Райотдел (из записок районного опера). Часть 3

Некогда РОВД украшала Доска почёта с фотографиями лучших сотрудников. Но Доску сняли, и не мудрено. На наших совещаниях, как и в беседах с глазу на глаз, начальство поочередно за «упущения» по службе бичует «по матушке» буквально каждого подчинённого. С учётом этого печального обстоятельства было признано непедагогичным называть «моржовым хреном» или «валетным пидором» человека, фотка которого в двух шагах через стенку, красуется на Доске почёта под надписью: «Лучшие люди райотдела». СТРУКТУРА УГРОЗЫСКА

По штату в отделе уголовного розыска Заводского РОВД числится 50 человек. На деле же работает то ли 37, то ли 38, да и из тех постоянно кто-то болеет или в отпуске, в командировке или на сессии (некоторые каким-то непостижимым образом ухитряются учиться заочно – при таких–то нагрузках!), в отгуле или в запое. В итоге получается, что работы – уйма, но работать – некому, однако работать – надо; начальство ведь давит и жмёт, не взирая ни на какие объективные причины и оправдания. А потому – работаем, даже ещё и справляемся, с натруженным стоном и кряхтеньем держим показатели «на уровне». Что не мешает руководству постоянно драить нас и сношать, повод для чего, понятно, всегда находится.

Структура районного угрозыска такова.

Начальник (должность – майорская, майор у нас её и занимает; в некоторых же райотделах кадры за последние годы разогнали до того, что там и старшие лейтенанты угрозыском командуют!) и его заместитель (тоже майорская или, как минимум, капитанская должность).

Пять «территориальных» подотделов. Весь Заводской район поделен на пять примерно равных частей – «территорий», и каждый из подотделов занимается раскрытием преступлений, совершенных на его «территории».

Четыре так называемых «линии». Каждая из «линий» курирует расследование по одному из четырёх видов преступлений. В нашем РОВД таковыми принято считать квартирные кражи, незаконный оборот нарковеществ, угон автотранспорта и тяжкие преступления (убийства, тяжкие телесные повреждения, разбой, изнасилования).

Чуть подробнее – насчёт взаимоотношений оперов- «территориалов» и оперов-«линейщиков». Многие криминалы орудуют на территории всего района, а то и города. «Территориалам», ограниченным в деятельности границами своих частей Заводского района, очень трудно с ними эффективно бороться. Вот тут-то к ним и приходят на помощь «линейщики», владеющие всем объёмом информации по более обширной территории. И получающие сводки, отчёты, рапорты и донесения не только отовсюду из нашего района, но из горУВД, из облУВД, из областных Управлений других регионов и, в случае необходимости, даже из соседних государств. Они всю эту груду информации изучают, анализируют, обобщают, делают выводы и доводят их до сведения «территориалов». А когда надо – самостоятельно совершают необходимые оперативно-розыскные мероприятия. Если опер- «территориал», в основном, занимается текучкой, и не имеет возможности трудиться на длительную перспективу, то «линейщики» как раз и призваны не на какие-то конкретные преступления реагировать, а предупреждать подобные виды преступлений. Готовиться к рецидивам и осуществлять комплекс мероприятий по ограничению, контролю и ликвидации криминальных проявлений. Если «территориалы» – «руки уголовного розыска, то «линейщики» – его «мозг».

Но так – только в теории и на бумаге. Если в городском угрозыске «линейщики» как раз и несут основную часть нагрузки, то в наших погруженных в текучку буден райотделах роль «линий» принижена и во многом обесценена. Ведь эффективность их деятельности проявляется не сразу, а начальству уже нынче подавай успех! Руководству уже сегодня нужны позарез высокие показатели раскрываемости. Ибо за текущее состояние дел в борьбе с преступностью их самих вышестоящее руководство драит-чехвостит. Где уж тут думать о дне завтрашнем-послезавтрашнем, до которого ещё надо дожить, как-то досидеть в своём руководящем кресле.

Не хватает людей на «территориях»? Забрать их с «линий»! Чуток снизит эта переброска кадров сегодняшний уровень преступности в районе – уже хорошо. А что будет через год-два – про то пусть болит голова у следующего поколения руководителей ЗавРОВД.

