Скандали

Милицейский произвол: вампиры на дорогах

Published 9 Листопада 2007

Дядьку я не видел двадцать лет. Выработав льготный стаж сталевара, он сменил профессию и перебрался на постоянное местожительство в село, «землю» – откуда корни. Старик приехал встречать меня в Бузулук, на вокзал, на поношенном автомобиле. Автобусы еще только готовились к выходу в рейс, и я слонялся без дела по привокзальной площади, изучая расписание их движения в сторону Бугуруслана, когда заметил, что еще один человек беспокойно гуляет рядом. Мы остановились в поиске темы для разговора и узнали друг друга. Целую неделю я жил в гостях у пенсионера, приглядываясь, как бывший металлург охорашивает хозяйство – разводит кроликов и чинит потертые сети для рыбной ловли. Был месяц март. Мы говорили о ценах на продукты и бензин, о будущей посевной кампании, сетовали на то, что жизнь нелегка, осуждая нынешнюю власть и поминая добром былое.

На обратном пути ночью около Бузулука, за мостом, нас остановил милицейский патруль. Сотрудники скрыто стояли на обочине дороги. Поеживаясь от холода, они ожидали жертву.

– Вы грубо нарушили Правила дорожного движения, – начал воспитательную беседу инспектор. – Мост в аварийном состоянии. Проезд по нему с вашей стороны запрещен с целью разгрузки половины моста от лишнего веса. Вы видели знак?

Ехать мы должны были около моста по льду реки. Я до сих пор не знаю, проигнорировал ли мой дядька этот знак – дорога была пустынна, а лед уже тонок – или просто его не заметил.

Юный инспектор метал молнии, угрожая штрафом. Он обошел машину, осматривая колеса, потребовал открыть багажник – борьба с терроризмом и поныне самый популярный предлог для досмотра потенциальной жертвы милицейского произвола. Дядька оправдывался, его старческий голос дрожал. Он спрашивал, сколько должен за нарушение правил, но названная милиционером сумма была велика, и человек попросил, извиняясь, у постового не забирать всех денег, оставить чуть-чуть на бензин – на обратный путь. Они нашли консенсус – квитанцию инспектор выписывать не стал, забрал у деда половину запрошенной суммы и услышал: «Спасибо!» Дядька не плакал. В салоне он вытер пот со лба и взял себя в руки.

Чаще автолюбители – состоятельные люди и знают аппетиты и расценки милиции. Давно стала привычной картина побора на дорогах в час пик. Торопыги-водители спешат на работу, сигналя, и вдруг на пути вырастает инспектор, гвоздящий машину к обочине ленивыми движениями жезла. Человек притормаживает, открывая окошко, и протягивает денежную купюру – остановка дороже выйдет. Жезл в руке у сотрудника милиции оживает и начинает весело кружить в воздухе новый танец – проезжайте мимо. Забирая на ходу предложенные деньги, инспектор стыдливо оглядывается по сторонам, как человек, которому было невмоготу найти туалет в центре города.

2. Цель приезда

Деньги в дороге держать открыто опасно. Они могут стать легкой добычей карманника. Как-то в Новосибирске я взял билет на проходящий поезд и в спешке положил сдачу в рубашку. При посадке была толчея, которой воспользовался вор. Он засунул мне руку в карман и был таков. Но случается, когда нужная купюра должна быть рядом. Даже самые обеспеченные люди скаредны, встречая давление со стороны представителя власти. Однажды, пересекая границу Украины, я неправильно заполнил регистрационную карту.

– Что мне надо написать в графе «Цель приезда»? – поинтересовался я у украинского пограничника, проверяющего в поезде документы.

– Куда вы едете? – спросил он.

– В Судак на соревнования.

– Пишите – служебная…

«И в самом деле!.. – подумал я. – В гости меня туда никто не звал».

Спустя минуту пограничник потребовал меня показать командировочное удостоверение, и недоразумение состоялось. Я мотаюсь на шахматные турниры за свой счет, имея с собой только положение об их проведении. Но его оказалось мало, чтобы безболезненно пересечь границу дружественных государств.

– Вам надо было писать: «Гостевая цель визита», – заметил пограничник.

