Записки районного опера: пропавшие без вести
Живёт себе гражданин (или гражданка), мечтает, любит, надеется на что-то хорошее, растит детей, зарабатывает трудовую или нетрудовую копеечку, а в один прекрасный день – бац! – и пропал… Ушёл из дома на работу, в магазин или прогуляться, и исчез бесследно. Домочадцы волнуются, обзванивают знакомых: «Не у вас ли наш родной и любимый?», чуть позже – звонят в больницы и морги, ну а на следующее утро прибегают в милицию с заявой… Понятно, что хлебом-солью их никто не встречает. Тут и реальные, прощупываемые невооружённым глазом преступления стараются регистрировать как можно реже, что ж тогда говорить о фантоме под названием «пропавший без вести»? Он, понимаешь, загулял где-то, а то и, напившись, элементарно дрыхнет в кустах, а натруженной милиции – бегать с высунутым языком и искать его, так, что ли?! «Вернётся, ждите!» – обычно именно этим накатанным ответом дежурный по райотделу таких заявителей и вышибает.
Причём зачастую такая тактика срабатывает: назавтра или послезавтра «пропажа» возвращается – помятая, с блудливо бегающими глазками, что-то бормочущая в своё оправдание… Но происходит так не всегда.
В этом случае на третий-четвёртый день заявители прибегают в РОВД повторно, слезливо стеная и рвя волосы на голове. Тут уж деться некуда, и дежурный сплавляет их к специализирующемуся на розыске без вести пропавших оперуполномоченному угрозыска. В нашем райотделе это – молоденький чернявый лейтенантик по фамилии Зайчик.
Если все остальные опера ориентированы на такой показатель их деятельности, как количество раскрытых (то есть таковых, материалы по которым переданы в суд) преступлений, то у Зайчика успешность его труда оценивается по проценту обнаруженных от общего количества заявленных в розыск. Из этого следует, что чем меньше людей он заявит в розыск, тем легче потом «натянуть» заветный процент. Вот он и не торопится принимать заявления.
Уже явленная ранее дежурным фигня под названием «культурный посыл заявителя в свой собственный задний проход» снова повторяется, но теперь – на качественно ином уровне. Зайчику, с его богатейшим опытом в таких делах и хорошим пониманием людской психологии, нетрудно втолковать любому, что отсутствие такого-то по месту жительства, работы или учёбы в течении недели (месяца, года, десяти-двадцати и более лет) ещё ровным счётом ничего не значит!
«Вы и не представляете, сколько объяснений этому может быть! Запил… ушёл к любовнице… прячется от долгов… тайно уехал на курорт отдохнуть от жены и тёщи… на улице упал, и, стукнувшись головой, надолго потерял память… встретил школьного друга, случайно проиграл ему в карты все вещи и документы, застыдился возвращаться домой и прячется у знакомых… напился до потери пульса, в бесчувственном виде погружен в самолёт вместо багажа, заброшен куда-нибудь на Чукотку, или – на Дальний Восток, и теперь усердно пашет на какой-нибудь оленеводческой ферме или плантации по выращивании женьшеня, чтобы заработать на обратный билет… Целых сто причин может быть тому, что ваш Николай Циркулевич (или Татьяна Патефоновна) до сих пор не вернулись домой!.. Но так же не может продолжаться вечно! Ещё – день (неделя, месяц, год, двадцать-тридцать лет), и он (она) обязательно вернётся!..»
Таким образом Зайчику удаётся затянуть время ещё на несколько дней или недель. За которые, бывало, дополнительно и находились некоторые – то ли прибегая домой с жизнерадостным воплем «А вот и я!.. Уже не ждали?!», то ли найденные в безлюдной местности в виде разложившихся мертвяков…
Но, допустим, все сроки прошли, а человек так и не найден – ни живым, ни, фигурально выражаясь, обезжизненным… Тогда делать нечего! Кто трижды заявитель – тот уж точно заявитель, особенно если настырен, и обещает пожаловаться в прокуратуру на ментовскую бездеятельность. Мурыжить дальше заяву становится опасно – замучают проверками, ещё и начальство на оперов скривится: «Мало нам своих проблем, так из-за вас, гондонов, ещё и попрёки должны выслушивать от прокурорских рыл!»