Так что если по штату каждая из «линий» нашего РОВД должна состоять из четырёх человек (начальник «линии», старший опер, опер и помощник опера), то на деле реально там работают по одному, максимум по два человека. Все остальные брошены на «территории», и обслуживают исключительно текущие потребности районного угрозыска.

Я – ОПЕР

Теперь обо мне персонально. Я – опер-территориал. Закреплён за третьим территориальным подотделом отдела уголовного розыска Заводского РОВД, обслуживающего Северный микрорайон нашего Заводского района.

65 тысяч жителей, 3 рынка, 4 государственных магазина и несколько десятков (точную цифру назвать затрудняюсь) – частных, 15 кафе (два из них в прошлом месяце сгорели при неустановленных обстоятельствах), 21 платная автостоянка, 3… нет, 4 парикмахерских, 6 пунктов обмена валюты, 7емь школ, 7 или 8 детских садиков (раньше было вдвое больше, но за последние годы многие из них позакрывались. В одном из бывших детсадиков теперь, к примеру, размещается районный суд, в другом – районная прокуратура, в третьем – районная налоговая полиция, и т.д.), одна поликлиника, одна больница, один – бывший кинотеатр, а ныне – салон по продаже французкой мебели (маленький полированный столик, скажем, стоит там больше моей годовой зарплаты!). Ну и ещё много всякого интересного и завлекательного…

В официальных бумагах моя «территория» характеризуется так: «спальный микрорайон, отдалённый от центра города, но хорошо достижимый общественным транспортом».

Ещё одна любопытная россыпь цифр: ежегодно в Северном микрорайоне регистрируется от двух с половиной до трёх тысяч преступлений. В том числе: от 20 до 30 убийств, вдвое больше тяжких телесных повреждений, десятки грабежей, разбоев и изнасилований, сотни краж (из которых подавляющее большинство – квартирные; в этом специфическое отличие любого «спального жилмассива»). И великое множество иных более-менее серьёзных преступлений и правонарушений, раскрывать которые (а в идеале – и предотвращать) я и мои коллеги-опера призваны.

Захожу на свой этаж. Иду по окрашенному тусклой краской коридору, здороваясь с сослуживцами. Некогда каждый из этажей любого из РОВД украшала Доска почёта с фотографиями лучших (по итогам истёкшего периода) сотрудников размещенных на данном этаже отделов и структур. Но в последние годы Доску почёта сняли. И не мудрено: на наших многочисленных совещаниях-заседаниях, равно как и в приватных беседах с глазу на глаз, вызвав «на ковёр», начальство поочередно распекает за «упущения» по службе и бичует «по матушке» буквально каждого из своих подчинённых. И с учётом этого печального, но объективно неизбежного обстоятельства было признано непедагогичным и политически ошибочным называть «моржовым хреном», «валетным пидором» или ещё каким-нибудь «гвоздём анальным» человека, фотка которого буквально рядом, в двух шагах через стенку, красуется на Доске почёта под гордым заголовком: «Лучшие люди райотдела».

Поэтому никого больше под тот заголовок и не вывешивали. А поскольку постоянно обнажённая Доска почёта рождала у посетителей смутное подозрение, что «лучших людей» в данном райотделе больше не существует, вывелись полностью, надо полагать, то за ненадобностью со временем испарились и сами Доски.. В райотделовских кабинетах от того стало ещё более голо и пусто, казённо и бездушно, тоскливо и беспросветно.

МОЙ КАБИНЕТ

Вхожу в кабинет, в котором и работаю, и провожу приличный кус своей жизни.

