Чем и как объясняется настоящая эпидемия военных переворотов в африканских странах в последнее время?

Чем и как объясняется настоящая эпидемия военных переворотов в африканских странах в последнее время? Есть ли хотя бы одна общая причина, вызвавшая эти перевороты? Что можно сказать об участии любых внешних сил во всех этих событиях? Какое влияние на происходящее оказал явный рост террористических угроз на всем континенте? И почему военная служба – почти единственный “социальный лифт” в большинстве африканских стран?

Вечером 1 февраля попытка военного переворота произошла в Гвинее-Бисау, одном из беднейших государств мира, находящемся в Западной Африке. Президент Гвинеи-Бисау Умаро Сисоку Эмбало заявил, что стрельба в столице страны городе Бисау возле дома правительства длилась несколько часов, есть погибшие. После начала перестрелки остановилась работа аэропорта, банков, госучреждений и коммерческих предприятий отмечает издание Радио Свобода. При этом ни одна из политических сил Гвинеи-Бисау ответственность за случившееся на себя не взяла. Некая пока не установленная группа нападавших, хорошо вооруженная, была в гражданской одежде, но выглядели они и действовали как профессиональные солдаты. Куда они потом разбежались, также пока непонятно.

В целом прошедший год для Африканского континента отметился рекордным количеством государственных переворотов. Чад, Мали, Гвинея, Судан. И уже в январе этого года все продолжилось – военный переворот произошел в Республике Буркина-Фасо, и вот теперь, хотя и неудачный, в Гвинее-Бисау.

Казалось бы, в Африке в наши дни, пережившей когда-то в общей сложности более 200 военных переворотов с периода деколонизации в 50–70-е годы 20-го века, приведших к той или иной смене власти (большая часть их десятилетиями приходилась на беднейшую Западную Африку), это явление уже ушло в историю и перестало представлять опасность. Однако, как выяснилось, нет. На днях Генеральный секретарь ООН Антониу Гуттериш прямо констатировал, что в Африке, помимо эпидемии COVID-19, началась и “эпидемия переворотов”.

Так почему сейчас в странах Африки происходит один военный переворот за другим? Об этом Радио Свобода рассказывает живущий в западноафриканском государстве Сенегал военный аналитик, африканист, офицер в отставке Сергей Елединов:​

Мои самые разные друзья, из России, США, Европы, долго живущие и работающие в разных странах Африки, часто недоумевают из-за того, почему у власти там десятилетиями находились откровенные идиоты и жулики. Но тут дело не в персоналиях, а в системе, которая лишена адаптивности и саморегулирования. При существующей модели путь во власть открывался лишь изначально принадлежащим к элите популистам и демагогам, которые использовали эту власть исключительно в целях личного обогащения, себя и близкого круга. И политическое долголетие большинства африканских правителей, их нежелание отдать власть, конечно, объяснимы – для них потеря власти почти всегда вскоре означает вынужденную эмиграцию или тюремный срок, а то и смерть.

И чудовищный уровень воровства и коррупции тут объясняется их простецким желанием в короткие сроки создать “подушку безопасности” для последующей жизни в изгнании. Коррупционная африканская псевдоэлита, уже пора употребить такое слово, очень далека от патриотизма или хотя бы чувства меры и ощущения реальности. Это обычно просто вороватые временщики. И при возникновении любой новой угрозы подобный государственный механизм сразу теряет последнюю работоспособность, деградирует, экономическая ситуация становится катастрофической, протесты растут, и власть просто рушится. А военные ее фактически лишь подхватывают.

– Вы сами давно живете в Африке, у вас богатый опыт наблюдения за тамошней жизнью, есть много знакомых среди военных разных государств. За все это время явно накопилось много личных историй, свидетельств и признаний?

– Историй накопилось очень много. Наиболее показательная — это несколько бесед с одним молодым сенегальским лейтенантом, выпускником французской школы “Притани” (это сеть военных учебных заведений во многих государствах Франкофонии, с очень высокими требованиями для поступления, с огромным конкурсом, по блату туда попасть невозможно, ничей туповатый протеже просто не сможет там учиться). А потом этот парень окончил знаменитую военную академию Сен-Сир в самой Франции, куда его пригласили как одного из лучших в выпуске.