Обыкновенно лишь на этой – преджалобной – стадии Зайчик заявление, наконец-то, регистрирует, затем принимая по нему все полагающиеся меры. Хотя – без особого энтузиазма, если честно…
Какой главный смысл работы мента сегодня? «Бабки»! «Что можно с этого поиметь?» – вот о чём думает любой опер, с чем бы ни столкнула его работа. Ну а какой навар с находки пропавшего? Если выяснится, что живой он, то, скорее всего – удрал от посланных им на три буквы домочадцев, начав новую жизнь, и совершенно не собирается возвращаться в старую семью… Его бывшим домочадцам эта информация наверняка не понравится. За такие худые известия оперу скорее в лоб дадут, чем на лапу.
Ну а если разыскиваемый – уже не живой, то тем ещё меньше надежды на мзду. До последнего люди надеялись – «Он (она) ещё вернётся!», а тут являешься ты с «радостной» вестью: «Можете не ждать – его голова только что обнаружена под Харьковом, а левая рука и правая почка – аж под Владивостоком!..» Ага, так и кинулись после этой новости обнимать-целовать тебя, отмаксав башли в услужливо подставленную опером ладошку. А балалайку в рот не хотите?!
И потом, с заявлениями к ментам о пропаже близких обращаются, в основном, люди бедные. Кто богат и со связями – те ищут сами, используя все свои возможности, даже и нанимая частных детективов. А с бедноты что сдерёшь? Эти только обещают: «Ой, если найдёте моего Федяшу – уж я для вас ничего не пожалею!» Но когда опер, по наивности поверив им и подсуетившись, найдёт их Федю, оказавшегося провалившимся по пьяни в заброшенный общественный нужник и утонувшим там, то сами про своё обещание награды зарёванные Федины домочадцы хрен и вспомнят… А напомнишь им деликатно – уставятся квадратными глазами: «Как вы можете говорить об этом – в т а к у ю минуту?!» Блин, а что же – год ждать, пока они успокоятся?! Так ведь через год никто уж и не вспомнит про обещанное. Тут и самого Федяшу вряд ли будут ещё вспоминать…
Так что занимал Зайчик место малоприбыльные и непрестижное. Ну и понятно, что в стахановцы он не рвался. Делал лишь то, что был обязан делать.
Методика поисков пропавших без вести отработана и проста, хотя по обыкновению – малоэффективна. Опер посещает и обзванивает всех недалеко живущих родичей и знакомых пропавшего, собирая максимум сведений о нём самом и о возможном его местонахождении. В смахивающих на криминал случаях – опрашиваются ещё и соседи, сослуживцы, однокашники разыскиваемого. Если одного ищет сотня, и делается это месяц… два… сколько надо ещё… то в итоге не находятся лишь совсем уж «глухие» пропажи. Ну а если наш Зайчик – один на район, и кроме этого дела о пропаже у него ещё 30-40 аналогичных дел, и зарплата у него – пшик, и перспектив дальнейшего служебного роста – ни малейших, то можете себе представить, каковы же реальные шансы на благополучный итог поисков!
Но не всё так мрачно, разумеется. Ибо, как уже говорилось, чаще всего живые находятся сами, а мёртвые – плавно поступают самотёком. Так что искомый процент найденных от числа разыскиваемых Зайчик в итоге всё равно обеспечивает!
