Два тюремных прикола

Произошла эта незатейливая история на одной из северных «командировок», в небольшой, ничем не примечательной колонии усиленного режима, коих было довольно много в те годы. Зона эта пользовалась неплохой славой у сидельцев, потому что была, как тогда говорили, «черной»…

…То есть внутренний порядок там поддерживали не «комсомольцы» во главе с оперчастью, а так называемые порядочные арестанты. Жили там «по понятиям».

Конечно, все в этом мире, как и в том, относительно, тем более порядок. Но особых волнений в зоне не возникало, план (а в описываемое время это было основным показателем), выполнялся всегда с лихвой, поэтому гонений и репрессий руководство колонии не предпринимало. Все катилось по наезженной колее.

Крах операции

Промзона была там богатой, имелись свои цеха по выпуску мебели, геологических домиков-вагончиков, камнецех выпускал приличную плитку из природного материала. В общем, зажиточная была зона, чего уж там. «Хозяин» и питание старался наладить в меру возможностей своих, разведя небольшое подсобное хозяйство. Там выращивали поросят для нужд колонии и был даже маленький тепличный комплекс. Конечно, огурцы и помидоры до стола простых зэков чаще всего не доходили, но на праздники порой случалось полакомиться и им. Но вот зелень поставлялась «баландерам» исправно.

Как говорилось выше, режим был усиленный, поэтому основную массу на зоне составляли «тяжеловесы», то есть люди, осужденные по серьезным статьям на солидные сроки, но впервые попавшие в «места не столь отдаленные». Было и такое в то время, да.

Ну и как всегда и везде, в пеницитарной системе арестанты были разделены по группам и группкам. Я не говорю о так называемых семьях, эти объединения на почве землячества, взаимных интересов и прочего – тема совершенно отдельная. Здесь речь о разделении по «мастям». То есть существует верхушка из «бродяг и авторитетов», были «мужики», на которых, собственно, и держится любая зона, так как они и есть работяги. Были «опущенные», кто это, теперь знают все. Имелись и просто так называемые чушки. Сразу, чтобы не вводить в ненужные размышления неискушенного читателя, постараюсь объяснить, что из себя представляет такой «чушок».

Чушок – это когда человек в условиях изоляции перестает элементарно следить за собой, внешним видом, как говорят, «зачуханивается». И основной целью в жизни для таких людей служит добыча еды, курева и чая, причем желательно «на халяву», так как работнички из них тоже, прямо скажем, не очень. В основном они перебиваются уборкой, услужением и всякой не очень престижной и чистой работой. Так примерно. Относятся к ним «никак». Стараются по возможности держать дистанцию, так как неопрятный человек поневоле вызывает чувство отторжения. Поэтому у них свои «семьи».

О двух представителях этого семейства человекообразных и пойдет у нас речь. Отбывали срок в одном из отрядов два здоровущих (в смысле массы тела) парня. Одного звали Вован. Он прибыл в колонию из далекого чукотского поселка, осужденный за нанесение тяжких телесных повреждений. В прошлом парень занимался вольной борьбой, потом, как водится, забухал, забросил спорт и, пользуясь тем, что имел очень внушительную фигуру, да и силенкой Бог не обидел, пустился во все тяжкие. Мышечную массу он быстро потерял, осталось просто сало, много сала, что уж тут.

О том, как по пьяни он совершил преступление, рассказывать не буду, банальная история. А еще на тюрьме этот здоровяк впал в депрессию, стал пугливым и заискивающим. Уголовники – ребята хваткие и, несмотря на внушительный внешний вид новичка, сразу определили, что перед ними слабый духом человек, и относились к нему соответственно. К тому же родной поселок Вована находился далеко, да и успел он, видимо, здорово насолить родным и близким, потому как передач и посылок практически не получал. Вот и перебивался мелкой суетой, несмотря на большое тело.

В этом же отряде находился второй толстячок по прозвищу Пузырь. В неволе он находился давно, срок у него был вроде как «пятнашка». Может, за забором он и был страшным убивцем, но на зоне таких ухарей хватало, поэтому здесь он был никем и весь свой срок был занят добыванием еды для прокорма объемистого, рыхлого тела. На этой почве парни и сдружились. Зэки их прозвали «два толстяка» и ждали, когда же этап подгонит третьего. Для полного комплекта.

Занималась эта «семейка» тем, что убирала цеха на промзоне. Работа не то чтобы тяжелая, но грязная и непрестижная. Впрочем, им на это было плевать, свою заварку чая и пачку сигарет они зарабатывали еще и тем, что вязали сетки под картошку, мастерство это не требовало ни умственных, ни физических усилий. Сидели, как два паучка, где-нибудь в уголке, и плели свою бесконечную паутину.