Штат подотдела: старший опер, два оперуполномоченного и помощник опера. Мы вчетвером занимаем комнатушку площадью в 16 квадратов. Интерьер комнаты: вешалка, три канцелярских стола (а поскольку нас четверо, то в те относительно редкие моменты, когда вся четвёрка одновременно собирается в комнате, и всем необходимо место для составления срочных бумажек, делёж трёх столов между четвёркой желающих немедленно усесться за них офицеров превращается в нешуточную проблему, с громогласным выяснением отношений, вспоминанием многолетних обид и чуть ли не хватанием друг друга за горло), канцелярский шкаф с чистыми бланками протоколов допросов, обысков, выемок и воспроизведений, два сейфа – по одному на двоих оперов (вообще-то по инструкции каждому полагается персональный сейф, но, как и всего остального, стальных шкафов в РОВД не хватает). В сейфах мы обычно держим принесённые с собою из дома на обед бутерброды, водку, презервативы и порножурнальчики с весёлыми картинками. А также и то, ради чего, собственно говоря, сейфы в наших кабинетах и установлены, и из-за чего их не оставляют без присмотра открытыми днём и старательно запечатывают на ночь – находящиеся в разработке или на учёте у оперов дела: оперативные, оперативно-розыскные, агентурные, учётно-наблюдательные и некоторые иные…

На моём столе (а точнее – на том столе, который я сам считаю своим, но на который постоянно претендует то один, то другой из моих коллег) – настольный перекидной календарь с записями на каждый день, треснутая пепельница, стаканчик с карандашами и ручками, пишмашинка (канцелярская механическая, стационарная, марки «Листвица», с донельзя разбитым шрифтом и заедающей при печатании лентой; никто пишмашинок угрозыску ныне не выделяет, желающие достают их себе сами, либо выклянчив в следственном отделе одну из находящихся там на балансе и поломавшихся, отремонтировав её затем на свои бабки, либо выцыганив в обмен на какие-то услуги или водку (женский вариант – пару коробку конфет) в одной из находящихся на твоей «территории» контор или организаций)…

В ящиках стола – писчая и копировальная бумага, скрепки, дырокол, конверты, марки, всякая иная фигня, выкинуть которую – жалко, вот и валяется бесполезно в твоих ящиках годами… Стены кабинета украшены картами района и города, с обозначенными на них маршрутами общественного транспорта, списком находящихся в розыске преступников (обычно в нём 10-15 фамилий), настенные календари с не очень похабным рисунком, небольшим портретиком Сталина – за Иосифа Виссарионовича начальство постоянно дёргает, мол: «Не положено!», и периодически на какое-то время портретик исчезает, но затем неизбежно возникает вновь, неистребимый, как Феникс.

Казённые занавески на окнах, электрокипятильник в шкафу под папками с документацией (прячем от пронырливых коллег из соседних подотделов, чтобы не стырили!), засиженная мухами лампочка под потолком.

Вот, пожалуй, и полный пейзаж нашего подотделовского бытия.

НАРУЧНИКИ И ТАБЕЛЬНОЕ ОРУЖИЕ

Кроме уже упоминавшихся милицейской формы и служебного удостоверения, атрибутами «оперства» являются наручники и табельное оружие.

Наручники каждому из нас выдаются при поступлении на службу. Они – номерные, и закреплены персонально за каждым из сотрудников. Применять их нам приходится персонально – на допросах, при конвоировании, арестах или задержаниях. Свои «родные» наручники я посеял на третьем месяце службы. Точней говоря – я почти уверен, что их у меня спёрли во время одного из визитов на притоны. Тёрся там сзади меня какой-то мутный хмырь, пока я притоносодержателю профилактический втык делал… Хмыря того я больше никогда не видел, и сильно грешу на то, что ему мои наручники приглянулись. Докладывать начальству об утрате закреплённого за мною спецсредства не стал (меня самого олухом и выставили бы!), а новые наручники раздобыл себе при обыске у одного подозреваемого. Сам он подался в бега, мне пришлось участвовать в шмоне на его адресе, в присутствии его мамаши. Смотрю – наручники в тумбочке валяются. Чего, секу, им пылиться? Пока мамаша в соседней комнате увлечённо пререкалась с моими товарищами, я те железки кинул себе в карман – и уволок! С тех пор они мне исправно и служат.

Теперь о пистолете. За каждым из оперуполномоченных закреплено табельное оружие – пистолет системы «Макаров». Дрянная, ненадёжная и неудобная в применении пукалка. Ею разве что в собственной квартире с родной тёщей перестреливаться, и то – всю обойму пришлось бы всадить в упор, чтобы гарантированно завалить любезную моему сердцу маму супруги Анну Илларионовну. А на улице, на некотором от преступников расстоянии, особенно при условии, что в руках у них – с т в о л ы поувесистее твоего, то что «макарыча» потной ладошкой стискивать, что свою яишню – польза будет примерно одинаковая.

