Почему мы не можем купить в аптеках недорогие современные лекарства

  В России в разгаре битва за таблетки. Кризис, падение рубля, паника вокруг «свиного» гриппа вызвали в прошлом году лавинообразный рост цен на лекарства. Государство ответило введением регулирования цен на самые популярные из них и попытками переноса производства современных препаратов в Россию — опять же для того, чтобы сбить цены. Дают ли эти меры эффект? И когда мы сможем покупать в аптеках современные лекарства по доступным ценам, а врачи получат возможность эффективно нас лечить?

Прежде чем выписать препарат от аллергии, врач спрашивает, есть ли у меня знакомые на Украине. И объясняет: нужное мне лекарство, гистаглобулин, в аптеках Киева стоит примерно 10 гривен (40 рублей), а у нас 800–900 рублей. Пока я раздумываю, доктор дает мне телефон своей украинской приятельницы, которой можно сделать заказ.

Гистаглобулин часто назначают аллергикам. Его формула давно известна, он производится во многих странах. В России его выпускает сразу несколько фармкомпаний, на Украине — харьковское ЗАО «Биолек».

— Препарат изготавливается на основе крови. Наверное, кровь русских стоит дороже, — иронизирует начальник отдела продаж компании «Биолек» Игорь Шаповалов в ответ на мой вопрос, как можно объяснить разницу цен.

Но то, что в прошлом году в некоторых российских аптеках в восемь раз подорожал отечественный арбидол и в четыре раза — простенький глицин, даже такой логикой не объяснишь. Причины совсем другие, и они известны: отчасти жадность производителей и аптекарей, решивших нажиться на всеобщей лекарственной панике, отчасти упавший рубль. Российские препараты тоже зависят от курса валют: фармсубстанции для них, как правило, покупаются за рубежом.

В итоге пострадали не только обычные посетители аптек. Льготники и больницы не смогли получить 10% нужных лекарств: цены выросли, и у государства не хватило денег на их закупку. Сразу после этого правительство решило навести в отрасли порядок. Целей две: сделать лекарства более доступными, а рынок — менее зависимым от импорта.
Первый, второй, третий…

Первой задачей государства было сломать давно сложившуюся в России схему, когда между заводом-производителем и покупателем возникают минимум три-четыре посредника (см. схему). В результате лекарство дорожает хорошо если в три раза. Зампред думского комитета по охране здоровья Сергей Колесников утверждает: есть случаи, когда цена поднимается в четыре-пять, а то и в семнадцать раз!

Причина проста: в России официально работает несколько сотен компаний — дистрибьюторов лекарств. Каждому нужно кормиться, получать свой процент. Для сравнения: в Швеции существуют всего два дистрибьютора, в других европейских странах счет идет в худшем случае на десятки. И если средняя маржа шведских дистрибьюторов крутится около 10%, то у нас нормой считается 30%.

— Есть национальные дистрибьюторы — это десяток компаний уровня «Протек» или «СИА Интернэшнл». Они развозят лекарства по всей стране. Но, как правило, на региональном уровне медикаменты проходят еще через одного-двух посредников. Почему? Есть объективные причины: например, «свой» поставщик предлагает аптеке из Воронежа лучшие условия, чем национальный: товар чуть дороже, но с отсрочкой платежа в 40 дней. Но есть и субъективные — когда крупных игроков вообще не допускают к региональным аптекам. Выставляется условие: продавать только местным оптовикам. Почему? Да потому что они контролируются местными чиновниками, а им тоже кушать хочется, — объясняет «РР» ситуацию эксперт, знакомый с региональным фармрынком.

Свой вклад в уровень цен вносит и коррупция. И вклад немалый. Наглядный пример — арест осенью 2006 года практически всего руководства Фонда обязательного медицинского страхования (ФОМС). Государство в рамках программы обязательного медицинского страхования выдает регионам субвенции на закупку лекарств. Деньги распределяет как раз ФОМС. Так вот, бывшее руководство фонда выдавало их по «откатному» принципу: те регионы, что заносили в кабинеты чиновников деньги в конвертах, получали больше бюджетных средств.

В регионах деньги на московские взятки собирали с фирм, участвовавших в тендерах на поставку лекарств. Потом они же эти тендеры и выигрывали, а препараты поставляли по ценам в несколько раз выше рыночных.

Пример из уголовного дела. Глава Томского территориального фонда обязательного медицинского страхования Евгений Копасов взял у одной из компаний 750 тыс. рублей, «занес» их московским чиновникам и получил субвенцию в 15 млн. Компания, «проспонсировавшая» взятку, региональный аукцион на поставку лекарств, ясное дело, выиграла и стала поставлять в больницы Томска гематологические анализаторы по 802 тыс. рублей за штуку при рыночной цене 540 тыс.

