Как помогают волонтеры с юга Украины, поездках в Дебальцево, и что раздражает в мирных подопечных

 «Когда возвращаюсь домой, то 4 дня не хочу никого видеть. Сильный контраст – открываешь окна, а там бабушки на лавочках сидят, свадьбы, фейерверки, дни рождения. Я немножко этого не понимаю, я живу другой жизнью. Они считают, что это к ним не придет. По телевизору сказали, что перемирие, значит, все хорошо. Я считаю, что люди должны знать реальность и правду. Просто нельзя расслабляться.»

 Ее зовут Оля Данилова, ей чуть за 30 и она воспитывает двух детей, но уже больше 8 месяцев постоянно ездит на передовую и во время затишья, и в самые жаркие моменты.

Журналист издания INSIDER пообщалась с девушкой и узнал почему она не любит, когда ее называют волонтером, и тяжело ли собирать помощь украинской армии на юге Украины.

– Чем ты занималась до войны?

– У меня есть свой маленький бизнес, я частный предприниматель, один отдел занимается сантехникой, а другой стройматериалами. Но сейчас мой бизнес полностью работает на нашу армию.

– Ты сама основала свой бизнес?

– Да. У меня очень рано умер папа, осталась я, мама и две сестры, младшая и старшая. Нужно было идти работать, чтобы выучить сестру. Сначала ездила в Харьков, была обычной "лоточницей". А теперь уже есть магазины, сотрудники, бухгалтер, я только приезжаю и все контролирую.

– С какого момента ты начала уделять время волонтерству?

– Я и до войны старалась помогать бедным, многодетным, сиротам. Ведь сколько мы дадим добра и любви детям Украины, такое у нас и будет будущее. 

Когда началась война, к нам ринулись беженцы. Все лето я посвятила работе с ними. Их и сейчас в небольшой Новой Каховке более 300-х человек. В основном приезжали из Горловки, Авдеевки и были девушки с Донецка.

Первая волна беженцев была в конце мая – 80 человек были официально зарегистрированы в нашем городе, первые месяцы государство их кормило, а потом перестали. Мы привозили им мясо, одевали.

– За месяц, пока их кормили, они искали работу?

– У нас юг Украины, летом работы было очень много в сельском хозяйстве. У меня подруга занимается фермерством, она предлагала работу за 120 гривен в день + питание + транспорт. Я сделала маленькие визиточки, распечатала ее номер телефона и раздала в лагере всем беженцам. На работу пришло 4 человека.

Я до сих пор общаюсь с девченками, которые сейчас опять вернулись в Донецк. Одна работала кассиром в "Приватбанке" по обслуживанию. У другой – 2 ребенка до 3-х лет. Они приезжали к нам вместе с мужьями. Ее муж только иногда выходил подрабатывать, в основном пользовались тем, что им приносят.

– Тебя возмущало такое поведение?

– Да. Было такое, что я приезжаю с полностью забитым продуктами автомобилем. Выхожу, начинаю носить пакеты, а они сидят на лавочке, курят. Я не выдержала, сказала: "Может вы поможете?". Только тогда они поднялись.

Была такая ситуация, что мы собирали вещи, отбирали их, перебирали. И все время один дедушка-переселенец очень часто приходил за вещами. Оказалось, что он грузил эти вещи в машину и продавал их в ближайших селах.

Но был и один очень работящий парень. Я его хорошо запомнила, его зовут Влад. Он устроился работать в сварочный цех, рано утром уходил на работу, поздно вечером возвращался. И я заметила, что уже похолодало, а он еще ходил в очень легкой одежде. Скромный. Я его долго не могла поймать дома, чтобы передать теплую одежду.

Конечно, людям тяжело бросать свой дом. Когда начали стрелять по городам, то беженцы приезжали только в халатах и шлепанцах. Ведь когда возле твоих детей разрывается снаряд, ты долго не думаешь, хватаешь документы, детей и бежишь, куда глаза глядят.

Сейчас еще часть беженцев живет в гостинице. Но многие люди уже разместились в съемных квартирах. В основном они на учете Красного Креста.

– Так им помогает Красный Крест или вы?