Стрелять меня ещё в армии научили. Ну а в милиции лишь изредка удаётся съездить на зачётные стрельбы. Так что в принципе в стоящего в двух шагах от меня неподвижного человека я попасть смогу (если не будет сильного ветра, или руки не затрясутся с бодуна). Однако в том-то и соль, что попадать мне ни в кого не хочется.

Каждое применение табельного оружия – это последующее разбирательство, с писанием подробнейшего рапорта: как и почему применял? Можно ли было избежать применения? И если была хоть малейшая возможность не стрелять, то какого же хрена я, сосиска порхатая, за оружие хватался?! И хорошо, если в результате всех разбирательств подтвердится, что действовал я строго в рамках служебных полномочий и инструкций, что пулял в кого надо, и попал именно в того, в кого пулял… Ну а если, не приведи Господь, срикошетившая от камня или асфальта пуля угодит в случайного прохожего? Если вообще окажется, что я элементарно обознался, и тот самый особо опасный рецидивист, которого мне только что удалось прямо на улице изрешетить вдоль и поперёк, при детальной проверке и вскрытии патологоанатомом окажется вовсе невиновным, и лишь слегка похожим на «особо опасного» мирным обывателем? Хана тогда оперу! Куча отличнейших, преданнейших делу и долгу оперов загремели из органов, а то и за решётку лишь потому, что дёрнула их нечистая сила невпопад нажать на спусковой крючок. Каждый выстрел мента в реальную цель, в живого человека – это как игра в лоторею, где ставкой – твоя последующая жизнь. Не повезло тебе – и всё, суши вёсла, паря… В таких условиях сто раз подумаешь, прежде чем из табельного оружия произведёшь хотя бы один выстрел. Но если дело обстоит именно так, то тогда естественен вопрос: а зачем вообще пистолет тебе нужен? Выхваченным оружием надо пользоваться быстро и без малейших колебаний, руководствуясь золотым правилом: обнажил с т в о л – стреляй немедленно и насмерть! А замешкайся ты, и заметивший пистолет в твоей руке преступник выстрелит первым, нож метнёт, кастетом ударит.

Но раз стрелять ты заранее и не собираешься, или, во всяком случае, считаешь это очень нежелательным, то хвататься за пистолет не стоит вообще. И даже ещё определённей выскажусь: лучше и вовсе не иметь при себе табельного оружия! Честное слово, без «Макарова» в кармане любой опытный опер чувствует себя куда раскованнее и увереннее. Когда руки твои пусты, и в карманах нет ничего убойного, то поневоле начинаешь рассчитывать исключительно на собственные ум, быстроту реакции, сообразительность и отвагу. Ты постоянно настороже, у тебя нет ложного чувства защищённости (именно – ложного, ибо практика доказывает, что при серьёзной опасности гарантировать твою безопасность не сможет ни пистолет, ни пулемёт, ни даже гранатомёт.).

Постепенно в тебе, безоружном, вырабатываются такие качества, как ловкость, изворотливость, умение разбираться в человеческой психологии и в нюансах всевозможных возникающих вокруг тебя ситуаций, твёрдость души и решительность.

Упомяну и чисто бытовые неудобства постоянного таскания с т в о л а при себе. Элементарный вопрос: где и как его носить? Кобура на поясе – вариант для человека в форме, которую розыскники надевают крайне редко. «Наплечная», так называемая «оперативная», кобура более подходящая. Но всё равно постоянно таскаемые под плечом килограммы утомляют, особенно если в течении дня приходится много ходить, а то и бегать. И опять-таки, от наметанного взгляда наличие кобуры с пистолетом под плечом не укроешь, сразу расшифруешь свою принадлежность к «органам». Тогда уж можно вообще выходить на свою «территорию» с громадным плакатом в руках: «Я – сотрудник правоохранительных органов!» Как ни странно, большинство бандитов такой плакат лишь отпугнёт от тебя, а некоторых наоборот – заставит обратить на себя внимание, пойти за тобою, и где-либо в укромном уголку – шарахнуть тебя сзади по макушке булыжником или ломиком! И слишком для многих криминалов дело чести – украсть или, ещё лучше, внагляк отнять у поганца–м у с о р а его огнестрелку.