– Хорошо, – согласился я. – Дайте мне, пожалуйста, новый бланк, и я напишу, как надо.

Но выяснилось, что второго бланка у него нет, и мне предложили альтернативу: выйти из поезда и катиться обратно в Россию в Белгород, где купить билет на другой поезд и не оплошать вторично при заполнении карты. Чего только ни придумывают находчивые сотрудники, чтобы выставить человека нарушителем законности и приступить ко второй части спектакля – вымогательству денег. Перепуганные соседи смотрели в окно, не замечая происходящего.

– Что тебе от меня надо? – спросил я пограничника.

Тот предложил мне зайти в купе проводников, где достал из кармана второй регистрационный бланк и разрешил указать любую другую цель посещения Украины.

– Я без очков…

Он с готовностью согласился помочь и заполнил »…как надо» все графы этого документа.

– Сколько я должен?

– Сколько не жалко, – продался военный.

Сунув руку во внутренний карман пиджака, я растерялся. Разменянных для этой цели денег у меня не было, а требовать у грабителя сдачу было неловко. Купюры я перебирал на ощупь в поиске самой потрепанной от человеческих рук и сделал вывод, что какая-то сумма денег для этой цели всегда должна быть в наружном кармане. Не заглядывая в лицо нарисованному на гербовой бумаге человеку, украинский пограничник быстро скомкал предложенный ему денежный знак и спрятал его в бумажник.

– Я все понимаю, – сказал он мне, прощаясь. – Я тоже шахматист.

Две перепуганные насмерть проводницы смирно стояли около своего жилища и ждали очереди. Кто-то из пассажиров сошел на перрон вокзала, где был задержан майором таможенной службы. Растерянные женщины заплатили чиновнику в десять раз больше, чем я, в том же самом купе, которое является территорией России. Механизма защиты российских граждан от грабежа в пути следования в Украину нет.

3. Тюменский треугольник

Но самые страшные милицейские поборы происходили на дорогах, ведущих из Тюмени в Россию. Брошенные во время приватизации страны на произвол судьбы граждане потянулись в Сибирь на заработки. Нефтяная отрасль работала более-менее благополучно, и сметливые рабочие за месяц-другой загорбачивали копейки для поддержания семейного счастья, если можно назвать им разлуку. Жили бродяги в палатках, вагончиках, на строительных объектах, в бойлерных станциях теплотрасс. Главное испытание ждало их на обратном пути в Европу: в Челябинске или в Екатеринбурге. С востока Тюменский треугольник замыкали Омск и Новосибирск. Чтобы доехать до дома и не растерять своих денег, нужно было безукоризненно соблюдать ряд правил: отмыться перед дорогой, побриться и подстричься, не пить спиртных напитков, не вступать в серьезные разговоры с незнакомыми людьми и знать, что от служебного произвола легче уберечься в толпе бедняков. Среди богатых мы выглядим слабо.

Более года я мотался вахтовым методом в Тобольск на заработки и неоднократно был свидетелем ограбления моих товарищей сотрудниками милиции. Это случалось в купе проводников на участке пути от Тюмени до Екатеринбурга, но более на челябинском вокзале, где у нас была пересадка. Неухоженного ремесленника видно издалека, и по блеску его усталых глаз заметно, при деньгах он или без денег. Милицейские клещи сжимались, едва только жертва выходила из поезда. Сотрудники выбирали себе человека, стоя в переходе, когда тот еще поднимался с вещами по лестнице. Они вырастали у него за спиной и ждали, когда он споткнется – правила приличия не позволяли хватать человека всенародно и потрошить его на глазах у населения. Нежелательная встреча случалась при спуске в камеру хранения или в туалет. На выходе из вокзала стояли иные сотрудники, пропуская людей на улицу через единственный проход, миновать который было нельзя, и если «пастухи» не находили причины для грабежа, то постовые ищейки принюхивались лучше и не выпускали бродягу в город, если от него разило водкой или давно не стираным бельем. Очень часто рабочие пахли лошадью. Такому человеку предлагали пройти в отделение милиции для проверки на трезвость, где у него из карманов вытягивали все. И смех и слезы, но многие работяги, зная это, прятали заработанные деньги в носки или зашивали в ботинки, чтобы довезти их целыми за три границы. Я знаю человека, который успешно привез в Ташкент восемь тысяч долларов, заработанных на покраске металлоконструкций. Четыре укомплектованные жлобами границы и десятки милицейских постов остались с носом. Он строго соблюдал правила дорожного этикета, изложенные мною выше как постулаты.