– А кто помогает Красному Кресту? (улыбается)

Мне, конечно, тяжело заниматься всем, но у нас в Новой Каховке больше нет волонтеров. Мне уже вообще не нравится это слово – волонтер. Потому что под ним в наших краях подразумевают мошенников. На Фейсбуке очень много таких организаций, которые собирают средства, но никаких отчетов, ничего не дают, помогать нужно только через проверенных волонтеров.

Недалеко от нас Каховка. Каховских ребят, которых мобилизуют, тоже одеваем и обуваем мы. Хотя в Каховке есть своя волонтерская группа, которая собирает деньги. Куда она девает эти деньги?

– А военные знают об этом?

– Да. Они придут с армии и попросят у них отчет.

Я говорю, что я занимаюсь обеспечением армии, а не волонтерством.

– Когда ты начала помогать именно армии?

– А все начиналось с того, что здесь есть Новокаховская ГЕС и ТЕЦ, когда Крым "отжали", здесь началось огромное скопление военных. Что тогда из себя представляла наша армия? Да ничего. Просто было много ребят в гражданском. Без провизиции, без формы. Мы начали приносить им продукты питания, сигареты, а потом и узнавать, где можно купить форму.

Это были ребята из первой волны мобилизации, призванные 18 марта. Им дали в руки оружие и сказали защищать стратегические объекты. Я помню ту армию, с которой все начиналось, и которая есть сейчас – это небо и земля. За это время армия встала на ноги и распрямила плечи. Благодаря волонтерам воинские части одеты.

Волонтеры дали возможность нашему государству перезагрузиться. Но на этом мы не останавливаемся.

– Когда была твоя первая поездка в АТО?

– 24 июля. Этот день изменил меня полностью, изменил мою жизнь. Мы списывались через Фейсбук с Богданом, другом Парасюка, который тогда принимал участие в боевых действиях. Потом мы с друзьями собрались и поехали к ним. Ребята стояли в чистом поле и ели сырую кукурузу! Все было на чистом энтузиазме, без зарплаты и даже без средств к существованию. Мы просто не могли не помогать им, если не мы, то кто? В тот момент я поняла, что останавливаться нельзя, нужно как можно больше им помогать.

Богдан сгорел в Иловайском котле.

Еще когда я приехала на передовую, то встретила ребят из 28-й бригады, в этой бригаде в основном парни из юга Украины. Но у меня нет разделения на ваши и наши. Сейчас начинается какая-то новая фишка – "твои" волонтеры, "мои" волонтеры. Я думаю, мы делаем одно большое дело. Мы вместе – одна большая семья.

– Как ты собираешь деньги?

– Состоятельные люди деньги просто так не дают. Они сначала долго наблюдают за твоей работой. Я пошла другим путем. Я деньги практически не беру и не прошу, я даю задание людям, которые хотят помочь, говорю, что и где нужно. Они это находят и покупают, а я везу на передовую. Я знаю выходы на крупных бизнесменов, богатых людей. Их бизнес работает хорошо в Украине, а что с ними будет в "Новороссии" – они не знают. Им есть, что терять.

– А ваши чиновники богатые люди?

– Да. Конечно. Но они денег не дают. Наши чиновники – это в основном Партия регионов.

– Как организована твоя работа?

– Я приезжаю в часть, там уже есть свои знакомые военные, комбриги, комбаты. Они говорят, чего конкретно не хватает их подразделениям. Армии на данном этапе уже не нужны продукты питания и одежда. Армии нужно больше то, что помогает выиграть войну. Кто лучше всех видит, слышит, тот и выигрывает. А значит, нужны тепловизоры, бинокли, рации.

Бывают моменты, когда волонтеры привозят тепловизор, и ребята, которым дали их в руки, увозят их с собой на ротацию, они считают, что это конкретно им подарили. Но с опытом мы уже начали делать по-другому. Я приезжаю непосредственно к командующему, говорю, что у меня есть, спрашиваю, где это сейчас нужнее всего и передаю туда. Я уверена, что эти вещи останутся непосредственно в армии, и ребята передадут обмундирование во время ротации. Вот я привезла планшеты. Я знаю, что эти планшеты закреплены за конкретным артилеррийским взводом, все они останутся там.

