Лагерь особого назначения для русского Леонардо да Винчи

 Павла Флоренского нередко называют русским Леонардо да Винчи. Будущий пастырь Русской православной церкви и религиозный философ, математик, физик, инженер и изобретатель, писатель, поэт и филолог, историк, искусствовед и архивист в 1899 году после учебы во 2-й Тифлисской гимназии поступил на физико-математический факультет Московского университета. А после его окончания стал по благословению своего духовника – епископа Антония (Флоренсова) – слушателем Московской духовной академии. В 1911 году Флоренский принял священство.

Флоренский был в сущности самым аполитичным русским философом того времени и сторонился активной общественной жизни. "По вопросам политическим мне сказать почти нечего. По складу моего характера, роду занятий и вынесенному из истории убеждению, что исторические события поворачиваются совсем не так, как их направляют участники, а по до сих пор не выясненным законам общественной динамики, я всегда чуждался политики и считал, кроме того, вредным для организации общества, когда люди науки, призванные быть беспристрастными экспертами, вмешиваются в политическую борьбу.

Никогда в жизни я не состоял ни в какой политической партии", – писал Флоренский в автобиографии, понадобившейся для поступления на работу в "Сергиевский государственный музей". Он располагался в Троице-Сергиевской лавре, где прошли многие годы жизни отца Павла. Однако в 1928 году дни духовной крепости русского православия были сочтены.

Первый арест Флоренского и заступничество руководителя организации "Помощь политическим заключенным" 

"В так называемой Троице-Сергиевой лавре свили гнездо всякого рода "бывшие", главным образом князья, фрейлины, попы и монахи. <…> Такое положение дальше терпимо быть не может. Гнездо черносотенцев должно быть разрушено. Соответствующие органы должны обратить особое на [город] Сергиев внимание", – писал в номере "Рабочей газеты" от 12 мая 1928 года некто А. Лясс. А спецкор газеты "Рабочая Москва", подписавшийся как М. Ам-ий, 17 мая вещал: "Революционный штурм почти не тронул вековых стен бывшей цитадели разврата. На западной стороне феодальной стены появилась только вывеска: "Сергиевский государственный музей". <…>

Некоторые "ученые мужи" под маркой государственного научного учреждения выпускают религиозные книги для массового распространения. В большинстве случаев это сборники "святых" икон, разных распятий и прочей дряни. <…> 

Вот один из таких текстов. Его вы найдете на странице 17 объемного "научного" труда двух ученых сотрудников музея – П. А. Флоренского и Ю. А. Олсуфьева, выпущенного в 1927 г. в одном из государственных издательств под названием "Амвросий Троицкий, резчик XV века". Авторы этой книги, например, поясняют: "Из девяти темных изображений [речь идет о гравюрах, приложенных в конце книги] восемь действительно относятся к событиям из жизни Иисуса Христа, а девятое – к усекновению головы Иоанна". 

"Надо быть действительно ловкими нахалами, – заключает спецкор, – чтоб под маркой "научной книги" на десятом году революции давать такую чепуху читателям советской страны, где даже каждый пионер знает, что легенда о существовании Христа не что иное, как поповское шарлатанство".

21 мая 1928 года в Лавре и в Сергиеве начались аресты верующих и мирян из числа дворян и представителей буржуазии, а также служителей церкви. За Флоренским в его домик, где он жил с многочисленной семьей, чекисты ОГПУ (преемник ВЧК) пришли рано утром. Ордер на арест был подписан главой ведомства Генрихом Ягодой, задержанием руководил комиссар активного отделения оперотдела ОГПУ Жилин. Рукописи при обыске почему-то не тронули, зато изъяли, например, фото Николая II, которое в числе других снимков досталось отцу Павлу после смерти его духовника – епископа Антония, о чем он сказал на допросе.

– Как вы относитесь к царю? – было следующим вопросом. 

– К Николаю я отношусь хорошо, и мне жаль человека, который по своим намерениям был лучше других, но который имел трагическую судьбу царствования.

– Ваше отношение к соввласти? – продолжался допрос.

– К соввласти я отношусь хорошо и веду исследовательские работы, связанные с военным ведомством секретного характера. Эти работы я взял добровольно, предложив эту отрасль работы. К соввласти я отношусь как к единственной реальной силе, могущей провести улучшение положения масс. С некоторыми мероприятиями соввласти я не согласен, но безусловно против какой-либо интервенции, как военной, так и экономической.