Я был самым трезвым человеком в нашем безалаберном коллективе и, пока пылал здоровьем, тоже успешно проходил все кордоны. Однажды, почуяв за собой безжалостный хвост, Витька-бродяга – мой брат по несчастью – отдал свои деньги Тахиру, вчерашнему зэку, и кивнул головой в мою сторону. Двое никогда не пьющих в дороге людей – я и Юрка – шли впереди ватаги, не привлекая к себе внимания сотрудников милиции. Тахир почти бегом догнал нас на повороте из перехода в зал отдыха проезжающих (это была короткая мертвая зона, не просматривающаяся насквозь дежурными) и в спешке передал, как эстафету, свои и Витькины деньги на сохранение. Мы исчезли в городе, минуя лапы милиции. Остальные рабочие были задержаны, и шестеро из них вечером возвращались домой пустыми. Многочисленные слуги правопорядка пустили их по кругу от патруля к патрулю, по очереди принюхиваясь к запаху изо рта. В профессионализме отъема денег у транзитных пассажиров челябинским милиционерам нет равных в России…

4. Один патрон

Что-то в стране наладилось. Долги по зарплате стали постепенно выплачивать, и, кто знает, может быть, позорное время обмана людей магнатами, пустившими по миру бесталанных сограждан, не сегодня-завтра закончится, и блудные дети вернутся на земли отцов? Но тяга к богатству и власти стала патологической болезнью общества, и с ней надо жить и считаться.

Не только пьяные путешественники попадают на крючок сотруднику милиции. В 2002 году летом я возвращался домой из туристического похода и был остановлен на челябинском вокзале для досмотра вещей нарядом патрульной службы. Новая государственная доктрина борьбы с терроризмом и наркоманией еще более развязала руки силовикам. Спекулируя взорванными домами в столице, уральские следопыты с остервенением начали выворачивать наизнанку каждого встречного и поперечного. Я выкладывал из рюкзака на стол вещи, показывал документы – паспорт, спортивную книжку, путевку в альплагерь. Задержавшие меня люди были сильно разочарованы моей законопослушностью и хотели уже отпустить меня с миром, когда к ним подошли еще двое сотрудников милиции.

– Что, ничего не нашли? – спросил один из них, более наглый, у офицера, производившего опрос. – Следующего нарушителя мы досматривать будем. Не скулите потом, что вам не дают заработать…

Я догадался, что в милиции существуют и какая-то очередь на поборы с проезжих граждан, и критерии, по которым отбираются жертвы.

– Учить вас надо! – добавил этот сотрудник, ударив ладонью по карману рюкзака, где лежал «УДАР». Во избежание лишних вопросов я не хотел открывать этот карман на обозрение, чтобы не искать документ, разрешающий ношение и применение оружия в защитных целях. Перекрестный допрос вспыхнул с новой силой. Старший по рации с кем-то связался, спрашивая, что делать, но ему подтвердили мое право на ношение оружия.

– Приди-ка сам, – попросил сотрудник.

Скоро подошел еще один человек в гражданском, осмотрел находку и сказал мне, что я свободен.

– Может быть, он кого-нибудь ограбит? – настаивал в оправдание инициатор конфликта, нашедший оружие, но игра уже не стоила свеч, две конкурирующие между собой бригады милиционеров старались блюсти приличие перед начальством. «УДАР» мне отдали в последнюю очередь. Изъявший его у меня милиционер игрался с ним, как малыш, передергивая предохранитель вверх и вниз, навскидку прицеливаясь в прохожих. Он его несколько раз заряжал и разряжал, пружина работала четко.

– На! – сожалея, вернул он мне мою игрушку и попросил голосом, не допускающим отказа: – Дай-ка мне один патрон для коллекции.