А еще был в этой колонии хороший ларек. Начальство старалось без особой нужды отоварок не лишать, тем более таких вот страдальцев «без флага, без Родины». Как-то раз в этот тюремный магазинчик завезли яблочное повидло. Если кто помнит, было когда-то такое, в жестяных больших банках, килограмма, наверное, по три. Врать не буду, точно не помню, но банка большая. Сладкое в зоне всегда идет «на ура». Это простейший способ насытиться – навернуть горбушку черняшки, щедро намазанную таким вот повидлом. Ну а что? Кушать-то хочется. И нашлись же где-то в недрах мехмастерской народные таланты, способные на выдумку. Эх, щедра же земля российская на находчивых людей! Не знаю, какому самородку пришла в голову эта идея, но сделал он вот что.

Аккуратно отклеив этикетку с нарисованным огромным яблоком, этот Кулибин просверлил два небольших отверстия по пайке, сбоку тары. Вверху и внизу. Потом, разогрев содержимое в горячей воде, он приставил к верхней дырочке шланг компрессора и преспокойно выдул все содержимое в другую емкость. Но на этом гений не остановился! Подогнав верхнее отверстие под размер головки шприца, которым загоняют смазку в подшипники механизмов, он, недолго думая, наполнил банку качественным солидолом.

Потом, запаяв отверстия и вернув на место этикетку, этот самоучка, положив «куклу» в сумку, отправился в ларек на очередную отоварку. Первым делом он попросил у продавца, ну да, конечно, вы угадали, банку повидла. Потом принялся набирать курево, чай, ну, там какую еще прочую консерву… Естественно, сумма набранного превысила тогдашние рабочие семь рублей, разрешенных к трате, о чем ему и сообщила ларечница. Почесав в досаде репу, он сказал: «Да ну его нафик, это повидло! Дайте лучше мне вместо него пряников». И вернул ей, конечно же, уже «заряженную» банку. А настоящее повидло унес с собой для того, чтобы продолжить этот приятный «повидловорот».

На зоне трудно что-либо утаить, и поэтому, заметив, что слесаря нещадно уничтожают сладкую массу безо всяких видимых ограничений, к ним потянулись люди. Тайна перестала быть тайной для многих. Процесс замены банок набирал обороты. Конечно, случалось и такое, что вместо качественного повидла хитрецы получали обратно все тот же солидол, ну тут уж, как говорится, так карта легла. На следующий месяц попытка могла стать успешной.

Наконец счастливый день отоварки настал и для наших героев, отоваривавшихся обычно вместе. Так как план покупок был составлен задолго до этого счастливого момента, особых причин набирать деликатесы у них не было. Поэтому, быстро выбрав лимит, по обоюдному согласию в самом конце шопинга они, радостно облизнувшись, попросили… ну да, конечно же, банку повидла. Кстати, ларечница, жалостливая женская российская душа, относилась к этим безобидным на вид увальням даже с долей симпатии.

Устроить «праздник живота» ребята решили в рабочей зоне, там у них был укромный уголок, за штабелем досок, вблизи пилорамы. Слышать постоянный визг циркулярной пилы находилось мало желающих, а их вполне устраивало такое одиночество. Вован, как пользующийся большим авторитетом в связи со своим спортивным прошлым, сумел всеми правдами и неправдами выдурить у хлебореза две буханки хлеба. Протащив все это добро на «промку», они чинно уселись в тени штабеля и неторопливо закурили в предвкушении пира. Потом Вован сказал:

– Пузырь, короче так, давай по-честному. Режем хлеб большими кусками и накладываем ложкой поровну, сколько съедим, столько и съедим. Ладно?

– Конечно, Вован, какой базар. Да и что тут есть-то? Может, за раз и уговорим все? А на обед можно и не ходить, что нам эта баланда, – тоном знатока-гурмана, плотоядно облизываясь, важно ответил толстяк.

Быстро накромсав огромные куски хлеба, Вован вскрыл банку и под пристальным взором Пузыря принялся накладывать «повидло» на свой кусок. Поместилось пять полных ложек. Хлеба почти и не видно было под толстым слоем тягучей массы. Аналогичную операцию, но уже под наблюдением Вована, проделал и Пузырь.

