас т. Корк прислал мне лично письмо с просьбой поддержать его освобождение от поста командующего МВО. Я лично думаю, что вряд ли следует его освобождать. Очень прошу Вас сообщить Ваше мнение”. Сталин спешить не стал, и от командования войсками МВО Корка отстранили лишь год спустя. Хотя именно тогда же решили вывести из Москвы целый ряд воинских частей – от греха подальше.
Это, как и материалы переписки Сталина со своими подручными, свидетельствует, что выступление Нахаева вождь воспринял более чем серьёзно, хотя и было очевидно, что никакого серьёзного и мало-мальски подготовленного заговора не было: всё это – спонтанная инициатива одного-единственного Нахаева, за которым никто не стоял.
Ни единого сообщника и близко не выявили, хотя уж следователи, явно не стеснявшие себя деликатностью (указания Сталина на сей счет были вполне однозначны), старались как могли. Столь же очевидно было, что настоящий военный переворот точно не по плечу запасникам с лагерных сборов Осоавиахима. И всё же Сталина если и не напугала, то уж точно озаботила та легкость, с которой никому не известный командир сумел поднять и двинуть на Москву почти целый батальон, едва не овладев казармами в центре столицы.
Далеко не случайно ещё с 1920 года вошел в практику особый подбор личного состава всех частей Московского гарнизона. Насыщенность их агентурой особых отделов всегда была поистине фантастической – судя по тому, как все эти годы по итогам партийных “дискуссий” и в ходе партийно-комсомольских “чисток” (столь же регулярных, как кампании самокритики и выкорчевывания бюрократизма) непрестанно “зачищались” войсковые части гарнизона, контингенты слушателей и преподавателей военно-учебных заведений (не говоря уже о центральном аппарате военного ведомства). И нет ни малейшего сомнения, что со второй половины 1920-х годов органы успешно реализовывали на практике принцип: “Перебдеть – не недобдеть, бдительности много не бывает, а вот врагов кругом много”.
Тем паче, в крестьянской по преимуществу РККА настроения – вплоть до второй половины 1930-х годов – были вовсе не радужные. А настрой в территориальных частях (а это подавляющая по численности масса красноармейцев вплоть до 1939 года) и вовсе был столь опасен для власти, так что чекисты дважды предпринимали особые кампании изъятия из сельской местности (включая малые города-поселки) абсолютно всех, кто мог бы – по особенностям своей биографии – организовать, возглавить, придать хоть какую-то упорядоченность, то есть объединить на местах крестьянские выступления.
Достаточно почитать предельно красноречивые сводки ОГПУ конца 1920-х – 1934 гг., а затем уже и НКВД (множество таких сводок в своих трудах обильно цитирует историк Нонна Тархова). Отчеты Особых отделов ОГПУ столь же красноречиво гласили, что после страшного голода 1933 года и вследствие тяжелейшего положения с продовольствием армия тоже поражена “отрицательными настроениями”.
Вот некоторые выдержки из тех сводок с цитатами из писем в армию: “Советская власть есть бич народа, я бы предложил Вам, красноармейцам, поднять вопрос на собрании о том, чтобы не морили людей голодом и не издевались над народом…”; “Сообщи своим командирам, что они совершенно забыли о крестьянстве. Все красноармейцы – крестьяне, и если крестьянство пойдет против Соввласти, то и армия пойдет против нее…”; “Если бы была война, все красноармейцы повернут штыки в обратную сторону…”, “Соввласть будет существовать только до первой войны…” Правда, это настроения ещё 1928 года, но и дальше они вовсе не стали лучше.
А вот выдержки из сводок ОГПУ о письмах красноармейцам из дома в 1930 году: “Если бы была война, все красноармейцы повернут штыки в обратную сторону…”; “Соввласть будет существовать только до первой войны, а там настанет ее гибель, так как каждый крестьянин выйдет с чем попало и будет кричать – долой Соввласть”; “На случай войны не ходите защищать Соввласть, а дезертируйте и организуйте банды, разрушайте колхозы, убивайте работников, избивайте евреев и разрушайте военные склады”.
Весной 1930 года ОГПУ зафиксировало хождение слухов, докатившихся и до красноармейцев: что “Польша заняла Киев”, “Сибирь восстала, и ей на помощь идет Китай” и, наконец, что “Ворошилов убил Сталина”! Как пишет Нонна Тархова, тогда же, весной 1930 года на X конференции Бауманского РК ВКП(б) г. Москвы член Политбюро ЦК ВКП(б) Валериан Куйбышев в своем выступлении сообщил, что получил письменный вопрос: “Правда ли, что Сталин ранил Ворошилова?” И добавил, что на многих других собраниях ему задавали и обратный вопрос: “Правда ли, что Ворошилов ранил Сталина?”