– С кем вы обсуждали свое несогласие с соввластью? – следователь намеренно пропустил часть фразы из предыдущего ответа о несогласии "с некоторыми мероприятиями". Но Флоренский был настороже.

– Никаких разговоров с кем-либо о тех мероприятиях, с которыми я не согласен, – подчеркнул он, – я не вел.

8 июня 1928 года решением Особого совещания при коллегии ОГПУ все арестованные были лишены права проживания в Москве, Московской области, некоторых других городах и регионах СССР. "Согласно имеющимся агентурным данным, – обосновывался акт высылки, – Секретному отделу ОГПУ было известно, что нижепоименованные граждане <…> в условиях оживления антисоветских сил начали представлять для соввласти некоторую угрозу <…>

Имеющиеся в распоряжении ОГПУ агентурные данные стали подтверждаться на страницах периодической печати". Флоренскому Особое совещание запретило проживание "в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону, означенных губерниях и округах с прикреплением к определенному месту жительства, сроком на три года". 14 июля отец Павел, попрощавшись с семьей, уехал в избранный им для жительства Нижний Новгород "в распоряжение Нижегородского ОГПУ". 

Ссылка продлилась всего несколько месяцев, за его возвращение в Москву ходатайствовала бывшая жена писателя Максима Горького – Екатерина Пешкова, руководительница организации "Помощь политическим заключенным" (ранее – "Политический красный крест"). 

Второй арест Флоренского и его "признание" в организации национал-фашистского центра

26 февраля 1933 года отец Павел (он не слагал с себя сана священника и неизменно ходил в рясе) был арестован вторично. Чекисты в справке на получение ордера указали: "Поп-профессор, по политическим убеждениям – крайне правый монархист". На этот раз из московской служебной квартиры Флоренского изъяли все рукописи, книги, семейные реликвии его кавказского рода по линии матери – шашки и кинжалы, запротоколировав их как холодное оружие.

Его дело вел уполномоченный Секретно-политического отдела ОГПУ Московской области Шупейко. Флоренскому инкриминировали участие в контрреволюционной организации "Партия возрождения России". На первом же допросе отцу Павлу предъявили "уличающие" показания арестованного ранее специалиста архивного управления Московской области профессора Павла Гидулянова.

В архивах сохранилось письмо бывшего ординарного профессора кафедры церковного права, а затем декана юридического факультета Московского университета Гидулянова, адресованное прокурору Верховного Суда СССР Петру Красикову. Оно написано уже после того, как Особая тройка ОГПУ Подмосковья сослала юриста, проходившего по делу "Партии возрождения России" в Казахстан сроком на 10 лет, и дает представление о его роли в осуждении Флоренского.

"Мой следователь – молодой человек Шупейко – сам формулировал мои контрреволюционные убеждения в таком стиле, от которого я пришел бы в ужас на воле, и заставлял меня их подписать, заявляя, что убеждения у нас не наказуемы, и в случае, если я не подпишу его формулировку, то он за меня сам распишется…" – писал Гидулянов.

Он, по его словам, в обмен на обещанную свободу после "идейного разоружения и раскаяния" объявил себя "организатором Комитета национальной организации", а ее членами назвал подсказанных следователем директора Центрального Аэродинамического института академика Сергея Чаплыгина, профессора математики Московского университета академика Николая Лузина и Флоренского, "уже сидевших в ОГПУ". "Так создался мифический комитет! – подчеркивает в письме-исповеди Гидулянов. – Председатель – Чаплыгин, я – секретарь, Флоренский – идеолог и Лузин для связи с заграницей [Гидулянов, очевидно, введен в заблуждение следователем: оба академика упоминаются в документах по делу, однако уголовному преследованию не подвергались]". 

Начальник Секретно-политического отдела ОГПУ по Московской области Александр Радзивиловский организовал очную ставку уже сломленного на допросах Гидулянова с Флоренским, на которой тот должен был убедить отца Павла присоединиться к тем, кто уже "чистосердечно" признал свои заблуждения и стал на путь "разоружения", и внушить ему, что он своим упорством препятствует освобождению арестованных по делу Центра. "Флоренский понял меня, – пишет в прокуратуру Гидулянов, – И тоже перешел на путь самооговаривания, что я понял со слов Шупейко…" 

Действительно, через несколько дней после встречи с Гидуляновым отец Павел собственноручно написал: "Сознавая свои преступления пред советской властью и партией, настоящим выражаю глубокое раскаяние в преступном вхождении в организацию национал-фашистского центра…" Исследователи биографии Флоренского считают: он поверил в то, что его "чистосердечное признание" поможет другим обвиняемым, и решил принести себя в жертву и смягчить участь другим.