После академии он вернулся на родину и выбрал местом продолжения службы подразделение коммандос морской пехоты. Когда я с ним познакомился, этот лейтенант пребывал в состоянии, которое сейчас модно называть разрывом шаблона. Получив образование в одном из лучших военных вузов мира, он прибыл служить в элитное подразделение своей родины – которое, с его слов, было не способно защитить даже само себя. Из-за отсутствия финансирования, полного отсутствия обученных кадров, современной техники, материалов и вооружения.

Я ему охотно поверил. В разных странах Африки я видел немало десантников, которые никогда не прыгали с парашютом, или танки, которые не способны сдвинуться с места, потому что, допустим, им годами не меняли грунтозацепы на гусеницах. Армейские внедорожники, такие как “Хаммеры”, которые стоят в ангарах, потому что нет топлива или запчастей. Пулемёты, у которых при стрельбах разрывало стволы, потому что их элементарно никогда не чистили. Патрули, собирающие дань со всех проезжающих машин, так как солдатам задерживают жалование. Нелетающие истребители, потому что летчики предпочитают уходить в гражданскую авиацию и боятся летать на самолетах, не прошедших базовые регламентные ремонты. Непонятно откуда поставленные снаряды для реактивной артиллерии с истекшими сроками эксплуатации, рискующие взорваться в любой момент и “забрать с собой” весь расчёт установки или батареи.

Я лично знаком был и с новым главой военной хунты в Гвинейской Республике, подполковником Мамади Думбуя. Его рассказы также были показательны: “Когда меня пригласили возглавить силы специальных операций Гвинеи, то мне пришлось возглавить то, чего не существовало в принципе, и с огромными трудностями мне пришлось все это создавать практически с нуля”. В общем, какие правительства – такие у них и вооруженные силы. Только иногда им вот приходится защищать родину в настоящей войне.

– Что можно сказать об участии любых внешних сил в этих переворотах? С ХХ века как-то все привыкли считать, что сами по себе, без иностранных игроков, такие события в Африке не происходят.

– Сегодня напрямую – нет. Времена киношных наемников явно прошли. Они могут появиться – но потом, по приглашению новых властей. Кстати, если вы намекаете на вмешательство России – то в данных случаях я не видел никаких явных следов, если речь идет о переворотах. В целом, на примере Ирака или Афганистана, могу отметить: поддерживать любых “своих сукиных детей” иностранным державам имеет смысл только в том случае, если они в состоянии хотя бы предотвратить угрозу собственному режиму. В противном случае это все бессмысленно. Дешевле искать какие-то новые договоренности с новыми правителями. Но пусть сперва закрепятся. Этим определяется и нынешняя мировая реакция на последние события в Мали, Гвинее или Буркина-Фасо. Кроме порицания, довольно ханжеского, и санкций, причем руками ближайших соседей, дело дальше не пошло. А перевороты в Чаде и Судане вообще были мало замечены мировым сообществом.

Основных иностранных бенефициаров в Африке обычно устраивает текущее положение и старые режимы. Это дешевле, чем платить реальную цену за эксплуатацию африканских ресурсов. Это устраивает всех: международные корпорации и самые разные мировые лидеры закрывают глаза на коррупцию, воровство международной помощи и относительную легитимность африканских правительств. А эти правительства закрывают глаза на деятельность транснациональных корпораций и создают видимость стабильности. Но когда обозначенные выше объективные системные проблемы легко разрушили эти конструкции, их восстановлением или поддержкой никто заниматься не захотел. В общем-то, произошедшие перевороты для многих не стали сюрпризом.

Отдельно нужно упомянуть отношения всех этих африканских государств с Францией, которой когда-то принадлежало большинство колоний в Западной и Центральной Африке, и здесь до сих пор говорят по-французски. Это особенный случай, это не только экономические, но и репутационные потери. Уже под угрозой оказалось само дальнейшее существование “Франсафрики”, старинного комплекса взаимоотношений Парижа с бывшими колониями. А для многих других стран, в том числе и России, на этом фоне в какой-то момент было открыто “окно возможностей”. Но, полагаю, все усилия и инициативы Москвы в Африке скорее можно назвать бессистемными и реактивными, чем заранее подготовленными.