Подвела участников схемы исключительно их жадность: за первые полгода они умудрились раздать в основном «благодарным» регионам 29 млрд рублей — почти все, что государство выделило на закупку лекарств на весь 2006 год. Тогда ими и заинтересовалась Счетная палата, а затем и Генпрокуратура.

— Госзакупки — это золотое дно, — соглашается директор по маркетинговым исследованиям компании «Фармэксперт» Давид Мелик-Гусейнов. — Известны случаи, когда тендеры готовились под определенный препарат или даже компанию, аффилированную с местной властью. Все эти маленькие фирмы-посредники, которыми сейчас кишит рынок, появились тогда же, когда и аукционы на закупку лекарств.

Чтобы сломать подобные схемы, государство и ввело максимально возможные оптовые и розничные наценки.
Ни копейкой больше

Скандальный герой прошлой осени — новый препарат тамифлю. Он появился в разгар «свиного» гриппа, и его цена сразу зашкалила за несколько тысяч рублей. Сейчас в трех московских аптеках подряд, куда обратился кор­респондент «РР», это лекарство в капсулах продается по 1184 рубля 85 копеек. Это пример того, как действует постановление правительства о госрегулировании цен.

Суть в том, что чиновники составляют список жизненно необходимых и важнейших лекарственных средств (ЖНВЛС). Сейчас их около семи тысяч. За основу взят список Всемирной организации здравоохранения. Там можно найти все виды инсулина, сердечные, онкологические препараты и даже активированный уголь. Отпускные цены на такие лекарства производители обязаны регистрировать в Росздравнадзоре. А затем каждый регион устанавливает максимально возможные оптовые и розничные надбавки. Нарушил их — заплати серьезный штраф. Стоимость того же тамифлю так и сложилась: завод зарегистрировал цену в 861 рубль, плюс НДС, плюс максимальные 10% оптовой и 15% розничной надбавок, установленных в Москве.

По этой схеме невыгодно плодить посредников. Сколько бы компаний ни влезло в цепочку, их общая наценка не сможет превысить максимально возможную. И первые итоги государственной «кампании против аптекарей» вроде обнадеживают. Росздравнадзор отчитался, что с начала года цены на лекарства упали на 2%. И массового закрытия аптек или обеднения ассортимента, которым пугали потребителей многие участники рынка, не произошло.

Но проблема в том, что, введя регулирование цен, государство не смогло придумать эффективную систему контроля. Проверки выборочны, и многие аптеки пока не боятся нарушать новые правила. Федеральная антимонопольная служба провела за последнее время 1251 проверку, и нарушения обнаружились в трети аптек. Ревизия Генпрокуратуры показала, что в некоторых аптеках Ставрополья накрутки на препараты из списка ЖНВЛС составляли 726%.
Путь в Россию

У госрегулирования цен на лекарства есть один недостаток: компания-производитель может не договориться с Росздравнадзором о начальной цене и вообще прекратить производство лекарства, чтобы не работать себе в убыток.

— Под обязательную регистрацию цен попало 60% наших лекарств, — рассказывает Юрий Мочалин, директор по корпоративным связям и работе с госорганами фармкомпании «АстраЗенека Россия». — Для расчетов надо было составить список из 21 страны, где наша компания ведет продажи. Цена в России не могла быть выше минимальной из них. В итоге наши цены остались на уровне 2009 года, даже без поправки на инфляцию.

В «АстраЗенеке Россия» не скрывают, что российский рынок интересен им настолько, что они готовы идти на серьезные уступки местной власти и лишиться части прибыли. Но все ли международные компании разделяют такой настрой?

Именно поэтому следующий после госрегулирования цен шаг правительства — производить как можно больше лекарств внутри страны. На днях был утвержден список «стратегических лекарств» (более пятидесяти), которые должны производиться на территории России. Одна проблема: патенты на большинство из них принадлежат зарубежным фармгигантам, таким как Roche, Sanofi-Aventis, Novartis. По сведениям «РР», в ближайшее время все эти компании правительство поставит перед выбором: либо открывайте свои заводы здесь, либо уходите с рынка.

— Минздравсоцразвития подает ясный сигнал фармбизнесу. Потери от госрегулирования невелики по сравнению с тем, что будет, если таким компаниям, как наша, вовсе перекроют кислород. Никто не хочет терять российский рынок, один из самых быстрорастущих в мире. Скажут построить завод — построим, — говорит на условиях анонимности представитель крупного иностранного концерна.

Россия и в самом деле привлекает прежде всего перспективами. По расчетам компании «Фармэксперт», сегодня один россиянин тратит на лекарства $120 в год. В тех же США — в десять раз больше. Но правительство обещает, что расходы на здравоохранение будут увеличиваться, а значит, будут расти и продажи. Именно головокружительные перспективы и заставляют зарубежных гигантов покорно сносить все новые и новые требования властей.