 Так, он пишет в показаниях: "Тактические мероприятия национал-фашистским центром были весьма не разработаны и составляли самое слабое место. Объясняется это участием деятелей науки, которые никогда не были политиками и не принимали участия в деятельности ни подпольной, ни надпольной…"

Начертив по подсказке следователей структурную схему организации , он тут же пишет, что "она фактически не реализовывалась" и что о "фактическом привлечении" указанных в ней лиц ему, идеологу Центра, "ничего не известно". И в самом конце показаний вдруг написал: "Я, Флоренский Павел Александрович, по складу своих политических воззрений – романтик Средневековья примерно XIV века…"

"Была установлена связь и с белогвардейской эмиграцией, и устроено конфиденциальное свидание с Гитлером"

В обвинительном заключении Секретно-политического отдела ОГПУ, переданном в областную Особую тройку, значилось, что была "раскрыта и ликвидирована контрреволюционная национал-фашистская организация, именовавшая себя "Партией возрождения России". Организацию возглавлял руководящий центр в составе профессоров Флоренского, Гидулянова и академиков Чаплыгина и Лузина. Она возникла фактически из уцелевших от разгрома остатков ликвидированной ОГПУ в 1930 г. монархической организации "Всенародный союз борьбы за возрождение России" <…>

Была установлена связь и с белогвардейской эмиграцией, и устроено конфиденциальное свидание с Гитлером…". Флоренский был осужден по ст. 58 пп. 10, 11 УК РСФСР (антисоветская пропаганда и участие в контрреволюционной организации) к лишению свободы сроком на 10 лет с отбываением наказания в исправительно-трудовых лагерях.

По этапу на Дальний Восток 52-летнего Флоренского отправили в августе 1933 года. Он оказался в БАМлаге, управление которого по иронии судьбы располагалось в городе Свободный Амурской области. Лагерное начальство решило использвать ученого, попавшего в их руки, на опытной мерзлотной станции в городе Рухлово (ныне г. Сковородино, Амурской области), на которой изучалась теория строительства и эксплуатации железнодорожных сооружений на вечномерзлых грунтах. В самое короткое время Флоренский становится специалистом в новой для себя области, организует и проводит серию опытов, отправляет статьи в академию наук СССР. Но летом 1934 года Флоренского неожиданно помещают в штрафной изолятор, а затем отправляют по этапу в Соловецкий лагерь особого назначения. Ответа на вопрос, что стоит за этим, исследователи лубянских архивов не нашли.

"Сидеть в лагере сейчас спокойнее, по крайней мере, не нужно ждать, что тебя могут каждую ночь арестовать"

На Соловках Флоренский оказался в октябре 1934 года, где новой сферой его научных интересов стала добыча йода и желатинового клея из морских водорослей. Им было сделано больше десятка открытий и изобретений, в том числе технология добычи йода. Благодаря его изысканиям на Соловках был открыт завод "Йодпром".

Тогда он еще не знал, что на него уже было заведено третье по счету следственное дело. Его разыскал в архивах КГБ руководитель комиссии Союза писателей по наследию репрессированных писателей Виталий Шенталинский. Дело состоит в основном из "агентурных донесений" и "рабочих сводок" с пометкой "Совершенно секретно" – другими словами из доносов "стукачей". Все они помечены аббревиатурой АСЭ ("антисоветский элемент").

Из "агентурного донесения" осведомителя под кличке Хопанин о разговоре заключенных Флоренского, Литвинова и Брянцева 10 сентября 1935 года

"Брянцев: Я слышал по радио, что в Австрии за антигосударственные преступления дают от полутора до девяти месяцев каторжных работ. У нас за то же самое наверняка дали бы "вышку".