– А какое влияние на большинство этих переворотов оказал явный рост террористических угроз на всем континенте? Почти все военные, пришедшие к власти там и там, говорят, что над их страной нависла угроза, в первую очередь, идеологии радикального джихадизма и группировки “Исламское государство”, с которой прежняя власть совершенно не справлялась.

– Эта террористическая угроза и правда сейчас очень велика, вместе с многоплановым кризисом и пандемией COVID-19. И все это как раз по факту и развязало руки военным. Армии стран, о которых мы говорим, со всеми их недостатками, оказались, естественно, первым государственным институтом, вставшим на пути террористов. Но плохое материальное обеспечение, низкое нерегулярное жалование, клановость в этих армиях способствовали преступлениям, этническим чисткам, мародерству, дезертирству, внесудебным расправам, воровству оружия и материалов, даже шпионажу в пользу террористов.

Это все отталкивало от солдат местное население и не могло быть совместимо с успехом – в отсутствии которого обвинили прежде всего офицеров. Но вместо решения проблем своих национальных вооруженных сил в разные страны были приглашены иностранные военные, в том числе из России. Кроме того, прежние власти начали, преследуя свои цели, вооружать всякие проправительственные этнические ополчения и милиции. И в итоге национальные армии могли просто прекратить существование: или быть уничтоженными террористами, или исчезнуть как государственные институты – из-за того, что на них возложили всю вину за поражения. Несомненно, это подтолкнуло офицеров к переворотам. Неслучайно в преддверии путча в Мали в воинских частях там долго шли волнения, а переворот в Буркина-Фасо стал прямым продолжением бунта в столичных казармах в Уагадугу.

И сейчас борьба с радикальными исламистскими группировками – это первоочередная задача военных хунт в Мали и Буркина-Фасо. Срок нахождения этих военных у власти напрямую связан с решением проблемы терроризма. Приоритет, конечно, будет отдан военным операциям. Но, надеюсь, руководители новых военных правительств понимают, что окончательное решение лежит только в гражданской плоскости, в решении социальных, экономических и политических проблем. Как и то, что только лишь одно оснащение новыми вооружениями и какая-то новая мотивация личного состава армии и сил правопорядка, на фоне по-прежнему активной поддержки партизанских группировок частью мирного населения, к положительным результатам не приведет.

– Почему исламский терроризм прямо обрел новую жизнь именно в странах Сахеля? Почему его идеи непотопляемы? Какой-то особой радикализацией и исламским консерватизмом африканцы на протяжении веков так уж не отличались.

– Не соглашусь с мыслью, что это непотопляемые идеи. Терроризм тут исчезнет, когда террористом быть станет не только опасно, но и невыгодно. Когда государство будет в состоянии создать среду, позволяющую населению вести мирную жизнь и заниматься созидательной деятельностью. Террористическая угроза, всякие незаконные вооруженные формирования стали следствием объективных проблем региона, которые я назвал: экономических, политических, демографических, климатических и прочих.

И не стоит забывать, что террористы в подавляющем большинстве, за исключением иностранцев и так называемых “карьерных исламистов”, – это бывшие мирные граждане этих африканских стран. И выбранный ими салафизм, джихадизм и исламизм – это ответ на полное отсутствие социальной справедливости, на жесткое и наплевательское отношение к ним собственного государства. Поэтому вступление в ряды террористов – это был часто единственный оставшийся для них способ заработать на жизнь. Вот и весь секрет. Я еще отдельно оговорюсь, что проводить параллели между всеми африканскими мусульманами и участниками незаконных экстремистских движений исламистского толка нельзя – это исламофобия, крайне опасная вещь.

– Во всех случаях мы с вами говорим именно о военных переворотах, когда к власти в этих странах пришли офицеры. Никаких гражданских восстаний и революций не было. Почему именно так?

– “Человек с ружьем” в Африке – это всегда символ власти. Власть почти всегда у того, за кем стоит армия. И если военные на волне кризиса и народных протестов берут власть, это, кстати, не всегда значит, что армия с народом. Это значит, что армия больше не поддерживает действующую власть. При всей своей нелегитимности эти перевороты привели к необходимой смене власти. Тем более когда смещенный режим уже властью как таковой не являлся, не выполнял минимальных задач и не контролировал ситуацию в стране. Недопустимость военных переворотов в этом случае нивелировалась уродливостью смещенного режима. Иногда же переворот по факту лишь формализовал фактическую власть в стране. И, главное, относительная бескровность состоявшихся переворотов, которые ничуть, замечу, не раскололи тамошние общества, – тому прямое подтверждение. Можно сказать, что власть не захватывали, ее просто подхватили из ослабевших рук или должным образом оформили. И подавляющая часть населения действия своих военных горячо приветствовали – вот это показательнее всего.