Одно из составных его деятельности, кстати – работа с неопознанными трупами. Ежемесячно на территории города обнаруживается немалое количество (обычно от двух до двадцати) никому не известных и никем не опознанных тел. В основном это – бомжи, давно потерявшие всякую связь с цивилизованным миром, но есть и вполне приличные трупешники. Вышел человек из дома за хлебом без документов в кармане, а его КАМАЗом сбило, или же на соседней улице хулиганствующие малолетки смеха ради чуточку ткнули заточкой под дых, или ещё случилась какая-нибудь небольшая, но неприятная фиговина… Вот и приключился тёпленький трупец, ещё минутку назад бывший вполне благополучным и процветающим членом общества. Кидают его в труповозку и тарабанят в морг; там он зябнет в морозилке месяц, отпускаемый законом для того, чтобы труп был опознан. (По истечении месяца – тело за счёт казны хоронится в качестве неопознанного).
Со всех райотделов регулярно съезжаются в морг опера по розыску пропавших без вести, разглядывают и изучают «свежие» трупы, сравнивают с фотографиями и описаниями находящихся в розыске граждан. Иногда случаются удачи:
«О, Иван Васильевич, а мы вас уж второй месяц повсюду ищем, где вы столько времени отлёживались, шалунишка?!». Или: «Машенька, дорогая, как я рад тебя видеть!.. Твоя мамочка все уши про тебя прожжужала, каждый день названивает: «Ещё не нашлась моя ненаглядная доченька?!» То-то я её сейчас порадую!..». Или: «О, гражданка Фетисова, кажись? Муж подозревал вас в том, что вы укатили в Крым с любовником, а вы, оказывается, всё это время спокойно гнили в подвале дома № 6 по улице Первой Конной Армии…» – такие примерно монологи произносит Зайчик при виде «своих» жмуров, и рад им радёшенек – вот и ещё одна «палка» в показателях!
Часто гостит в моргах наш Зайчик… Если я бываю там куда чаще, чем в библиотеках или в филармонии (воруют, грабят и убивают в стенах этих почтенных рассадников культуры относительно редко, вот почему нечасто выпадают мне поводы их навестить), то Зайчик, похоже, в моргах проводит половину жизни. Там он обедает (среди разделываемых трупов!), туда, попутно со служебными вопросами, приглашает на свидания любимых девушек. А некоторых из мертвецов (то ли необыкновенно красивых внешне, то ли, напротив, неординарно уродливых) он с гордостью демонстрирует специально приглашаемым на этот некро-вернисаж приятелям… Про работников морга и говорить не приходится: все с Зайчиком – вась-вась, про каждый ново-поступивший труп ему сообщают первому, а потом уж только – операм в другие РОВД… И если, не приведи Господь, сам Зайчик когда-нибудь геройски погибнет в перестрелке с родственниками одного из так и не розысканных им, или, что намного вероятнее, скопытится от цирроза печени, то в морге его ждёт вскрытие по первому разряду, причём – бесплатно… От всей души и со слезами на глазах распотрошат его, загримируют, разоденут как жениха на свадьбу – любо-дорого будет смотреть на нашего боевого товарища…
Впрочем, не дождетесь! Давно заметил я, что те, кто по долгу службы имеют дело со многими чужими смертями, сами живут очень долго, и умирают обычно – в преклонных годах…
Ещё одна обязанность Зайчика: выезжать на вызовы к обнаруженным на территории района неопознанным трупам. Особенно – несвежим. Чтобы ещё до поступления тела в морг по горячим следам определить, не числится ли неизвестный у нас в розыске, не лежит ли у нас на него заява.
Все мы, опера, часто обыскиваем и осматриваем мёртвых; привычны к этому делу, и удивить нас трудно. А всё равно в возне с мертвецами удовольствия – мало.
По инструкции, касаться трупа можно только в специальных перчатках, но где их взять задавленному тысячами дел оперу-«территориалу»? И вынуждены мы либо палочкой какой-нибудь в вонючем жмуре ковыряться, либо шастать обёрнутой ветошью ладонью. А если обстановка подгоняет – то и голыми пальцами, превозмогая отвращение, лезть в карманы жмура в поисках оружия или документов. Но самое лучшее – отловить поблизости бомжа или наркомана и заставить его обыскивать покойника. А попробует отказаться – получит звездюдей!