Флоренский: Действительно, у нас в СССР карают даже ни за что. От меня на Лубянке все требовали, чтобы я назвал фамилии людей, с которыми я будто бы вел контрреволюционные разговоры. После моего упорного отрицания следователь сказал: "Да знаем мы, что вы не состоите ни в каких организациях и не ведете никакой агитации! Но ведь на вас в случае чего могут ориентироваться наши враги, и неизвестно, устоите ли вы, если вам будет предложено выступить против советской власти…" Вот почему они и дают такие большие срока заключения – это профилактическая политика. "Мы же не можем поступать как царское правительство, – говорил мне следователь, – оно наказывало уже за совершенные преступления, а мы предотвращать должны, а то как же – ждать, пока кто-то совершит преступление, и только тогда наказывать? Нет, так не пойдет – надо в зародыше пресекать, тогда дело будет прочнее!"

Литвинов: Ну, при такой политике весь СССР скоро перебудет в лагерях.

Брянцев: И в самой партии сейчас положение не лучше, нет покоя и партийцам.

Флоренский: Это верно, очень много видных, старых большевиков сидит сейчас в изоляторах.

Брянцев: Вот я слежу за положением в Германии. По существу политика Гитлера очень схожа с политикой СССР.

Флоренский: Правда, и хоть она, эта политика, очень грубая, но, надо признать, довольно меткая…"

Из "агентурное донесения" Хопанина о разговоре заключенных Флоренского и Литвинова 13 сентября 1935 года

"Флоренский: Самое страшное – то, что после лагерей наша жизнь будет вся измята, исковеркана, и если в нашей стране возникнет какое-нибудь ненормальное явление, то нас сейчас же опять в первую очередь посадят.

Литвинов: Со мной во время следствия сидел один человек, который получил три года за то, что, напившись, стрелял в портрет Калинина.

Флоренский: Неужели Калинин так высоко котируется?"

Из "агентурного донесения" осведомителя по кличке Евгеньев о высказывании Флоренского о возможности для заключенного досрочного освобождения 15 января 1936 года

"Флоренский: Я лично от такого рода освобождения ничего хорошего не жду. Сидеть в лагере сейчас спокойнее, по крайней мере, не нужно ждать, что тебя могут каждую ночь арестовать. А ведь на воле так и живут: как придет ночь, так и жди гостей, которые пригласят тебя на Лубянку…"

Из "агентурного донесения" осведомителя по кличке Товарищ о высказывании Флоренского по поводу пророчества Льва Троцкого о скорой войне

"Флоренский: Предположения известного стратега и идеолога партии Троцкого, что скоро начнется война, оправдаются. Это закон – война вспыхивает периодически через пятнадцать – двадцать лет…"

После этого доноса на Флоренского была составлена справка, в которой отмечалось, что он в лагере ведет контрреволюционную деятельность, восхваляя врага народа Троцкого". Этот документ, подписанный начальником Соловецкой тюрьмы особого назначения (преобразована из лагеря особого назначения для ужесточения режима) старшим майором госбезопасности Иваном Апетером, вшит в самое начало следственного дела. С этого момента Флоренскому была запрещена переписка с родными.

"Приговор приведен в исполнение"

Членам семьи Флоренского сообщили, что он расстрелян в 1943 году на Колыме. Эту версию поддерживал писатель Александр Солженицын. По другим версиям, Флоренский якобы казнен в Воркуте, убит уголовниками, скончался от истощения на Соловках, потоплен на барже с другими заключенными при ликвидации Соловецкого лагеря, погиб в результате несчастного случая в 1946 году в Подмосковье.

Еще одна легенда: Флоренский якобы трудился в заключении в одной из "шарашек" НКВД, где принимал участие в разработке атомной бомбы. Возможно, основанием для этой фантастической версии послужил тот факт, что Флоренский в одном из писем отцу из заключения писал о своем анализе "тяжелой воды", как теперь известно, об одном из компонентов производства атомного оружия. 

Все эти истории развеялись после того, как исследователям стали доступны архивы КГБ. Как оказалось, следственное дело Флоренского было передано на рассмотрение Особой тройки Ленинградского управления НКВД, которая 25 ноября 1937 года пригововорила Флоренского к расстрелу. В архивах нашлись выписка из протокола заседания тройки, подписанная лейтенантом госбезопасности Сорокиным, а также акт об исполнении приговора 8 декабря 1937 года, который подписал комендант УНКВД Ленинградской области старший лейтенант госбезопасности К. Поликарпов.

При подготовке публикации использованы материалы из книги Виталия Шенталинского "Рабы свободы. В литературных архивах КГБ" (М.: Парус, 1995. С. 139–168).

 Автор: Александр Пилипчук, ПРАВО.ру