Вован откусил первый кусок и принялся неторопливо его пережевывать. Пузырь, не желая отставать от товарища, тоже впился в свой бутерброд зубами. Но потом поднял недоуменно глаза на методично жующего Вована. Пожевал еще без азарта, потом растерянно спросил:

– Слушай, а что это повидло какое-то несладкое? И керосином воняет.

– Ну, есть немножко запашок… А что ты хочешь, чтобы в зону гнали качественный продукт? Может, сахар сэкономили. Или еще какая байда. Не нравится, не ешь. – И Вован продолжал поглощать свой бутерброд.

Я так думаю, что в процессе выдувания повидла в банке все-таки оставалась его небольшое количество по краям. Отверстия-то сверлили не у самого днища, а чуть выше. Вовану досталось, хоть и подпорченное основательно солидолом, но все же повидло. Поэтому он и ел. Пузырь же намазал себе на хлеб практически чистый солидол, потому и возмущался. Но глядя на то, с какой скоростью уничтожает свой бутерброд его товарищ, тоже откусывал маленькие кусочки и жевал. Ну а как же? «Друг ест, значит, все в порядке. Просто повидло такое, несладкое. А не есть нельзя, все тогда Вовану достанется. Это несправедливо».

Не знаю, такие ли мысли бродили в голове Пузыря, но он тоже отрешенно жевал свою пайку, смаргивая наворачивающиеся на глаза слезы сожаления о том, что повидло такое невкусное. Но он ел! Расправившись с первым бутербродом, Вован не мешкая соорудил второй. Но, уже откусив первый кусок, понял: это не повидло! Он уже готов был выплюнуть невкусную смазку, но глядя на то, как задумчиво и уверенно жует его товарищ, тоже решил, что продукт некачественный, но раз Пузырь ест, то, наверное, это съедобно. А Пузырю было уже все равно. Привыкнув к противному вкусу, он механически жевал и глотал, не сводя с Вована печальных, подернутых влагой больших глаз.

Так они питались, глядя друг на друга и не понимая, что происходит. И только когда доели первую буханку хлеба и слегка, если можно так сказать, насытились, Вован сделал вывод:

– Пузырек, а ведь, гадом буду, солидол это. Точно тебе говорю! Я же автослесарем работал, недолго, правда, но вот эту мазуту на нюх чую.

– А я тебе что говорил, дружбан? – чуть не плача ответил ему Пузырь. – Говорил же, несладкое! А ты в ответ – не ешь, и все тут! Как же «не ешь»? Ты-то вон как жрал!

– Так оно у меня сначала сладкое было! Что за хрень? Бери-ка банку с собой, после съема будем разбираться, что это за кидалово? Честных зэков солидолом кормить! Да я к «хозяйке» пойду с этой банкой, пусть ответит! – сплевывая смазку, кипятился Вован.

Так, плюясь и ругаясь, они двинулись на разборки к начальнику колонии. Хорошо, что кто-то из мужиков увидал двух толстяков, выходящих из-за пилорамы. Узнав, в чем дело, мужик чуть не помер от хохота, как и многие другие, он был «в теме».

– И что, много сожрали? – поинтересовался он, не в силах сдержать смех.

– Да как много сожрешь-то дерьма этого? Полбанки и то не осилили! Нет, мы идем на вахту! Сейчас этой сучке из ларька устроим прожарку! – воинственно размахивал полупустой банкой Вован.

Ему в тон кипятился и Пузырь:

– Обнаглела совсем!

– Подождите-ка, ребята, тут разобраться надо, пойдемте в мехцех, покурим, спокойно все решим, – сделал попытку как-то исправить положение соучастник «баночного заговора».

Но не тут-то было! Разъяренные толстячки, сметая все на своем пути, двинулись в сторону КПП. Там осоловевший от долгого сидения в помещении прапорщик никак не мог понять, чего от него хотят эти два жиртреста и зачем ему настойчиво предлагают пробовать на вкус солидол? Потом до него дошло, и ржал уже весь собравшийся вокруг них войсковой наряд! Никто не мог поверить, что можно съесть столько солидола. Но вот же – банка перед ними!.. И все снова лежали впокат, уже плача от смеха.

На шум прибежал и ДПНК (дежурный помощник начальника колонии), он тоже долго не мог осознать, как такое могло произойти? По привычке искал подвох, но видел только полупустую банку с солидолом и ржущих, как кони, прапоров. Виновники же веселья искренне не понимали, что в этом смешного. Не могли же они просто выбросить самую что ни на есть настоящую банку с взаправдашним повидлом.