Но вот Зайчик всегда осматривал мёртвые тела самостоятельно, одев великолепные импортные перчатки (где купил – не знаю, но он не расстаётся с ними ни на секунду!) Подобно крылышкам бабочки, мелькают его чуткие пальчики по карманам неживого гражданина, залазят в самые укромные части туалета, трогают всё, что возможно потрогать. И в рот мертвецу заглядывает Зайчик, и в ухо, голову повернет и так, и этак, ещё и сфотографируется на фоне покойника, это – как ритуал… Наверняка у него дома есть и заветный альбом фотографий на тему: «Я и трупы». Наверняка регулярно любуется ими, гордится, показывает друзьям…
Иногда, общаясь с Зайчиком, ловлю себя на мысли: а не пахнут ли его руки мертвечиной? Принюхаюсь незаметно – да нет никакого запашка, напротив – хорошим одеколоном несёт. А в другой раз ноздрёй вдохнешь – ну точно, тухлятина!..
ГИБЕЛЬ ГАЗЕТЧИКА
Не дай Бог быть убитым работнику СМИ – тогда такое начнётся! Из рядовой мокрухи или гопа раздуют невесть что: «теракт!», «заказное убийство!», «милиция, как всегда, бездействует!», «До каких пор мы будем терпеть?!», и всё в таком же роде. В столице это наблюдается чётче и громче, а у нас, в провинции, всё сглаженней. Но тоже бывает всякое…
Жил на моей «земле» один газетчик… даже и не журналист, упаси боже, а всего лишь водитель в редакции одной из городских газет. Обычный мужик, ничуть не лучше и не хуже множества других: с женой развёлся, жил на адресе у сожительницы, бухал средне…
Однажды вечером эта самая сожительница, вернувшись с работы домой, обнаружила своего хахаля мёртвым, валяющимся на полу в одной из комнат. И вроде бы пропало кое-что из ценных вещичек. Наше начальство сразу же всполошилось: как бы редакционное руководство покойного не усмотрело в деле политические мотивы: мол, хотели убить главного редактора, но до него пока не смогли дотянуться своими окровавленными лапищами, и в расстройстве чувств шлёпнули редакционного шофера… Бред, конечно, но когда такое катят с газетных страниц…
Для начала мы попытались скрыть сам факт того, что произошло именно убийство. Ведь явных следов насильственной смерти на теле не было. И хоть опытный глаз сразу мог заподозрить, что газетчику перебили гортань, но причиной смерти в еженедельной сводке указали несколько иную: «…труп с признаками смерти от алкогольной интенсификации…» Тут таился как бы даже и моральный шантаж руководства газетёнки: начнёте раздувать скандал об очередном злодеянии против свободной прессы, а мы в ответ, на блюдечке: «А почему ваши сотрудники так ударно квасят?!» И растиражируем этот вопросик к многоуважаемой местной газете в местных же, близких к горУВД, средствах массовой информации. «Химичат» с причинами смерти в сводках часто, пользуясь тем, что сводку подают сегодня, а точная причина смерти определяется обычно лишь на следующий день, когда проходит вскрытие тела (за исключением явных случаев: понятно, что если у трупа прострелена голова или из спины мертвяка торчит нож, то маловероятно, что умер он от мышьяка или был убит электротоком).
Но настал и следующий день. Судмедэксперт подтвердил то, что и подозревалось: «гортань перебита ударом твердого предмета или ударом о твёрдый предмет». То есть либо водилу стукнули, либо он сам обо что-то стукнулся: скажем, перепил, споткнулся и упал на нечто… Что покойный в момент кончины был пьян в дрезину – данные экспертизы подтверждали. Пока редакция разбиралась в ситуации, определяя, бить ли ей в набат, взывая к общественному мнению в память об «убиенном за свободу» («ведь убили нашего дорогого и всеми горячо любимого водителя Александрыча не просто «за так», а за то, что он самоотверженно работал в столь хорошо знакомой всем горожанам свободомыслящей газете!») – в это самое время угрозыск ударно поработал, вычисляя примерный круг подозреваемых.
