ВОРЫ В ЗАКОНЕ: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В последние же часы своей жизни он вызвал к себе следователя и передал ему заявление следующего содержания:

“Прокурору г. Москвы. От Захарова Павла Васильевича. Прошу больше не считать меня вором в законе. Поскольку в 1953 году был коронован неправильно, с нарушением воровских законов и традиций…”.

Трудно сказать, насколько были объективны характеристики, выданные Цирулю ворами, ходатайствующими о его коронации. Но о том, что он оказался беспринципным и жадным подонком, говорит финал его жизни. Оказавшись после последнего ареста в стенах Бутырки, Паша задергался по поводу своего освобождения. На свободу посыпались “ксивы”, требующие уплаты взяток за прекращение следствия по его делу. Когда-же сподручники Цируля сообщили ему, что для этого нужны приличные деньги, тот в гневе ответил: “Никаких значительных сумм. Я не для того всю жизнь копил деньги, чтобы их потом раздавать. Договаривайтесь за 3-5 тысяч долларов. Не сможете, уделаю как тараканов, не смотря на то, что вы “кенты”. При этом букет статей, по которым обвинялся Цируль на этот раз, запросто тянул на “вышку”. И всё это в то время, когда ему прямо в камеру доставлялись наркотики на суммы, значительно превышающие те, которые он обговаривал за свою свободу. Видно, сгнил к этому времени Цируль полностью, из-за чего его разуму было трудно правильно оценивать сложившуюся ситуацию. Хотя этому удивляться особо не следует, если учитывать, что гнилостью душевной этот человек отличался и в те минуты, которые предшествовали его коронации. Доказательством же этого вывода может служить его последнее заявление в генеральную прокуратуру России, сделанное перед смертью. После того, как ФСБ России перекрыла связь Цируля с волей, лишив его наркотиков, он стал гаснуть, прямо на глазах. В последние же часы своей жизни он вызвал к себе следователя и передал ему заявление следующего содержания:

“Прокурору г. Москвы. От Захарова Павла Васильевича. Прошу больше не считать меня вором в законе. Поскольку в 1953 году был коронован неправильно, с нарушением воровских законов и традиций…”.

Вот так выплыла правда о воровских коронациях и честности воров в законе, написанная рукой одного из воров. Всплыла после пролитой крови Васи Очка. И крови десятков подследственных, взбунтовавшихся в Днепропетровском СИЗО от голодной жизни, в то время, когда хранитель их “общака” кололся “наркотой” и покупал себе дорогие лимузины. Правда, о которой боялись говорить вслух даже воры в законе, называющиеся правильными. Обнаруживая её в разные времена, то здесь, то там, они, по поводу этой правды, шушукались, но, высказываться вслух считали бесполезным.

Начало восьмидесятых, г. Харьков.

За несколько лет до грандиозного украинского дела бытовиков, предтечей этого скандала был арест Хана. Совдеповского чиновника, возглавлявшего мафиозную структуру харьковских цеховиков, начиная со средины семидесятых. После нескольких часов первых допросов, которые состоялись в самых высоких кабинетах Харьковского УВД, Хан был водворён в камеру ИВС. Переступая порог камеры, а точнее, того невидимого мира уголовной империи СССР, частичкой которой он был сам. Хан все-таки волновался. На свободе всех харьковских урок этот преступный чинуша считал грязными уголовниками. Которые с учётом масштабов его преступной деятельности, ему, великому Хану, даже в подметки не годились. Но это было на свободе. А здесь, в узкой камере, окутанной полумраком, всё было по-другому. Это Хан почувствовал, встретившись глазами с несколькими обитателями этой камеры, иронично оценивавшими его появление. Дверь камеры затворилась, отрезав, таким образом, Хана от его привычного образа жизни теневого властелина Харькова. Один из урок, почесав свой живот, исколотый до синевы “воровскими набоями”, тихо спросил:

— Ну, чё, мужик, кем будешь?

Хан, стараясь изо всех сил подчеркнуть значимость и вес собственной персоны, надменно ответил:

— Вообще-то, я. Хан.

— Да хоть папа Римский, — улыбнувшись, оценил слова Хана другой “урка”. — Говори статью, масть.

Хан немного смутился. Он понял, что его имя в этой камере ничего не значило, из-за чего на этот раз более любезно, если не заискивающе, ответил:

— Взятка.

Слово масть ему было незнакомо, из-за чего он решил этот вопрос не обсуждать.

— Взятка — угрожающе прошипел один из “урок”. — А значит по масти, мужик, ты у нас “сан саныч” (так называли в уголовном мире взяточников, определяя их в одну из низших ступеней преступной иерархии).