Эту “сплошную и гнусную антипартийную клевету”, возмущался Куйбышев, “заведомые враги партии” активно муссируют не где-нибудь, а в Промакадемии! В донесениях Политуправления Московского военного округа также зафиксировано, что под воздействием слуха “Ворошилов убил Сталина” переменный состав частей округа, оказывается, принял самое активное участие в крестьянских волнениях. Как справедливо полагает Нонна Тархова, сама популярность именно этого слуха “говорит о том, что образ Ворошилова, “стреляющего в Сталина”, ассоциировался с защитником, борющимся со злой силой”. И – с надеждой простого народа, что именно родная Красная армия избавит его от зла и исчадия ада – от Сталина…
В мае – июне 1932 года Сталина информировали о раскрытии “контрреволюционной группировки” на линкоре Балтийского флота “Марат”: “группировка” из трех краснофлотцев (кочегара и двух электриков) якобы “ставила своей задачей установление “беспартийной” советской власти…” Вынашивая ни много ни мало “план восстания и захвата “Марата”, который… должен был служить сигналом к общему восстанию”. Всего были арестованы 12 краснофлотцев, все, разумеется, “сознались”. Из спецсообщения ОГПУ следует, что “мятежники” вели разговоры в основном “о недостатках в жизни рабочих”, “что линия партии неправильная”, что надо “улучшить положение рабочего класса”, для чего (это уже по версии ОГПУ) и “возьмемся за оружие, выкатим пулеметы и поднимем восстание…”
Не менее красноречивый документ, спецсообщение “Об отрицательных явлениях в состоянии ОКДВА”, 4 мая 1933 года направлен Сталину Генрихом Ягодой: “С декабря п/г [прошлого года] по март т/г [текущего года] в армии наблюдалось нарастание и обострение отрицательных политнастроений.
Фактов проявления отрицательных настроений зафиксировано: декабрь – 2338, январь – 3082, февраль – 3120. …По своему характеру отрицательные политнастроения красноармейского состава представляют из себя в большинстве недовольство коллективизацией и продтоварными затруднениями и порождаются зачастую документами с сообщением из деревни о “голодовке в селах”. Под их влиянием отдельные красноармейцы высказывают нежелание служить и защищать СССР в случае войны”.
Далее шел обширный набор наиболее сочных высказываний красноармейцев: “Когда не было колхозов, крестьяне жили много лучше, сейчас при колхозах все голодают. В случае войны никто не пойдет защищать соввласти, а пойдут все против нее”; “Дома отобрали весь хлеб, я буду здесь кого-то защищать, а дома будут отбирать последние крохи и оставлять сидеть голодными”; “В случае, если что заварится, война весной с японцами, я знаю, что буду делать. Мой легкий способ – оторву петлицу и звездочку, возьму белый платок в руки и к японцам уйду, все равно погибать”; “Мучиться я здесь долго не буду, раз схожу на сопки, второй раз на тревогу, но на третий раз меня здесь не будет, я буду не на нашей территории”… Как отмечает документ, “в числе отрицательно настроенных значительную долю составляют парткомсомольцы. Из общего количества зафиксированных отрицательных высказываний на парткомсомольцев падает в январе – 28,6%, в феврале 25%.
По своему содержанию проявления парткомсомольцев мало чем отличаются от проявлений беспартийных и концентрируются в основном вокруг тех же вопросов”. Да и речи партийцев с комсомольцами такие же: “…Говорят, нет насилия и принуждения в СССР, а на самом деле у крестьян все насильно отбирают и нас насильно служить заставляют, я лучше к японцам уйду”; “…Рабочие и крестьянские массы доведены до такого положения, когда они не имеют ничего ни на себе, ни в себе”. Зато “отрицательные проявления среди начсостава численно невелики (от 16% от всех учтенных по армии), но в отдельных случаях носят весьма резкий характер…”. “Я вот сейчас рад тому, что происходит крушение поездов, вредительство на заводах, продукты дорогие на рынке, так и надо нашему брату.
Завоевали себе власть, есть чем гордиться. Сталин сковал рабочих и крестьян, не дает пикнуть, обманывает в своих докладах, которые мы читали и по ним проводили политзанятия”, – цитируют стукачи высказывание помощника командира взвода Шимелова. “При первой возможности перейду границу”, – грозится командир взвода Митюшин. “Теперь нужно строить у нас новую революцию и бороться против бюрократов”, – говорит командир взвода и член ВКП(б) Саньков. “Никак не вырваться с ДВ [Дальнего Востока], – говорил комвзвода Желудев, – ну и пусть, вот будет война, возьму и уведу свой взвод к противнику”. Интересный настрой, не правда ли?
Василий Ахов
По данным чекистов, общее количество “отрицательных”, однозначно “антисоветских” высказываний, зафиксированных стукачами особых отделов, – антиколхозных, антипартийных, антисталинских – выросло в РККА с 313 762 – в 1932 году до 346 711 – в 1933 году. Всего же в 1933 году в “отрицательных высказываниях” особистами были замечены 230 080 красноармейцев и краснофлотцев, а также 48 706 лиц младшего начальствующего состава и 55 777 лиц уже среднего командно-начальствующего и политического состава – свыше 334 тысяч военнослужащих, что составляло порядка 60% всего личного состава РККА того времени. В одном лишь 1933 году чекисты изъяли из армии 22 308 человек “социально чуждого элемента”, тогда же они раскрыли и ликвидировали некую “контрреволюционную группу в МВО” – совершенно фантастическую и мифическую “Русскую фашистскую партию”, которую якобы создал и возглавлял член ВКП(б) с 1918 года, преподаватель Военной академии РККА Василий Николаевич Ахов (арестован в декабре 1932 года, расстрелян в марте 1933 года, в марте 1958 года реабилитирован. – Авт.).
Так что социальная база у потенциальных военных мятежников была, не говоря о том, что товарищ Сталин явно не пользовался тогда большой любовью у значительной массы как красноармейцев, так и командиров. Так что в случае чего и батальон нашелся бы – при должной подготовке, а что мятежники получили бы поддержку ряда высших чинов Красной армии – в этом Сталин мог не сомневаться.
Автор: Владимир Воронов; Радио Свобода
Tweet
