«Зверобой» – танковый батальон особого назначения
Ночные блокпосты по дороге на Волноваху… На каждом наш автобус останавливают, заходит боец с автоматом: "Мужчины с документами — на выход. Женщины могут остаться". Мужчины выходят и возвращаются через несколько минут. Выяснив, что в автобусе — участники и волонтеры культурно-просветительского фестиваля "Из страны в Украину", который посещает освобожденные города Донбасса и места дислокации украинских батальонов, наши солдаты пропускают сразу.
Мы отъезжаем, а они остаются на черных дорогах — улыбаются и машут нам руками.
…Днем часть артистов и волонтеров фестиваля едут в батальон "Азов", другая часть (где была и я) — в 3-й отдельный танковый батальон "Зверобой". Батальон держит оборону на одном из важнейших стратегических направлений — мариупольском. На передовую прибыл в начале октября, после подготовки в учебном центре "Десна". В "Зверобое" много добровольцев — мужчин разного возраста и самых разных профессий. "Зверобои" отправились на войну из Киева и Винницы, Львова и Полтавы, Херсона и Луцка, Черкасс и Черновцов, из волынских, прикарпатских, подольских сел.
Они встречают нас с такой искрящейся радостью, будто к ним приехали самые близкие родственники. Ни один журналистский репортаж не передает и десятой части радости наших солдат, к которым добираются люди из тыла. Ее можно прочувствовать только здесь — находясь среди них, видя их глаза, разговаривая с ними под звуки вражеского артобстрела.
Они рассказывают о себе, о своих семьях, о своей жизни на фронте с таким детским запалом, с таким желанием быть услышанными, что сердце замирает от боли. Не потому, что думаешь, как им тут тяжело — про "тяжело" никто не рассказывает, никто ни на что не жалуется. А потому, что понимаешь: они осознают, что не знают, каким по счету может быть этот день их жизни. Возможно, что и последним.
Они объясняют, почему пошли добровольцами, таким будничным тоном, в котором нет даже обертонов пафоса и бахвальства… Молодой парень, Владимир, учитель истории одного из киевских лицеев. Спрашиваю: "Вы пошли на войну, а кто детей учить будет?". Он смотрит с недоумением: "А как я могу рассказывать детям об истории Украины, о том, что ее независимость сейчас в опасности — и самому эту независимость не защищать? Как я, учитель истории, могу спокойно смотреть на то, что кто-то пытается изменить историю нашей страны?"…
Петр из Львова учился за границей. Когда начался Евромайдан, вернулся в Украину. Закончился Майдан, отправился добровольцем в АТО — а как же иначе?… Сергей, 54 года, из Житомира. Две взрослые дочери, внук Роман восьми лет. Он звонит деду и плачет: "Когда ты вернешься?". Тот объясняет ему, что пошел защищать его, его маму, тетю, бабушку и всю страну. После этого Роман успокаивается: "Ну ладно… Только возвращайся скорее".
Кстати, как сообщил нам замкомандира батальона Дмитрий Гамаш, неправильно говорить "Возвращайтесь скорее". Нужно желать "Возвращайтесь вовремя". Потому что скорее, чем наступит победа, никто возвращаться не будет.
Среди танкистов замкомбата пользуется большим авторитетом. В батальоне случается всякое, ведь люди в нем собрались разные — не все выдерживают суровую армейскую дисциплину. "Но он умеет разрулить любую критическую ситуацию, — говорят бойцы о Гамаше. — Умеет разговаривать с ребятами. Они его слушают".
— В какой стороне русские? — спрашиваем у бойцов. Они показывают направление, сообщают, сколько до них километров. Километров до русских позиций — всего ничего. "Не бойтесь, — говорят танкисты, — мы вас от них защитим. А вон там — сепаратисты". Со стороны русских периодически раздается минометный грохот. Затем шарахает со стороны сепаратистов. Из местных жителей никого не видно. К танкистам они относятся враждебно. Почти не общаются с ними. А если общаются, то только затем, чтобы сказать, что украинские солдаты прячутся за их спинами.
Многие из здешнего люда (не только в этом селе, но и в Волновахе тоже) считают, что войну принесли из Киева. И наших солдат сельчане воспринимают не как защитников, удерживающих последний рубеж, за которым — скопище вражеской армии, а как угрозу для себя: мол, если вы здесь, в вас будут стрелять, а если в вас начнут стрелять, достанется и нам.
Тот факт, что если украинские танки оставят их село, в него войдут танки российские, местных жителей видимо не волнует. Бойцы пытаются успокоить сельчан, как могут. Дмитрий Гамаш рассказывает, что между собой солдаты бойцов Нацгвардии сокращенно называют "нацики". "Но я им говорю, что когда они разговаривают на улице, слово это употреблять нельзя: местные услышат "нацики" — сразу испугаются".
"Зверобою" на его позиции нелегко особенно. С одной стороны — хорошо оснащенная армия врага, с другой — сумасшедшие сепары, рядом — не скрывающие свою злобу соотечественники. Наверное, еще и поэтому ощущение родства, безопасности, уютного тепла, которое бывает только в семье, возникло между нами почти мгновенно. Они носились с нами как с детьми-студентами, приехавшими на каникулы домой.
Сергей из Житомира повел нас в здание сельского клуба, где танкисты обустроили себе жилье: "Идемте, посмотрите, как мы живем". В комнате чисто, будто здесь прошлась женская рука. Но ребята, конечно, наводят порядок сами. "Вам что — чай, кофе?" — спрашивает Сергей. Мы смутились: "Что же мы будем вас объедать?.." — "Что вы такое говорите, вы же наши гости! Вам чай какой — черный, зеленый? А вам кофе какой — заварной, растворимый? А сахара сколько?".
На столе стоит упаковка бутылочек с каким-то напитком. Спрашиваем, что это. "Энергетический напиток, волонтеры привезли. Хотите?". И Сергей уже бросается открывать бутылочку. "Не-не-не! Не надо. Это вам"… На стенах — детские рисунки… "Это моя каска, — говорит Сергей. — Французская. Сам купил. А эта — указывает на каску на соседней раскладушке, — израильская".
Они говорят, что русские трусливы (они вообще-то употребили другое слово, более точное, но менее литературное). Они считают себя сильнее русских не только потому, что в отличие от тех знают, за что воюют. Они сильны своим фронтовым братством. "Вот два моих друга, — говорит боец, которого тоже зовут Сергей.
— Я знаю, если что — тот прикроет меня, а я прикрою третьего". Они безумно скучают по своим семьям. Но говорят, что вернуться к ним окончательно возможно только в трех случаях. Первый — после победы. Второй — если тяжело ранят. Третий — грузом 200. …
Самое невыносимое в этой встрече — прощание. На прощание все радостно обнимались-целовались — и через мгновение глаза бойцов становились такими, будто это они провожали нас на войну. Это когда в глазах — затаившаяся тоска, попытка не выдать удушающую тревогу о том, что ждет впереди, и вопиюще-немой призыв — не забывайте нас! Это тот редкий взгляд, который смотрит прямо в душу.
Автор: Елена Чередниченко, ZN.ua
Tweet