Мы живем в 80 км от Крыма. Здесь очень тяжело заниматься тем, чем я занимаюсь.

– С какими волонтерами вы работаете вместе?

– Меня очень поддерживают украинки из-за рубежа – Катя Малахова, Алина, Наташа Хилько и другие. Благодаря им мы делаем большое дело.

– Чем сейчас занимаются волонтеры?

– Сейчас началась 4 волна мобилизации, а значит, нужно все начинать с чистого листа. Снова нужно закупать обувь, ведь земля, на которой ребята находятся, – это чернозем с глиной, обувь просто съедается. Я сама хожу по этой земле и вижу, как обувь убивается.

Я уже сейчас начинаю закупать летнюю форму: брюки, камуфляжи.

Кроме того, у меня сердце кровью обливается, когда вспоминаю, как покидали Дебальцево. Всю технику, которую мы закупали, там бросили. Не знаю, зачем они оставили подарки противнику. Лучше бы взорвали.

– Ты была на передовой во время выхода из Дебальцево?

– Я была как раз в те дни, когда были сильные бои. С 12-го до 15 февраля был просто ад. Мы приехали в Курахово, я была в шоке от того, что видела, со всех сторон было просто зарево, везде работала артиллерия. У меня были слезы на глазах, я говорила: "Сережа, куда же нам ехать?"

Видела многое, но такого никогда. Такое состояние было, когда слегонца перепьешь и легкое качание. Но ты трезвый и это действительно дрожит земля.

Ребята лежали в блиндажах, они заполнили все пустые бутылки, потому что не было даже возможности выйти в туалет.

Я искала своего друга, с которым пропала связь. Слава Богу, он живой. Об этой трагедии больно и тяжело говорить. Это был момент, когда 35-летний мужчина плачет у тебя на плече. Я сейчас говорю и у меня мурашки по коже.

По моим ощущениям, в Дебальцево было в 10 раз хуже, чем в Иловайске.

Мой друг пережил этот ад, у них со взвода 20 человек "200-е", многим оторвало руки и ноги.

"Грады" по сравнению со "Смерчами" – просто цветочки. Столько ребят просто погибли в блиндажах, их живьем закопало.

Последние ребята выходили задолго после того, как по телевизору объявили об "успешной операции" выхода из Дебальцево.

– А что там происходит сейчас?

– Уже после перемирия наблюдалась ситуация, что в 8 утра работают "Грады" по нашим позициям, выезжает ОБСЕ из Донецка и "Грады" прекращаются, ОБСЕ уезжает – "Грады" возобновляются.

Но я езжу на передовую все равно. Я для них не просто Оля, я для них ниточка, которая связывает мир с этой мерзкой, жуткой войной. Я езжу туда, чтоб дарить тепло и радость. Когда я приезжаю к военным, то никогда не плачу, не грущу, я всегда улыбаюсь.

Когда возвращаюсь домой, то 4 дня не хочу никого видеть. Сильный контраст – открываешь окна, а там бабушки на лавочках сидят, свадьбы, фейерверки, дни рождения. Я немножко этого не понимаю, я живу другой жизнью. Они считают, что это к ним не придет. По телевизору сказали, что перемирие, значит, все хорошо. Я считаю, что люди должны знать реальность и правду. Просто нельзя расслабляться.

Все хотят окончания войны, но еще больше – победы. Если бы давали возможность реальную защищаться, а так… Они видят, что они пушечное мясо, которое стоит на отстреле, а им не дают возможности воевать.

Вот, встречала парня, он был в плену у сепаратистов. Его спасли, вытянули, он перенес операцию. Он только встал на костыли, вышел с больницы. Знаешь, о чем они думают? О том, чтобы вернуться. Он говорит: "Вот еще 2 недельки и вернусь". Я отвечаю: "Подумай хорошо". Но он уже все решил. У него есть чувство невыполненного долга, он не доделал своего предназначения до конца. И так все, если честно.

Эта война объединила людей в одно большое русло, и только вместе мы сила. Пока мы вместе, нас никто не поломает. Я на этой войне узнала огромное количество хороших людей. Самое главное, что с такими людьми мне ничего не страшно. Я не боюсь. 

Автор: Алина СУГОНЯКО, INSIDER