Выяснилось, что в день смерти водила был на больничном (заурядное ОРЗ), и по этому поводу пригласил к себе трёх живших по соседству бухариков. После чего они совместно и загрузились по самую завязку. Что произошло после – не знает никто, ибо вся тройка умотала в день убийства из города в неизвестном направлении. История смотрелась банальной и множество раз тиражируемой: перепили, поругались, подрались. Иногда такая пьянь часами колошматит друг дружку – и ни малейших последствий, а иногда хватает одного, даже и не сильно нанесённого, удара для того, чтобы твой только что неудержимо болтающий и размахивающий конечностями собутыльник превратился в заурядного покойника. Испугавшись ответственности, бухари схватили первое попавшееся им на глаза из ценного, чтобы продать, и умотали куда глаза глядят, пока эта история не забудется и не зарастёт быльём… Причём самое смешное в том, что сплошь и рядом именно так и происходит! Оставайся троица на месте – их обязательно выдернули бы в райотдел, побили капитально, загрузили морально, отпрессовали по полной программе, и через пару дней была б у нас их «сознанка»! А так, ввиду отсутствия подозреваемых и невозможности их быстро найти, прощупывалась перспектива навесить на показатели очередной вонючий «глухарь». Никому этого не хотелось… Поэтому взяли да и списали смерть водителя как нелепую смерть от несчастного случая: «выпил, упал, неудачно ударился»… А что вещей некоторых не нашли – так это он их перед этим загнал и пропил. Пить надо меньше: «мы все понимаем, что работники средств массовой информации – люди творческие и склонные к загулам, но надо же и меру знать!..»
Единственное смущало: газетчики начнут возникать. Опишут эту же историю таким вот образом: налицо – заказное убийство работника СМИ, умело замаскированное под случайное убийство во время совместной пьянки (тех трёх хануриков вполне можно было изобразить шайкой матёрых киллеров – с руками по локоть в крови ранее умерщвлённых ими борцов за правду и свободу!). Угрозыск же (либо по причине своего известного всем дуболомства, либо выполняя чей-то социальный заказ) теперь норовит спустить это дело на тормозах, не желая находить подлинных организаторов убийства. Среди которых, несомненно – все более-менее влиятельные противники оной газеты из числа городских властьимущих!
Так могло всё повернуться, но не повернулось. Склонность своего шоферюги к бухалову и склочному выяснению отношений в редакции, надо полагать, прекрасно знали. Способных отомстить за него любой ценой друзей он завести так и не смог. Никто персонально не был заинтересован в том, чтобы давать бой «более-менее влиятельным» именно по этому, локальному и малопригодному для нанесения могучего контрудара поводу.
Купили на средства газеты для покойника гроб, зарыли его в землю. Сказали над свежей могилой несколько красивых, ни к чему не обязывающих слов. И на следующий же день – забыли. Ага, и некролог в своей газете не поленились дать, с фото помоложе, где он ещё смотрелся не испитым и улыбчивым. Причину смерти в некрологе не указали: «…в расцвете лет ушёл из жизни…» Ну и верно, чего размусоливать…
И теперь вернись та троица бухарей даже в наш город – никто их и допрашивать не станет. Причины для нашего любопытства – нет, дело уже закрыто ввиду естественных причин кончины потерпевшего. Да и не такие уж они и злодеи, если вдуматься. Подумаешь – дружбана по пьяной лавочке оприходовали! Заурядная по нынешним временам история.
Владимир Куземко, специально для «УК»
P.S. Републикация материалов Владимира Куземко, возможна только с разрешения автора!