— Не. Это не просто “сан саныч”. Это блатной “сан саныч”, — продолжил эту характеристику Хана, один из уголовников, после чего камера наполнилась дружным хохотом арестованных.

Злым хохотом, результатом которого стала унизительная для Хана сцена его раздевания. Сразу же после того, как уголовники лишили великого Хана его дорогой одежды, дав взамен собственной затасканное “шмотьё”, с их стороны последовали объяснения такого казуса. Оказывается, не взирая на преступный вес Хана в мире “теневиков”, в тюрьме он был никем, и звали его теперь — “никак”. Вследствие этого, место Хана в камере находилось рядом с парашей, “баланду” он получал в последнюю очередь. А содержимое передач он просто был обязан отдавать “братве”. Логика всего этого заключалась в том, что Хан по жизни был козлом и “барыгой”, но не честным “фраером”. А значит, его можно было “казачить”, точно так же, как он “казачил” на свободе советских тружеников. А в придачу к этому защищал свою преступную деятельность от “братвы” с помощью “мусоров” и своей причастностью к власти.

Через некоторое время после начала нового этапа в жизни Хана, в котором он не был хозяином положения, в Харьков прибыла довольно-таки серьёзная делегация воровской элиты Москвы. Возглавлял эту делегацию вор в законе, Саша Шорин (Александр Прокофьев, 1929 г. р., один из старейших “крёстных отцов” русской мафии, общий стаж отсидки около 40 лет). Прибыл же этот авторитет уголовного мира СССР в Харьков по просьбе одесского вора в законе Сво с довольно таки скандальной просьбой — разобраться с беспределом, которым харьковские “урки” наполнили местный СИЗО. Харьковскую сторону на этих переговорах представлял не менее известный в воровских кругах СССР, вор в законе, Вася Корж. Встреча состоялась на одной из “малин”, расположенной в частном секторе района Харькова, называющегося Холодной Горой, на территории которого находилась тюрьма.

После определённой процедуры обустройства подобных встреч, выражавшейся в целованиях, рукопожатиях и “прогона тромбона чифиря” по кругу, который составляли воры, перешли к делу.

— Вася, у тебя на “киче” творят беспредел, — сообщил цель своего приезда Саша Шорин.

— Кто творит? — насторожено поинтересовался Корж. После этого слово было предоставлено Сво, который уважаемым ворам поведал о том, что в камерах Харьковского СИЗО братва “щемит” некоторых уважаемых людей, по поводу чего эти люди и просили разобраться Сво.

— Кого “щемят”? — уточнил Корж

— Хана и многих его “подельников”, — ответил Сво. На какое-то время Корж задумался. А потом обратился к Саше Шорину:

— Саша, а ты знаешь, кто Хан по жизни?

В ответ на это Шорин промолчал. Поняв, что дело Хана Коржу известно. А главное, что этот вор в законе относился к Хану отрицательно, Сво перешёл в наступление.

— Вася, но мы же на сходке решили все вопросы, связанные с “барыгами”. Они платят откупные.

Речь в данном случае шла о сходке воров в законе, по поводу отношений между ворами и “теневиками”, которая произошла в конце семидесятых, в одном из городков Ставрополья. В принципе, сходка эта сама по себе была скандальной. После того, как правильные воры её отвергли, так и не согласившись признать “барыг” за своих, эту сходку провели воры из “новых”. По этой причине многих из правильных на эту сходку даже не пригласили. В начале сходка чуть ли не закончилась бойней. Всё дело в том, что воры, считая себя хозяевами положения, потребовали от приглашенных на сходку боссов теневого бизнеса невозможного — отдавать в “воровской общак” половину их прибыли. “Барыги” с этим не согласились, намекнув о том, что прибыли на сходку в расчете на заключение равноправного союза, а не в лице потерпевших. Услышав всё это, некоторые из воров сходку покинули, подытожив её тем, что никакая охрана из молодняка, а тем более связь с милицией не защитит “барыг” от нападений уголовников. Эти ушли, но остались реформаторы воровской масти из молодежи, которые видели в союзе с “теневиками” определённые перспективы. В результате, этот союз не только состоялся, но и принял соглашение о совместной деятельности. Таким образом, воры из молодых взяли “теневиков” под свою опеку, защищая от нападок со стороны других уголовников басней об установленных “откупных”.

Но всё это было на свободе с её отдельными нюансами преступной деятельности, о чём воры в законе спорили, но никак не могли прийти к единой точке зрения. В случае же с Ханом, за которого хлопотал Сво, речь шла о “святая святых” преступного мира — тюрьме.