А летом? Если разгуливаешь по улицам в лёгких брючках, футболке с короткими рукавами и сандалиях на босую ногу, то где тогда прикажете цеплять «пушку»? Может, ещё в сумочку-барсетку прикажете её положить? Из которой быстро в минуту опасности оружие не достанешь, и которую у своей жертвы нападающие обычно отнимают в первую очередь.

В фильмах, правда, пистолеты ещё носят, элегантно заткнув их себе за пояс, ну так то ж кино! А попробуй так и взаправду – и тяжёлый «Макаров» всё время будет проваливаться у тебя в брюки, а в самый ответственный момент – запутается. Или же – выстрелит в момент выхватывания, безошибочно отстрелив у тебя самое святое! Да и опять-таки летом за километр будет заметно, что пистолет в штанах болтается…

Я это всё так подробно расписываю для того, чтобы пояснить, почему вопреки всем инструкциям лично у меня вообще нет (!) закреплённого за мною табельного оружия. Как в своё время при поступлении на службу не получил его, так до сих пор и не получаю. И никому про свою «беспистолетность» особо не кричу, будучи уверенным в том, что погруженное в свои проблемы начальство это обстоятельство будет замечать лишь изредка и ненадолго.

Вот в прошлом году был случай: некий маньяк-садист тогда терроризировал всю область – то там на вечерней или ночной улице женщину ножиком порежет и изнасилует уже мёртвую, то – тут… Областное УВД и все РОВД области были поставлены на уши, вооружённые милицейские патрули по усиленному варианту патрулировали улицы с семи вечера до шести утра. И, по слухам, сам министр внутренних дел предупредил по телефону, что в случае очередной мокрухи те сотрудники органов, которые в момент совершения убийства патрулировали данный «квадрат», будут немедленно изгнаны из милиции. Перспектива для выходящих на патрулирование – не из приятных… Попытались и меня тогда воткнуть в состав одной из таких групп патрулирования, но тут-то и выяснилось, что до сих пор у меня не оформлен допуск к табельному оружию. Начальство взбеленилось: «Как это?!. Да почему же ты молчал до сих пор?! Немедленно оформи допуск и получи табельный «Макаров»!» Но сказать – легче, чем сделать. Не один час оформляется допуск, и даже далеко не один день. Пока я вяло пытался что-то совершить в этом направлении, маньяка благополучно поймали (причём совершенно случайно – он пытался сбыть снятые с очередной зарезанной жертвы золотые часики своему приятелю, на наше счастье оказавшемуся ментовским осведомителем!), и вопрос о моём скорейшем вооружении без каких-либо усилий с моей стороны сам собой угас.

Чтоб совсем уж закрыть эту тему, добавлю, что хранится табельное оружие в оружейной комнате на первом этаже, в специальных «пирамидах». И каждый раз при выезде на операцию в случае надобности его полагается забирать оттуда под расписку в спецжурнале, а при возвращении – сдавать обратно, опять-таки под расписку. Если же вскорости после одной операции ожидается выезд на другую, и знающие об этом хлопцы «макарычи» не сдают, а уносят в свои кабинеты, то это уже считается грубейшим нарушением. Застукают за подобным проверяльщики – взгреют по первое число! Ещё один довод за то, кстати, чтобы не возиться с пистолетами вообще. Знаю, что многие опера думают иначе – свыклись они с оружием, и без него чувствуют себя сиротами. У каждого это – индивидуально, общих критериев нет, одному – так, а другому – совсем иначе. Оружие – как и женщина, его надо уважать, к нему надо привыкнуть и привязаться, его надо понять и прочувствовать до печёнок-селезёнок… А для меня оно – раз и навсегда чужое. Мёртвый и во многом небезопасный для меня самого кусок железа. Ну не люблю я оружие, и всё тут!..