С паршивой овцы хоть шести клок. Я оказался не тем клиентом, которого ждали охотники. Милицейская сущность хотела подарка, и я оставил ему в утешение патрон.

5. Право на проезд

Спустя год моя дорога лежала через Челябинск в Екатеринбург – в центр профпатологии. От тяжелого физического труда мои ноги ослабли, деформирующий артроз обложил болью суставы от позвоночника и до голени. Я долго ругался с врачами и руководством цеха ремонта металлургических печей, доказывая, что болен, прежде чем мне швырнули в лицо путевку и вывели за забор »…в гор-топ» – «по добру, по здорову», предложив преждевременно два копеечных места: сторожа в карьере и резчика бумаги в типографии, соблюдая приличия трудового законодательства.

– Ноги твоей здесь больше не будет! – напутствовали «прорабы».

Я оказался врагом корпоративной политики «Металлургического дивизиона» группы управляющих компаний «Русский Алюминий». В отделе кадров меня занесли в центральный компьютер и разослали по соседним предприятиям факсы о том, что я уволен с работы: «как правдоискатель». И поныне есть негласный договор между руководителями крупных заводов города, где я живу, об информировании соседей о «настоящих причинах увольнения человека с работы».

Полный расчет мне не дали. Я получил его только месяц спустя, направив по электронной почте письмо директору комбината Сергею Филиппову, в котором написал ему о горе – умерла моя мать. Дыхание смерти отогрело ледяную душу этого человека, и долги по зарплате вернули на следующий день. Но во время моего отъезда в Екатеринбург матушка была еще жива и, пообещав ей на прощание «не связываться ни с кем и быть послушным», я тронулся в путь.

– Всего три дня!

Попутчиком у меня был татарин Рашид из Медногорска. Худой и морщинистый на лицо человек, как и все его земляки, видавшие жизнь, годов сорока пяти от роду, он тоже ехал в центр профпатологии на лечение пылевого бронхита. Медносерный комбинат, где этот человек оставил свое здоровье, – одно из самых ядовитых предприятий России.

В Челябинске рано утром мы прошли две милицейские проверки – на вокзале и на автовокзале – и успешно покинули этот город. Спустя четыре часа за окнами автобуса появились первые признаки Екатеринбурга: рекламные щиты-банеры и дорожные знаки, указывающие на наличие объездной дороги, автозаправки, точек медицинского и пищевого обслуживания.

Скоро нас остановили сотрудники милиции особого назначения. Молодой человек – лейтенант с автоматом наперевес – зашел в автобус и внимательно осмотрел лица пассажиров. В салоне было немало мигрантов. Выброшенные эпохой на рынок дешевой рабочей силы, бродяги-таджики искали счастья в России.

– С вещами на выход, – распорядился сотрудник и ткнул стволом автомата в сторону каждого из них. – Проверка документов.

Мой добрый сосед-татарин тоже попал в список подозреваемых лиц, не имеющих регистрации в паспорте.

– Я сейчас приду, – объяснил он мне. – Посмотри за вещами. Они россиян отпускают сразу.

Раболепно толкаясь мешками и авоськами, люди вывалились на обочину дороги и, приседая под тяжестью скарба, двинулись на проверку.

– Езжай, – распорядился лейтенант, закрывая автобус, и водитель послушно начал выруливать на трассу. Я растерялся. Рядом лежала сумка соседа, ответственность за которую лежала на мне. Взяв ее в руки, я, спотыкаясь, двинулся в выходу, чтобы остановить автобус и передать хозяину его вещи, но звонкий голос, привставшего с переднего места мужчины, опередил меня:

– Водитель!.. Остановитесь!.. Вы связаны договорными обязательствами с пассажирами, купившими билет. Вы обязаны довезти их до места следования. Стойте здесь и ждите меня!

Седой человек в военной форме – майор (или выше?) – покинул автобус и двинулся к месту досмотра странников, высаженных на дорогу бесцеремонным образом. Я вышел на улицу вслед за ним с вещами моего попутчика и окликнул того: «Рашид!..». Человек поспешил мне навстречу, протягивая руки к своему добру, но был грубо остановлен центральной частью автомата сотрудника, осматривавшего автобус.

– Не смейте его толкать, лейтенант! – стреножил майор служаку. – Он ничего не нарушил!