Вот это и возмутило Коржа больше всего. Выслушав все доводы Сво, в пользу защиты Хана даже на тюремных нарах, он не выдержал и сорвался на крик:

— Братва, да вы с ума все посходили. Вы предлагаете сделать “барыгу” хозяином тюрьмы. Может, ему за “откупные” нары особые выделять или кормить с “общака”? А как же те бродяги, которые платить не могут? Их что, опускать в лагерях только из-за того, что у них нет денег?

Тогда этот аргумент Коржа на собравшихся произвел впечатление. Саша Шорин, как главный арбитр спора, зло посмотрел на Сво, и сухо произнёс свой приговор:

— Сво, может, ты душу продал? Что-то попахивает сучьей закваской.

Поняв, что в своих попытках защитить Хана он перегибает палку, Сво спасовал. Боясь обвинения в том, что он оказался выявленной самой жизнью сукой, он извинился перед братвой. Объяснив свою позицию тем, что не смог правильно разобраться в сложившейся ситуации. Устроило ли это объяснение Коржа? Скорее всего, нет. Умудренный жизнью вор в законе Корж фактически расколол сучью суть Сво. Но вот что-либо предпринять по этому поводу уже не мог. Время внесло в воровскую жизнь свои коррективы, из-за чего сучьим характером стала попахивать вся воровская масть, не устоявшая перед соблазном обогащения.
Насколько были правы в своих предположениях о сучьей жизни молодых преступников старые воры в законе, Вася Корж и Саша Шорин, можно судить из следующих примеров. Проходивший этапом через Харьковское СИЗО один из воров в законе России, арестованный в Украине по факту его розыска российскими властями, написал в своей “маляве”, направленной “кентам” на свободу: “На Харьковской киче — “кранты”. Всё покупается и продается. Без денег никакого “движняка”. Воровской “движняк” подчинён одному — звону монеты”. А чуть позже, после того, как эту “маляву” гоняли по всем этапам России, называя при этом Харьков сучьим городом, доказательством этому послужил ещё один факт, куда позорней, чем содержание этой “малявы”.

В начале девяностых годов в Харьковский СИЗО попал один из дельцов теневого бизнеса по фамилии Ротблат. Бывший торгаш, который к этому времени вырос в своих возможностях до организатора и владельца первого харьковского рынка по продаже автомобилей. Насколько этот человек был преступником, нарушавшим законы государства, связанные с экономикой, доказать конечно, трудно. А точнее, невозможно, с учётом того, что наши мафиози следы своих преступлений умеют лихо прятать с помощью имеющихся у них денег. Но вот то, что Ротблат был преступником по своей человеческой натуре, говорит тот факт, что он был арестован за изнасилование. Притом изнасилование своей несовершеннолетней падчерицы, с которой он остался как-то с глазу на глаз, в то время, когда его жена, мать этой девочки, на время вышла из дома. Само по себе изнасилование по воровским понятиям считается преступлением позорным. Изнасилование же несовершеннолетней, а тем более, если разобраться, дочери, по этим понятиям строго наказывается. Вплоть до того, что такие насильники “опускались в петухов” (насиловались в камере и становились гомосексуалистами). Но после того как Ротблат попал за совершение такого позорного преступления в тюремную камеру, ему удалось избежать такой печальной участи. Других насильников такого порядка в камерах харьковской тюрьмы насиловали или в лучшем случае делали “шнырями” (камерной прислугой). А вот на Ротблата всё это не распространилось. Он был очень богат, из-за чего его объяснения, что он никого не насиловал, а в данном случае его подставила собственная жена, сговорчивые авторитеты харьковской тюрьмы с удовольствием приняли за истину. В результате этого, “барыга” Ротблат не только не пострадал за содеянное преступление, но начал расти, как преступная личность. После того, как суд законный, в отличие от воровского, вину Ротблата без проблем доказал, он прибыл на восемнадцатую зону Харькова. Здесь, по ходатайству “сверху” со стороны работников администрации, и снизу, со стороны “зоновских” авторитетов — он стал “бугром” столовой для осужденных. То есть, стал отвечать за распределение паек между “зэками”, что ему “доручили” и администрация, и “зоновские” лидеры. Чем все это закончилось? Тем, что однажды, заметьте, начальник оперчасти, а не лагерные авторитеты, обнаружил, что Ротблат ворует “зэковский” харч, умудрившись на этом сделать целый лагерный бизнес. Крупы и жиры “мужиков” он продавал блатным, которые, конечно же, жили по понятиям. И, естественно, давили любое возмущение “мужиков” по поводу творимого Ротблатом и братвой беспредела. Опер же, руководствуясь не понятиями, а законом, узнав о хищениях в столовой, построил зэков, вывел перед ними Ротблата и сказал:

— Мужики. Вот эта жирная и грязная тварь сожрала все ваши пайки.