На вахту уже прибежали те умельцы из мехцеха, где и изготовлялись эти «заряженные» банки. Пытались перевести все в шутку, но не тут-то было, история уже пошла в народ. Кончилось все тем, что оставшиеся на складе банки, половина из которых уже точно была не с повидлом, были переданы в бригаду мехцеха. За их деньги, конечно. А сами они в полном составе на три месяца были лишены ларька. К тому же еще и продавщица долго не могла простить этим самоучкам такого обидного для нее «развода».

Наши же герои с тех пор получили новые кликухи. Тосол – это Вован, как более благородный и больше съевший, а Солидол – он же бывший Пузырь. Странно, но они потом даже гордились этим выпавшим на их долю испытанием. Вот, собственно, и все.

«Я к Вам пЕшу»

Письма, письма из «зоны»… Как же много они иногда приносят! В том числе и курьезов. Есть там такой обычай – искать «заочниц» (женщин, с которыми можно познакомиться по переписке). С каждого нового этапа обычно удается получить несколько адресов знакомых кому-то и не очень в личном плане счастливых женщин.

И вот тут начинается своего рода гонка, эстафета на выигрыш. Бывалые зэки, конечно, заводят такие знакомства только из-за возможной выгоды, в смысле получения посылочки или передачки. Ну а молодежи вполне хватает романтики, сам процесс переписки с умной женщиной несет на себе некий эротический флер. Много вариантов развития подобных знакомств. Насколько знаю я, некоторые (правда, если честно, очень немногие) заканчивались созданием длительных отношений.

Русским женщинам, наверное, вообще свойственно испытывать нежные чувства к сирым и обездоленным. Хотя вот, например, в Штатах местные женщины косяком идут на маньяков и серийных убийц. Такой вот разный менталитет. Я, конечно, мужчина, но представить нежные чувства к какому-нибудь Фредди Крюгеру трудно, хотя сердца женские – та еще загадка!

Раньше, во времена описываемых здесь событий, у нас пожизненных мучений еще не придумали, таких просто и без затей стреляли, так что варианта развития сюжета на американский лад не было. Да и количество писем, разрешенных к отправке, на каждом последующем режиме уменьшалось. И все же есть такое, есть, было и, наверное, будет. Тем паче, что и Интернет шагнул за колючку. Я и хочу немного рассказать, как это делается в случае простой уркаганской разводки, да простят меня обманутые женщины.

Так вот, в основной своей массе бродяги, особенно начиная со строгого режима и выше, уже практически теряют связь с родными и близкими, устают они, близкие люди, надоедает им все время в исправившегося брата, мужа, отца, племянника (нужное подчеркнуть) верить. Поэтому там все в основном сводится к умению вызвать в женщине интерес к себе и по возможности договориться о свиданке. Так как ни одна наша женщина не поедет к страдальцу без вкусностей, то, считай, полдела уже в тумбочке!

Надо отметить, что в таких письмах пострадавшая сторона, то есть мы, уголовнички, всегда попадает в места не столь отдаленные по роковому капризу судьбы. Чаще всего – вступившись за честь невинной девушки, и так обычно раз пять-восемь подряд (зависит от возраста, хотя и его для начала указывать необязательно). Главное – фото! Вот с этим всегда проблемы, но выкручиваемся, кто как может. В принципе постулат о красоте мужчины и обезьяны срабатывает, русские женщины любят за душу, так выходит порой. Но есть уж совсем непередаваемые экземпляры! Вот об одном таком случае я и хочу рассказать.

Был у нас в лагере мужичонка с погонялом Чита, и отнюдь не от названия города, так как ударение падало на букву И. В ту пору многие уже знали, что быстрее всего, надежнее и без явных ошибок такие письма могу сочинять я. Каюсь, мне было просто интересно – смогу ли? Да и чаек, типа за «работу», тоже не мешал. И вот подходит ко мне этот Чита и говорит:

– А вот у меня есть адресок, женщина одинокая, двое детей, живет поблизости. Как думаешь, Егор, может что вырасти?..

Ну, этого товарища надо было просто видеть! Все мы там не красавцы, но этот был из ряда вон! Нехорошо, конечно, смеяться над чужим горем, но в данном случае природа явно поскупилась и ничем не компенсировала внешность. Просто представьте в реале озабоченного самца шимпанзе в брачный период, когда самка сидит… в соседней клетке! Такой же весь сморщенный, побитый жизнью «до без зубов» и росточком метра полтора. Лоб низкий, в ноздри смотреть можно и уши «Чебурашка». Ну, это вот описывать так грустно, на самом деле он был такой подвижный весь, прекрасно сознавал свое положение и великолепно им пользовался среди нас. На его ужимки без смеха смотреть было просто невозможно! Вот и я не выдержал, расхохотался! Ни грамма не обидевшись, Чита сказал:

– Да я в курсях, мож, хоть курева пришлет. Попробуем?