Локализация производства защитит и от резких перепадов цен. Если компоненты, из которых делают лекарства, станут производить в России, курс доллара или евро будет несильно на них влиять. С другой стороны, цены тоже резко не упадут.

— У нас есть планы по созданию в России полного цикла производства. Но не думаю, что произведенное здесь лекарство будет стоить дешевле, чем где-то в другом месте. Потому что затраты на инфраструктуру и персонал сопоставимы с Западной Европой. Скорее, это привнесение в российскую отрасль международной экспертизы и передового опыта западных компаний, — объясняет Юрий Мочалин.

Участники рынка признают — чтобы сэкономить, компании переносят производство в Китай или Индию, а не в Россию.

Заставить западные концерны переехать в Россию — это только половина плана правительства. Вторая состоит в том, чтобы помочь местным фармкомпаниям производить новые оригинальные препараты. И с этим намного сложнее.
Наштампуем — будем жить

В конце XIX века немецкий химик Феликс Хоффман, чтобы облегчить страдания отца, преследуемого ревматизмом, дал ему ацетилсалициловую кислоту. А уже в 1899 году немецкая компания Bayer зарегистрировала этот препарат под торговой маркой «Аспирин». Так появилось первое в мире официально запатентованное лекарство. И хотя формулу простенькой кислоты мог воспроизвести любой химик, производить и продавать это средство долгое время могла только фирма Bayer.

В этом и есть суть патентной защиты. Когда компания изобретает новое лекарство, она на 15–20 лет получает на него исключительные права. Затем формула препарата становится широко известной, и производить его может кто угодно. Неоригинальное лекарство называется дженерик. Именно их сейчас и штампует на своих заводах большинство российских компаний.

— Выпускать новые лекарства, конечно, выгоднее, чем дженерики: в первом случае маржа производителя доходит до 50%, во втором — в лучшем случае до 10–15%. Но прежде чем создать оригинальное лекарство, нужно изрядно потратиться на его изобретение, а у российских компаний просто нет таких денег. Поэтому они прочно заняли нишу дешевых дженериков, — говорит Давид Мелик-Гусейнов.

И правда, затраты западных гигантов на разработку нового лекарства иногда доходят до $1 млрд. Где взять такие деньги тем российским заводам, что десятилетиями производят цитрамон и продают его по пять рублей или выпускают такой же древний парацетамол?

Российские препараты в стоимостном выражении занимают только 20% рынка. А вот если считать по проданным упаковкам, картина практически обратная. Это говорит о том, что в аптеках продается много дешевых и, как следствие, низкокачественных отечественных препаратов. Правительство хочет изменить ситуацию и уже подключило к этому свои структуры.

Так у госкорпорации Роснано есть свой вариант того, как наладить в России производство современных лекарств. Сегодня многие западные компании тестируют свои новые препараты именно у нас — из-за дешевизны такого рода услуг. Но после клинических испытаний лекарство регистрируется и производится на Западе, а в Россию импортируется. Понятно, что цена летит вверх из-за транспортных издержек и таможенных пошлин. Идея «Роснано» — создать компанию для совместных исследований, которая потом получит права на продажу препарата в России. Для этого госкорпорация готова проинвестировать часть исследований.

По данным «РР», многие западные компании заинтересовались этой идеей. Кроме того, в распоряжении Роснано уже есть пять лекарственных разработок — так называемых молекул, на основе исследования которых получают новое лекарство. Среди них — будущие препараты по лечению онкологии, центральной нервной системы, ВИЧ и гепататита С. Их предоставила российская компания «Химрар». Уже известно, что Роснано вложит в проект 1,2 млрд рублей. Пять молекул — это много или мало?

— Есть государственная программа «Фарма-2020», — объясняет масштаб проблемы директор некоммерческого партнерства «Орхимед» Константин Балакин, — в ней четко сказано, что к 2020 году в России должно появиться 150–200 собственных оригинальных лекарств. Теперь давайте посчитаем. На одно исследование тратится не меньше шести-восьми лет. На рынок выводится в лучшем случае одно из десяти лекарств, отправленных на тестирование. Получается, к 2012 году мы должны «засеять» не меньше 2000 молекул. Но ничего похожего и близко не происходит.

У Константина Балакина редкая и востребованная в России профессия — инновационный менеджер. «Орхимед» объединяет одиннадцать научных институтов. Если
совсем упрощать, то Балакин и его команда мониторят, чем занимаются ученые, находят разработки, из которых может получиться лекарство, и предлагают купить его крупным российским фармацевтам.