Армия в Африке – это институт не просто силовой, но и наиболее сплоченный, объединенный общими идеями и принципами, как формальными, так и неформальными. Местный офицерский корпус, на мой взгляд, – самая молодая, образованная, разносторонне развитая часть общества. Большинство этих военных учились, проходили стажировки или участвовали в миротворческих миссиях за границей, что расширило их кругозор. Армия тут много ближе к народу, чем политики или ненавистный государственный бюрократический аппарат. Захват власти военными – это скорее показатель того, что доверие к гражданской власти полностью утеряно. Даже названия этих военных хунт говорят сами за себя – в каждом есть “Родина” и “спасение/сохранение/восстановление”.

Мы говорим о военных переворотах, да, осуждаем их, бесспорно. Но вспомните страны, где их пока не случилось – и где мы видим вопиющие примеры незаконного удержания власти другими методами. Жестоких навсегда “обнуленных” диктаторов, меняющих конституции, чтобы бесконечно продлевать свое правление. Гвинея-Бисау, Кот-д’Ивуар, Камерун, Бенин, Того, Экваториальная Гвинея, Конго – этот список можно долго продолжать. И именно эти политики и голосовали сейчас, кстати, за принятие санкций против Мали, где, да, военные незаконно удерживают власть.

– То есть вы хотите сказать, что власть военных — это хорошо для Африки? Это, мягко говоря, странно.

– Когда в обществе и государстве наступает катастрофа, возникает потребность в силовых решениях. И видимая массовая поддержка пришедших к власти военных хунт – тому подтверждение. Но если мы говорим о длительной перспективе, то, конечно, военные никогда не смогут предложить путей устойчивого долгосрочного развития страны, предполагающих хотя бы минимальный набор свобод, их этому просто не учили. Как не учили и экономике, и общественным наукам.

Но при этом желание грубой силой, приказами, рапортами и командами контролировать все сферы жизни, в том числе благодаря непрозрачности и неподотчетности силовых структур, а также богатым возможностям для ухода от налогов и таможенных сборов, для рейдерских захватов, неизбежно у военных возникает. Что уже началось в Судане или Чаде.

Власть местных военных – это допустимо для Африки на определенном этапе, когда есть необходимость в жестких антикризисных мерах. Потом же такая власть становится опасным препятствием для любого развития. После купирования острой фазы кризиса они должны передать власть гражданским. Но вот только власть офицеры редко отдают добровольно.

– Кстати, служба в армии и вмешательство в политику, организация мятежа – это тот самый вынужденный и единственный социальный лифт в странах Африки?

– Отчасти да. В массе своей это молодые амбициозные офицеры, хорошо образованные, не занимавшие слишком высоких постов (их обычно еще не обвинишь в каком-то участии в коррупционных схемах), но не занимавшие и совсем уж низких должностей. Им есть что терять, они в общем по-своему неплохо жили и при прежнем режиме – но решились на переворот. У них есть желание что-то изменить, не только декларируемое. Какой путь они дальше изберут – сейчас никто не предскажет. Ясно только одно – им придется находить компромиссы с огромными группами населения, с институтами гражданского общества.

Возможно, самим стать гражданскими, в конце концов. Конечно, не в буквальном смысле надеть пиджаки и занять гражданскую должность. Есть пример Нигерии, где почти все посты губернаторов и администраторов федерального уровня были отданы бывшим военным – и ни к каким положительным результатам это не привело. Стать гражданским – значит стать частью гражданского общества, стать профессионалами в гражданских областях. И этот процесс, естественно, не будет единовременным. Но при выборе правильного пути потом в стране появляются свободы, укрепляется гражданское общество, развивается рыночная экономика. В качестве примера можно привести Руанду с ее президентом Полем Кагаме, бывшим полевым командиром, в окружении которого немало военных. Это, разумеется, никакой не идеал демократии, но определенная положительная динамика в этой стране есть. Примером может быть и Бурунди, также с бывшими военными у власти.