Ну как такому откажешь? Нашли мы фото паренька лет тридцати, вполне в духе индийского народного героя, а-ля Радж Капур. Стал я сочинять печальную историю судьбы главного персонажа. Там было все! И происки врагов, и хорошая семья, которая погибла в результате страшной авиакатастрофы, и великолепная вольная светская жизнь красавца в кругах, приближенных к «синема»… несчастная первая любовь, которая была оборвана неожиданным арестом из-за того, что наш герой позволил себе вступить в неравный бой со злыми притеснителями бедных людей!

Писал я, наверно, целых полчаса. Это было ужасно долго, обычно занимало гораздо меньше времени. (Порой хотелось сделать шаблон-болванку, по типу «любовь стремительным домкратом обрушилась на плечи», но передумал, оригинальный вариант дороже стоит.) Короче, в первом письме была задействована вся классика жанра. Интрига, надежда, тайная мольба к сочувствию, обещание неземного блаженства в ближайшем будущем, если покормит теперь. Я, если честно, думал уже, что перестарался с эпитетами, но… через пару недель прибежал сияющий Чита и, размахивая конвертом, заорал:

– Егор, все ништяк! Ответила! Пишет… да вот, сам почитай.

Он протянул мне письмо. Ну что же, на удивление весь этот лазурный бред женщина приняла за чистую монету. Очень сочувствовала, жалела, просила писать, не стесняться. (Кто б видел его счастливую харю, застесняется такой, ага!) В общем, недвусмысленно предлагала свою дружбу и поддержку. Далее уже не так интересно, пришлось мне писать еще несколько писем в том же стиле «наследника из Калькутты». Почтовый роман развивался бурно. И вот бежит снова Чита с новостью:

– Егор! Она едет! Че делать?

И вот тут я призадумался. Самая некрасивая роль во всей этой истории досталась мне, но женщина ведь приехала! Капура под рукой не было, да и не выпустили бы менты на свиданку никого другого. Оставалась надежда на извечную женскую сердобольность, любовь, как известно, зла… Но, как оказалось, не до такой все же степени.

Теперь небольшое отступление, иначе непонятно будет. Краткосрочные свидания в той колонии происходили по следующему сценарию. Комната свиданий разделена пластиковой перегородкой типа окна, полка вдоль него и телефоны односторонней связи (конечно же подключенные еще и на надзирателя). Вот посетитель заходил, проверяли его, передачу, и вызывали визави, уже со стороны колонии. Так ясно? Теперь картина маслом…

Сидит вполне даже симпатичная женщина, рядом две большущие сумки. Ждет своего ненаглядного узника, Робин Гуда наших дней, волнуется, конечно, прическу поправляет, хочет понравиться. Еще бы! К такому человечищу приехала. И вот тут… Открывается противоположная дверь, и НВН (начальник войскового наряда) вводит ее героя! Дама непонимающе смотрит, очевидно, еще надеясь на то, что эту обезьянку привели к кому-то другому. Ну нет, наш Чита, набравши воздуха (деваться-то уже некуда), подошел к окну, взял трубку телефона и сказал:

– Ну здравствуй, родная! Я тут немножко похудел…

Женщина в ужасе вскочила и начала стучать в свою дверь, чтобы убежать. А Чита кричит, уже не надеясь на телефон:

– Торбы (сумки), торбы оставь! Я отъемся! Не забирай все!

Вот так вот закончилась эта история. Кстати, сумки женщина все же оставила и даже потом изредка присылала своему несостоявшемуся кавалеру бандерольки с папиросами. Все-таки – сила слова! Хотя я больше за Читу писем не писал, но он, уже уловив общий тон, сам старательно там что-то сочинял. Краем уха я даже слышал, что к нему обращались за помощью в написании. Вот теперь и думай, благо это или нет, что наши русские женщины так отзывчивы и сострадательны? Но многим, поверьте, очень многим, именно они помогают пережить ТАМ трудное время.

И если вы вдруг получите такое вот письмо «из-за забора», постарайтесь подойти к нему взвешенно. Необязательно, что на противоположном конце этого хрупкого мостика Чита, но такая вероятность есть всегда. Поэтому, милые женщины, будьте внимательны…

Автор:  Игорь Кичапов, альманах «Неволя»