После этого Ротблат был водворён в ШИЗО, а мужики долго разговаривали о том, по каким понятиям живут лагерные паханы.

Что поделаешь, жизнь есть жизнь. А жизнь эта всё больше доказывала, что бредом являются выдумки советской партократии, заявляющей, что в их обществе человек человеку друг и товарищ и брат. И, соответственно, аналогичным мифом есть выдумка воров в законе, что все преступники братья. На свободе идеал богатства крушил моральный кодекс строителей коммунизма. А в преступной среде воровские понятия, которые когда-то пытались этот идол, гарантирующий роскошь и наслаждение, подчинить собственным надуманным идеалам преступной жизни. Жизнь есть жизнь. А люди, есть люди. И если эти люди отвергают свою живую суть, определенную Богом, рано или поздно они становятся рабами собственной похоти. А главное, собственной гнили, что еще раз доказал процесс разрушения идеалов воровской чести. Процесс, который в начале восьмидесятых содрогал воровскую империю всё больше. В результате чего воровская среда всё больше разделялась на бедных и богатых. На тех воров, которые видели смысл собственного преступного существования в роскоши и богатстве. И других, считавших смыслом жизни преступную идею. Можно ли сказать, что эти “терпигорцы” обрекали себя на нищету из-за отсутствия возможностей владеть огромными деньгами, что было теперь узаконено понятиями? Естественно, нет. Причиной их серости в материальном плане был принцип, ради которого они и создавали собственную уголовную империю. Многие из таких воров, даже совершив крупный налёт на какого-нибудь “барыгу”, отдавали награбленное в “общак”. Многие совершали преступления без какой-либо корысти вообще.

Винница. 1991 год. Сюда, осенью этого года приехал на¬вестить своего лагерного “кента” “положенец” и авторитет воровского преступного мира Украины, Хасан. Приехал, только освободившись из лагеря строго режима, где он провёл последние семь лет своей воровской жизни. Переступив порог дома, где жил его “друг, он увидел такую картину. За столом сидела пьяная, полураздетая девица, в компании двух молодых и тоже пьяных парней. “Шалава” — оценил про себя увиденное Хасан, вспомнив о том, что в последней “ксиве” его друг сообщал ему странную новость — он приютил рядом с собой молодую девицу.

— Где он? — хмуро спросил Хасан.

— Мусора загребли — ответила девица.

— А ты чё, кобыла, подождать не смогла? — угрожающе подвёл итог Хасан увиденному.

После этого, заметив, что один из присутствующих за столом парней начинает ему грубить, в попытках оправдать эту девку. Хасан молча достал “выкидуху” и порешил прямо в доме всех троих. Подойдя после этого к столу, он налил в гранёный стакан водки и выпил. Затем, выкурив пару сигарет, Хасан вышел во двор дома и попросил соседей сообщить в милицию об убийстве. После приезда оперативников, на их вопрос: “Почему ты это сделал?”, Хасан ответил:

“За кента.” Ответил и подставил свои руки для того, чтобы на них в который раз застегнулись наручники. На свободе этот “положенец” пробыл всего лишь двое суток. На встрече с адвокатом в СИЗО, на его вопрос: “Ты нормальный человек?”, Хасан спокойно ответил:

— Нормальный.

— Так почему ты сам себя ещё раз посадил? Ради чего? — Не сдавался адвокат.

После некоторой паузы размышлений Хасан ему ответил:

— Понимаешь, с одной стороны из-за того, что “кент” — это как брат. Понимаешь? А с другой, из лагеря меня встречала братва. Повезли в кабак. Прикинь, не на “малину”, а в кабак. Мне стало тошно. Вокруг наглые хари, дешёвое “фраерство”. Удивить меня решили, “фраера”. А когда я встал из-за поляны и засобирался выходить, меня не поняли. Притом не поняли со злостью. И тут я понял, что стал чужим для них. А главное то, что нормальных бродяг на свободе, если и осталось, то единицы. И мне захотелось назад. Суки они, а не братва. Друг перед другом выпендриваются и заставляют кланяться себе точно таких же “бандюков”. В офис хотели вести, к какому-то вору. Сказали “погоняло”, а я его даже не знаю. Вор, говорят. Коронован. Прикинь, вор, который сидит как “барыга” в офисе. Лучше сдохну здесь, на койке, но хребет гнуть перед рожами беспредельными не буду.