Я хотел заглянуть в лицо заступнику, чтобы его запомнить, но тот уже что-то объяснял военным, стоя ко мне спиной, доказывая право пассажиров на дальнейший проезд. Документы у всех оказались в порядке, недоразумение было исчерпано. Мы вернулись в автобус и успешно доехали в город.

На оживленном автовокзале майора ждали люди нерусской национальности. Кто он был – узбек или таджик, – я не знаю и поныне. Пассажиры прощались с ним, кланяясь, а встречавшие – обнимали и хлопали по плечам, как дорогого гостя.

– «ТуркВО»!.. – заметил Рашид. – Афганец. Два ранения. Я видел нашивки…

Солдаты дорожат ими более, чем наградами. Друзья посадили героя в автомобиль, и больше я его не видел.

Милицейский произвол на дорогах России стал общенациональной бедой. Чтобы ему успешно противостоять, мало чувствовать правду в душе и шептать о ней своим близким, надо знать право и иметь гражданское мужество остановить руку бьющего… Может быть, и ко мне, поверженному на землю невзгодами, придет на помощь без предоплаты человек, не боящийся силы. Хотелось бы в это поверить…

6. Метро «Девятьсот пятого года»

Медицинский осмотр в центре профпатологии я прошел быстро и в одиннадцать часов явился в гостиницу, где остановился на сутки. Мне сказали, что я уже выселен, потому что приехали футболисты, забронировавшие мой номер вчера. До поезда еще оставалось немало времени, и я решил посетить компьютерные салоны Екатеринбурга. Почему-то мне казалось, что цены на товары в большом городе меньше, чем у нас, тайная надежда приобрести хороший цифровой фотоаппарат толкала меня на безрассудство, ноги изнашивались, а выбор так и не был сделан. Десять тысяч рублей пятисотками мирно лежали у меня в сумке среди белья, завернутые в целлофановый пакетик, без дела.

За два часа до поезда я спустился в метро и встал в очередь к окошку, купить жетоны на проезд. Троих сотрудников милиции я увидел издалека и понял, что они направляются ко мне.

– Ваша сумка? – спросил у меня старший лейтенант. – Проверка документов. Прошу за мной!

Люди смотрели мимо. Меня завели в служебную дверь и закрыли ее на ключ. Пройдя по коридору шагов пятнадцать, направляющий конвоир открыл другую дверь в глухую камеру, где стояли стол, два стула и топчан. Он достал из кармана блокнот и ручку и принялся переписывать мои данные, другой сопровождавший меня человек начал крутить диск телефона, чтобы проверили в базе данных, не нахожусь ли я в розыске. Старший лейтенант стоял напротив меня и руководил проверкой. Они по очереди вертели пластиковую карточку «Альфа-банка», изучая последние квитанции прихода и снятия денег. Следуя рекомендациям банкиров, я держал их при себе.

– Что у него? – спросил офицер.

– Пусто… Последние операции были… – и он назвал число, предшествующее моей поездке, и сумму денег. Рядом лежали проездные документы туда и обратно. Офицер глядел на меня в упор, догадываясь, сколько осталось в загашнике.

– Что купил?

– Не успел, у меня скоро поезд.

– Я вижу… Открой свою сумку…

Отчетливо было слышно стук стремительно пролетающих рядом составов и совсем не было слышно людей. Понятых не позвали.

– Ты понимаешь, что повсюду взрывают дома, и у тебя в сумке может быть взрывчатка… Имеем право!..

Я по очереди доставал вещи наружу и, разворачивая их, складывал на топчан. Он угадал пакет с деньгами наметанным глазом и взял его в руки. Дальнейшее содержимое сумки уже не интересовало сотрудника, и, будь на ее дне автомат Калашникова или граната-лимонка, они бы остались там лежать до гражданской войны.

– Сколько денег? – спросил офицер, доставая на свет мое богатство.

– Десять тысяч, – ответил я.

– Ты ошибся, – сказал он, не пересчитывая купюры, и протянул всю пачку мне. Я был испуган. – Возьми и пересчитай!