ОПЕРАТИВКА

…На моих часах – ровно девять. По утрам в девять у нас – оперативка.

Вместе с остальными спешу в кабинет начальника районного уголовного розыска.

Нашему майору – четвёртый десяток. Нездоровый цвет лица (постоянно пребывает в прокуренных кабинетах), красные от недосыпа глаза, грубоватый и охрипший от крепких сигарет голос… Мы его уважаем: не болтун, вырос из рядовых оперов и работу знает досконально. Что матюкливый – так у нас всё руководство такое. Зато в отличие от прочих – матюкается не зло и беспредметно, а – по-доброму, заслуженно, так сказать – адекватно ситуации, и стало быть – не обидно.

«Так… Кто чем сегодня планирует заниматься?..» – как всегда в начале оперативки интересуется начугро. Розыскники поочередно докладывают: «Вчера задержал домушника, ну вы же знаете… Осенний переулок, дом 4… Он уже дал сознанку, я договорился со следаком, и сегодня повезём его на воспроизведение…», «Расследую кражу барсетки с документами из машины, через полчаса отправляюсь на опрос свидетелей…», «Надо писать отказной материал по заяве гражданина Гогеридзе, шапку с него якобы сорвали на улице позавчера… А соседи его утверждают, что постоянно пьёт он, как сапожник, и, скорее всего, шапку этот «звероюга» где-то сам же в канаве и обронил…» И так – каждый из присутствующих.

Потом майор любопытствует и насчёт тех, кого в данный момент не видит. «Где такой-то?» – «Только что уехал на задержание…». «А такой-то?» – «Заболел, жена звонила вчера вечером, говорит – раньше, чем через неделю, с больничного не выйдет…»

Всё выслушав, всех обсудив, начальник затем даёт некоторым новые задания и поручения. Другим же советует по задуманным ими мероприятиям делать то-то и так-то вместо того-то и такого-то. Потом зачитывает только что поступившие служебные телеграммы с оперативной информацией и ориентировки. Плохо сработавшие в чём-либо за последние дни, или же неудачно отвечавшие на вопросы майора и вызвавшие этим его неудовольствие, получают от него нагоняи. То и дело звучит его любимая присказка: «Вы – офицеры, или так – сосиски в мундире?!» Говорится это строго и внушительно, но – без надрыва, без истерики; просто констатация фактов. Тебе даётся возможность осознать и сделать выводы на будущее. А не сумеешь – вали на хрен из угрозыска; слабаков здесь не держат, нюни и плаксы пусть ищут себе работу в другом месте.

Настроив коллектив на нужную волну, начальник заканчивает оперативку парой бодрящих фраз, и покидает райотдел – его ждут в горУВД. Из окон своих кабинетиков мы наблюдаем, как он выходит из здания и садится за руль собственного авто – «Жигулей»-«пятёрки» зелёного цвета в экспортном исполнении, аккурат под цвет названия кафе «Зелёный фургон»…

Как, вы ничего не слыхали об этом кафе?! О, а у нас не только в районе, но и в городе он хорошо известен после позапрошлогодних событий. Когда некий гусь в кепке средь белого дня кинул в окно кафе гранату РГД-5. Она, понятно, взорвалась со страшным грохотом, ранив осколками двух сидевших за одним из столиков посетителей, чисто случайно оказавшимися местными криминальными «авторитетами» по кликухам «Белый» и «Сеня-Ящик». Весь Энск доподлинно знал, что нашалапутил в кафе некогда ходивший у «Белого» в б у г р а х, а затем изгнанный им за пристрастие к д у р и и потому затаивший глухую обиду дважды ранее судимый гражданин Зыков по кличке «Шпала». Но слухи к делу не пришьёшь, и в суд в качестве улик не предоставишь, мало ли кто, и про кого, и про что судачит… Докопаться же до истины самостоятельно милиция в данном конкретном случае не смогла (б р а т в а умеет хранить секреты!). Да и, если честно, особо и не пыталась, ну их – эти внутримафиозные разборки… Сами пусть порядок в собственных рядах наводят! Они и навели… Повалялись «Белый» с «Ящиком» пару недель в больнице, в палате для особо почётных гостей и под охраной, а потом честь по чести объяснился каждый из них с ментурой, накатав бумажку типа: «Ничего не знаю и не понимаю, ни к кому претензий не имею, считаю произошедшее чистой случайностью…» Так всё и покатилось дальше по накатанной колее. «Шпалу» вот только с тех пор живым никто не видел. Бесследно пропал человек, словно и не было его никогда, словно не он это совсем недавно выпендривался и кричал на с х о д н я к а х братановских: «Да я этого «Белого» – одной левой!» А теперь вот, стало быть, докричался… Но раз исчез – так и говорить не о чем. Может – уехал куда-то за границу, хе-хе, сейчас ведь это просто, были б только бабки на кармане, а ежели ты уже за бугром и с бабками, то на фиг возвращаться? Так что все как-то сразу просекли, что не видеть им больше живого «Шпалу», и про него сразу же забыли.