И удивляться такому поведению старых «правильных» воров просто не приходится. Таким образом, они просто бежали от жизни, которую пытались идеализировать с точки зрения собственных представлений о ней. Пытались, но всё чаще терпели поражения от жизни, которая добивала их правдой.

И это была все та же горькая правда, прямо кричавшая в конце эпохи правильных воров о том, что их выдумка преступной порядочности является абсурдом. Как абсурдом являются и их понятия. То есть, закон по которому должны жить люди, считающие нормой отвержение любого закона. Абсурдом потому, что не могут люди бессовестные быть людьми честными, даже в своём кругу. Хамы — человечными по отношению к другим хамам. Ведь солнце встаёт только утром и ни один из хозяев ночных клубов не сможет нарушить этот закон, каким бы состоянием для подкупа он не обладал. Жизнь неподкупна. Неподкупна точно так же, как и смерть, которой никто из людей не избежит, даже истратив миллион на свое лечение и восстановление в самой престижной клинике планеты. Это закон, который не купишь и который вечен. Птичка ест мошку, а кошка птичку, определил бандит Полуляхов. А человека пожирает зло, независимо от того, хороший этот человек или плохой, если он придерживается в своей жизни принципов зла.

В хмурый осенний день 1997 года из далекой Перми приехали в город Люботин Харьковской области два российских вора в законе. Приехали за судом, по поводу возникшего между ними конфликта к старейшине правильных воров СНГ, Васе Коржу, который лежал на смертном одре, ожидая своего часа. Причиной этого конфликта было то, что один из этих воров наехал на бизнесмена, который по коммерческому договору осуществлял поставку продуктов питания в одну из зон пермской области. Другой, из приехавших воров, покровительствовал этому бизнесмену, оправдывая своего протеже тем, что тот кормит зону. Умирающий Корж, выслушав причину ссоры, молча отвернулся к стене. По его щекам бежали слезы. Бежали, наверное, впервые за всю его долгую каторжанскую жизнь, потраченную на борьбу за воровские принципы. Спустя минуту Корж, посмотрел на сидевших у его кровати воров в законе, и его иссохшие губы прошептали: “Вы суки оба. Суки потому, что ваши зоны кормят “барыги, а не воры”.

Кошка ест мышку, а мышка ещё кого-то. Негодяй убивает не только людей нормальных, но и точно таких же негодяев, потому что живёт по понятиям зла, которые ни один вор в законе не сможет сделать гуманными и справедливыми.

Москва. 1989 г.

В одном из кабинетов КГБ СССР внимательно изучали анонимку, сообщающую о том, что вскоре в Одессе будет проведена очередная сходка воров в законе всего СССР. Как указывалось в этой “ксиве” направленной прямо “мусорам”, на сходке под видом свадьбы соберётся около 200 лидеров воровского движения государства. После проведения ряда оперативных мероприятий комитетчики установили лиц, сообщивших о намеченной сходке. Ими оказалась группа воров в законе, которая решила с помощью КГБ убрать с преступного “Олимпа” ряд своих конкурентов. Оставалось выяснить, насколько предоставленная информация была объективной. Ведь её сообщили воры в законе. То есть те, кто по понятиям преступной жизни называл преступников братьями и расправлялся с предателями самым жестоким образом. Для проверки этого факта на Украину была отправлена оперативная группа КГБ СССР. Через некоторое время в Москве получили сообщение — да, информация подтвердилась. Сходка действительно намечается. И, действительно, под прикрытием свадьбы одного из одесских преступников, который был родственником вора в законе. После этого республиканское управление КГБ Украинской ССР провело операцию по задержанию участников этой сходки, в результате которой было арестовано за один присест 234 преступных авторитета.

А люди, как и времена, меняются. Одни из них становятся человечнее, чем и доказывают, что они люди. Другие просто гибнут, если к своему названию “человек” лепят какие-то эпитеты. Человек — вор. Человек — преступный авторитет. Гибнут, что впервые и было обнаружено еще в шестидесятых, после того, как воровская среда только начала очищаться от человечности. А впереди была целая эпоха её уничтожения, главными героями которой становились не воры в законе, а авторитеты преступного мира. Молодые, сильные, коварные. Использующие выдуманные когда-то и кем-то понятия преступного мира только в своих корыстных целях. И только для утверждения собственной власти.

(продолжение следует)

Александр Помыткин, специально для «УК»