У меня на руках осталось девять тысяч. Я заглянул в глаза офицеру – он был красив и невозмутим; оглянулся по сторонам – его подельники смотрели в пол.

– Складывай вещи! – распорядился дежурный. – И быстро на поезд. Если тебя остановит на вокзале милиция, скажи, что прошел досмотр на метро «Девятьсот пятого года» – не тронут! Я позвоню…

Спустя неделю дома я рассказал эту историю человеку, осужденному за кражу, и он показал мне обратную сторону этого фокуса…

Я человек наивный. В жизни меня неоднократно учили разуму: раздевали и грабили, били, брали в долг деньги и не возвращали их, но я по сей день не верю в жестокую силу зла, являясь потенциальной жертвой обмана. Я по-прежнему подсознательно надеюсь на помощь правоохранительных органов и готов кричать: «Милиция!». Неужели я ничему не научился после такого фокуса? Куда мне идти, если завтра я окажусь на улице избитый до полусмерти, без денег и без жилья. Без веры в людей. Сильные пожирают слабых во всем животном мире, но только человек придумал основы добродетели, продлевающие жизнь, что сегодня стараются вычеркнуть из культуры люди, желающие разбогатеть любым путем. Я хочу жить долго, даже с болью в теле, мечтая о невозможном. Право – гуманитарная наука, но где же добро и справедливость?.. Где человеколюбие?

7. Ваше слово

Мой поезд стоял на самой дальней платформе вокзала. Посадка была в разгаре, когда я, хромая, подошел к вагону и встал в конце очереди. Люди галдели, толкаясь, строгая проводница внимательно осматривала каждый билет. Она заглянула в мой паспорт и сообщила:

– Это не ваш билет.

– Почему? – удивился я.

– Вы читаете что берете?

Я сегодня не помню, когда и где купил этот билет. Женщина-оператор, набирая его на компьютере, пропустила одну букву моей фамилии.

– Я вас не возьму на поезд… – отрезала проводница мои попытки объяснить ошибку печати. – Билеты нужно было проверять, не отходя от кассы. Ищите старшего.

Хромая, я поковылял вдоль всего состава, спрашивая, где находится бригадир поезда, и все до единой проводницы шарахались от меня защищать вагоны, словно я пытался проехать зайцем помимо их воли. Время шло, перрон уже почти опустел, провожающих было мало. Нужного мне человека я нашел за пять минут до отправления поезда. Высокий молодой мужчина глядел на меня, как богатый барин на горбуна, просящего милостыню.

– Идите в кассу и сдайте билет, – заметил он. – Возьмете новый.

– Я не успею, я болен!

– Ничем не могу помочь… Я не врач…

В отчаянье я повернул голову в сторону подземного перехода, ведущего на вокзал, и с ужасом увидел, как на другом конце перрона двое сотрудников милиции, прогуливаясь, щипали хохочущих женщин. Вечер был душный. Стояла жара. Горячий пот катился по моему изношенному телу рекой, насквозь пропитывая рубашку и брюки. Все ближе и ближе, не торопясь, подбирались вампиры. Словно вши по месту резинки нижнего белья, они надвигались на меня в перспективе сходящихся линий железнодорожных путей и платформ, предчувствуя соленую слабость недомогания. Кусок живого и липкого мяса – я дрожал перед ними в страхе, вспоминая, как в Челябинске по очереди мародеры в милицейской одежде обирали до нитки моих друзей. «Они не могли не заметить ошибку в билете и сообщили соседям», – буравила голову предвзятая мысль.

Быстро, скороговоркой, в отчаянье я начал рассказывать бригадиру поезда про боли в спине, показывая исписанные врачами,бумажки; про безногую мать, ждущую сына дома; про метро «Девятьсот пятого года». Я лез ему под шкуру, объясняя, что до следующего поезда ждать двое суток, что я останусь без денег один в страшном городе, где царит произвол. Кто-то из куривших в тамбуре пассажиров, выглядывая наружу, угрюмо заметил мне:

– Москва слезам не верит.

Я ответил ему:

– Согласен!.. Бог высоко, а царь далеко… Москва не верит!.. – и, обращаясь к бригадиру, спросил:

– Ваше слово?..

Он понял.

Александр Муленко, альманах Неволя