– Со стороны критиков происходящего очень часто звучат обвинения, и вполне залуженные, на мой взгляд, в том, что все африканские армии очень политизированы – что само по себе уже очень плохо и всегда взрывоопасно.

– Процесс политизации армии крайне опасен, но очень часто это навязанный процесс. Военным приходится решать не свойственные им задачи, быть втянутыми в аспекты политической жизни. И еще очень часто политизация армии возникает в кризисные моменты, о чем мы говорили выше. Многие военные здесь, кстати, стараются этого избежать – ведь всю ответственность за возможные сбои режим повесит на них. В Судане и Чаде армия, например, стала вообще основой государственного аппарата и центром политической жизни.

– Вернемся немного в начало нашей беседы. Мы можем сказать, что вышеперечисленные перевороты были сделаны под копирку?

– Конечно, нет. Все они разные, и все эти государства несчастны по-своему. Общее у них лишь то, что смена власти там произошла в результате мятежа, никак не легитимно. Но можно выделить две условные группы. В Мали, Гвинее и Буркина-Фасо правящие режимы уже настолько деградировали и оказались настолько неспособны выполнять свои функции, что военные просто подобрали падающую власть. В то время как в Чаде и Судане военные перевороты просто подтвердили существующий статус-кво, фактическая власть военных просто обрела формальный статус.

– То есть вы хотите сказать, что события в Чаде и в Судане – это вроде как были и не перевороты?

Нет, вне всякого сомнения, это перевороты. Только хотя бы потому, что в обоих случаях предусмотренные демократические и конституционные механизмы смены власти отбросили как ненужную формальность, обошлись без реверансов. Корпусной генерал Махамат Деби, сын убитого маршала Идриса Деби, просто занял свое место во власти, в соответствии с существующей иерархией правящего военизированного клана своих родственников и соратников. Мировое сообщество немного погрозило ему пальчиком. Хоть какая-то стабильность в этой стране всем дороже, с учетом как богатства ее недр, так и действующих в Чаде разных многочисленных отрядов исламистов и вооруженной оппозиции.

А многоэтапный переворот в Судане – это просто было декларирование факта, что фактическая власть в стране принадлежит сложившемуся союзу военных и командиров вооруженных формирований. Да, был смещен древний диктатор Омар аль-Башир, кстати, незадолго до этого успешно победивший на очередных псевдовыборах – но он стал просто ненавистным, лишним и вредным для всех. Лишним – потому что он и его близкое окружение претендовали на ресурсы, значительно уменьшившиеся за период кризиса и гражданских войн. А вредным – потому что бывший президент стал токсичным в глазах международного сообщества, пугалом для всего западного мира. Международному сообществу этого также оказалось достаточно – даже несмотря на продолжающиеся качели с удалением и вновь включением в правительство представителей гражданского общества и на непрекращающиеся народные протесты.

– В итоге – вы полагаете, что эффект домино запущен и перевороты будут продолжаться, и мы увидим их еще много?

– Конечно, если действующие правительства не примут упреждающих шагов. Даже элементарных, без глубокой реорганизации системы. К примеру, крайне озабоченный такой перспективой еще один африканский политический долгожитель – Алассан Уаттара, президент Республики Кот-д’Ивуар, кстати, также засидевшийся во дворце бывший полевой командир, не очень, мягко говоря, легально переизбранный недавно на третий срок – всерьез занялся развитием периферийного бедного мусульманского севера страны. Строятся и развиваются, всерьез, дороги, больницы, школы, инфраструктура, привлекаются инвестиции и создаются рабочие места. Такие же шаги, хоть и запоздалые, делает президент Нигера Мохаммед Базум. Не отстает и президент Сенегала Маки Салл, открывший ряд новых проектов и занявшийся поиском инвестиций и переоснащением армии и правоохранительных органов.

В начале года всегда принято делать какие-то прогнозы. У многих государств Западной и Центральной Африки есть две перспективы: негативная, с “сомализацией” и разграблением всего оставшегося, на фоне непрекращающихся вооруженных конфликтов, и позитивная, когда с африканскими странами мировое сообщество начнет разговаривать как с равными и цивилизованными партнерами. Первое может быстро прийти само по себе, а вот второе африканцам придется заслужить самим.

Автор: Александр Гостев; Радио Свобода