Что касаемо начальника районного уголовного розыска, то он в данной ситуации, по мнению б р а т в ы, проявил себя мужиком «с пониманием». Не делающим лишние телодвижения и гонящим волну в никому не нужном направлении. А потому анонимно-благодарствующая общественность вскорости и презентовала ему з е л ё н ы е «Жигули».

Уверен, что всё было обтяпано по первому разряду, вполне законно. И любой проверяющей комиссии майор с документами в руках доказал бы, как дважды два, что вполне имел и право, и возможность при майорской скудноватой зарплате те самые «Жигули» приобрести. Но никто из проверяльщиков, впрочем, интересоваться происхождением «пятёрки» и не подумал; оно им надо – в чужие дела носярами соваться. Сами ведь, поди, тоже не на велосипедах по жизни раскатывают, а зарплата у них – ненамного выше майорской. И для проверяльщиков, и для всей Системы майор был с в о й, то есть – участвующий в игре, понимающий некие общие правила, и ни в чём от них не отступающий. Такой своего никогда не упустит, но и сумеет не обнаглеть, не будет зарываться, не подставит коллег по стае. А пока ты – в смычке, в связке, в общей кодле – погубить тебя может разве что какая-либо ну совершенно немыслимая и дикая случайность.

ТЕКУЧКА

Тем временем начавшийся, как обычно, рабочий день катится дальше по накатанному пути.

Я делаю то, что мне как оперуполномоченному и полагается делать.

Опросы пострадавших и свидетелей, допросы подозреваемых, задержанных, арестованных и обвиняемых, доставка (либо конвоирование) в райотдел, или же из РОВД в прокуратуру, ИВС, СИЗО, суд или ещё куда начальство велит…

Рейды плановые и тематические, поисковые мероприятия, задержания, аресты… Посещение притонов, адресов подучётного элемента и мест массового скопления населения, базаров, торговых точек, парков и лесополос…

Далее – участие в прочих наших оперативках, совещаниях-заседаниях, общение с посетителями, сексотами, коллегами и начальничками всех уровней и рангов…

Плюс к этому – энное количество часов в неделю мне полагается знакомиться с поступившей в РОВД служебной документацией, сшивать секретные и совсекретные дела, заниматься прочим бумаготворчеством… И не захочешь, а упаришься! Помимо этого, 2-3 раза в месяц (иногда – и чаще) мне предписаны суточные дежурства в РОВД, но это уже – такая фигня, о которой надо рассказывать отдельно и поподробнее.

Всё это и есть моя «земля», то есть мой низовой уровень оперской деятельности. Наверху, в солидных руководящих креслах, жизнь видится совсем иною, и зовётся совсем иными именами, мы же видим её п о д л и н н о й , реальной, не придуманной, невыгодной для восприятия многими. Но – НАСТОЯЩЕЙ.

Мы этим дышим, воспитываемся, пропитываемся насквозь, полнимся, деформируемся… Живём!

…Да, и не забыть ещё – нужно достать где-то немножко денежек, жене на новое платье… Ничё, сейчас всё обдумаем тщательно, потом провернём пару оперативных комбинашек, и к концу рабочего дня успешно решим и эту проблему.

Владимир Куземко, специально для «УК»