— У нас любят говорить, что с распадом СССР была разрушена советская наука. Но, на мой взгляд, главная потеря — это исчезновение отраслевых НИИ и других организаций, призванных, грубо говоря, упаковать широкое фундаментальное исследование в конкретный товар. Например, в Москве есть Институт органической химии. Его задача — искать новые методы синтеза. Там это делают ради красивой химии, и мало кто задумывается, что, возможно, одно из соединений могло бы спасти людей от рака. «Орхимед» берет на себя роль того самого НИИ или, как сейчас принято говорить, инновационного менеджмента. Но в масштабах страны такая деятельность — капля в море. Должны быть государственные центры биоскоринга, которые, как через сито, пропускали бы через себя тысячи разработок. Такие центры есть в развитых странах, нечто подобное готовится в Белоруссии. А у нас много говорят про инновации, но конкретных шагов я не вижу, — констатирует Балакин.

Представители «Орхимеда» объехали уже все крупные российские фармкомпании. Сначала интереса не было вообще: те предпочитали делать дженерики и не думать ни о каких инновациях. Но сейчас у компаний постепенно появляются деньги, а с ними и желание выпустить что-то свое, оригинальное.

— Пока у нас 50 проектов, инвесторы найдены только на четыре, — подводит промежуточные итоги Константин Балакин. — Если все будет хорошо, то через пять-шесть лет мы выведем на рынок хотя бы одно лекарство. Как ни странно, договориться с бизнесом легче, чем с Минпромом, который вроде как должен поддерживать инновации. Когда мы подаем туда анкеты, нас спрашивают, каков будет объем продаж этого лекарства через три года. Какие три года, если полный цикл занимает двенадцать лет?!
Крысиные заплывы

Двухметровый бассейн посреди огромной лаборатории. Несколько раз в день строго с определенных точек в него запускают маленьких белых крыс. Животные должны найти «сушу» — выступ, скрытый под водой. По краям бассейна расположены четыре лампочки. Предполагается, что, оказываясь в воде изо дня в день, крысы рано или поздно запоминают, где «суша», и прямиком плывут туда. Пересечение световых лучей от лампочек помогает им сориентироваться.

Трудно поверить, но таким образом в Институте физиологически активных веществ РАН (ИФАВ) в подмосковной Черноголовке ищут лекарство от болезни Альцгеймера. Мы приехали сюда по рекомендации «Орхимеда»: ИФАВ — их активный партнер. Но в день нашего приезда эксперимент не удался: все животные флегматично плавали и совсем не спешили на сушу.

— Жарко, — констатировал один из сотрудников лаборатории, — им нравится купаться.

То, что это не профанация, а серьезные научные исследования, стало ясно из дальнейших объяснений. Животные поделены на три группы. Первым искусственно привита болезнь Альцгеймера, вторым тоже, но одновременно дается лекарство, третьи совершенно здоровы. Больные крысы рассеянны и забывчивы, они никак не могут запомнить, где выступ. Здоровое животное быстро находит «сушу», а зараженное и через много дней после начала тестов выписывает бесполезные круги по воде. Лекарство считается эффективным, если крысы из второй и третьей группы показывают примерно одинаковые результаты.

У ИФАВ есть несколько разработок против болезни Альцгеймера. Права на последнюю, самую перспективную, на основе препарата димебон, в свое время частично выкупил фармгигант Pfizer. Заплатил $225 млн. Но 4 марта 2010 года представители концерна объявили о провале препарата на третьей фазе клинических испытаний. А это значит, выводить лекарство на рынок нельзя.

— Pfizer специально купил эту разработку, чтобы ее «утопить», а вместо нее на рынок выведут другой препарат, стопроцентно принадлежащий этой компании, — такой версией анонимно поделился с «РР» один из участников рынка.

— Я не согласна, что димебон неэффективен. Та негативная информация, которая прошла в прессе, отчасти связана с непониманием журналистами некоторых терминов и особенностей клинических испытаний, — спорит Елена Шестова, заведующая лабораторией нейрохимии ИФАВ. — Говорить о конечных результатах пока рано, не все исследования завершены.

Впрочем, какова бы ни была дальнейшая судьба чудо-лекарства, в ИФАВ уже ведут работу над его аналогами. Институт даже выиграл голландский грант на свои исследования. «Орхимед» следит за происходящим и параллельно ищет потенциальных инвесторов среди российского фармбизнеса. Главное — чтобы, когда появятся первые результаты, будущее лекарство вновь не перекупили иностранцы. Иначе российская фармотрасль будет обречена на вечную штамповку копеечных дженериков. А потребитель, придя в аптеку, как и сейчас, окажется перед выбором: отечественное — дешевое, но малоэффективное — или эффективное импортное, но по непомерным ценам.

Автор: Наталия Телегина, «РР»