Кто такие люди войны

«Лента» проходит Изюм, самый знаменитый блок Востока, хмурых «беркутов» возле груды раскисших мешков и бетонного кубика, бронемашины, слепо задравшие стволы вверх. Над колонной нависло свинцовое небо и моросит, клубы дыма, вонь дрянной солярки, да еще и порывы ветра крадут слова так, что приходится почти касаться соседа головой, чтобы понять друг друга. Снова мы.

В третий раз за этот год самым незабываемым маршрутом. Колонна идет плотно — несколько старичков «Урал», машина управления, инженерный транспорт, волонтеры, несколько БТР второго батальона после капитального ремонта, цистерна. Формировалось всё, как всегда, спешно, последнее время — после засад и подрывов — предпочитают не отпускать одиночек. Так и получилось — с миру по нитке.

Бойцы облепили «коробки» гроздьями, всё никак не хотят лезть внутрь – наслушались бреда про перепады давления и кровь из ушей. Хотя никто из офицеров особо и не настаивает, потому что тела, размазанные об крышу после фугаса, не намного лучше. Эти бронетранспортеры делались под другую войну, другую огневую мощь и другую тактику. Но за неимением гербовой будем писать на туалетной – как обычно.

Цена в этой стране уже давно никого не интересует. Соседство с  сотнями литров топлива под задом и еще десятком тонн в цистерне не добавляет никому оптимизма. Как и автомобили с боекомплектом, щедро рассыпанные посреди «ленты», но выбираем не мы — выбирают нас.

Армия — это огромный механизм, где  тысячи людей вертят машинку для набивки лент, носят ящики, ковыряются в движках, возят воду, готовят еду, строят блиндажи и занимаются еще множеством вещей, без которых невозможно двигать вперед победу. Как ни крути, а ВСУ не самое опасное место в мире – до сих пор помню, как прошлым летом во время совещания, где были озвучены потери по сектору, радио выдало, что за воскресенье на водоемах Киева утонуло 22 человека.

Выходило, что в окопах под Луганском было явно безопаснее, чем на пляжах столицы. Но смерть дома вполне осязаема и понятна – она связана с высотой, со скоростью, прячется в розетке или затасканном  дешевыми фильмами фене в ванной, в блеске клинка в подворотне или в банке с грибами.

Здесь же она повсюду, и имей ты хоть десять лет боевого опыта, он не повлияет почти ни на что. И это сейчас чувствуется в лицах, в позах и разговорах солдат – мы пересекли невидимую границу.  Чуть позже организм выделит привычную горку гормонов и адреналина, чтобы подавить стресс, но пока все спинным мозгом чувствуют, что может произойти.

Кто-то за десятки километров от линии соприкосновения повернет тумблер, и кассетные снаряды града рассекут гигантский квадрат, превращая «коробки» в решето, а тела — в фарш. Снаряд САУ попадет именно в этот  блиндаж, разворотив оба наката, и устроит там братскую могилу.  На левом фланге отойдут под плотным огнем, а завтра утром то, что останется от наших тел, покажут сепаратисты на Ютубе. Боец молодого призыва неудачно расположит гранаты в разгрузке, прыгая с машины, зацепится за борт — и хорошо, если ему хватит силы воли метнуться в сторону.

В соседней палатке персонаж с Пандоры забудет правильно разрядить автомат, а расчет АГС залепит перед собой в дерево на чистке. Где-то солдаты уже нашли непонятный спирт, а ты уже приглашен к ним на праздник, но не факт, что все увидят конец вечеринки. Старая проводка в «Гвоздике» устроила короткое замыкание, древняя мина разорвалась в стволе, задремавший за рулем водитель вывез команду на минное поле, танкисты перепутали ориентир и залепили с тыла прямо по ВОП, санитарный инструктор не успел выбраться из салона упавшего с моста грузовика.

Ты просыпаешься рядом со смертью, она прячется в штурмовом рюкзаке и карманах, садится вместе за обеденный стол и читает сказку перед сном, в те секунды, между касанием спальника и провалом в черную бездну, которой нет конца и края. Не думать об этом сознательно невозможно. И ты не можешь не лезть в эту розетку и не заплывать за буйки – они просто повсюду и ты почти ни на что не влияешь. Остается только один выход. 

Организм тупо заливает бойца гормонами, адреналином и кучей химии по уши, а нехватка сна и плотный график вколачивают последний гвоздь в гроб страха. Коллектив, долго пробывший в АТО, со стороны похож на толпу буйных психов – взрывы дикого смеха, подколки и сальные шутки прямо посреди пекла, дикая жестикуляция и конфликты, вспыхивающие на ровном месте из-за мелочей вроде кривого слова или помытой посуды.

Но это не потому, что все вокруг стали бесстрашными оловянными солдатами или потеряли мозг, состояние — просто  морковка перед носом у осла, и за эти литры химии в крови, обеспечивающие бесстрашие, вы будете платить еще очень и очень долго. Ладанки, крестики и священные книги? Не знаю, может быть, и нет атеистов в окопах под огнем, но большинство моих сослуживцев знают, что ничего из этого не помогает.

Снаряд не разбирает, насколько хорошо ты молился, сколько раз вертел четки, был на исповеди или держал пост. В конце концов, Захарченко, мясник Мильчаков и Стрелков все еще коптят эту землю, в то время как многие достойные люди ушли – какие еще нужны доказательства того, что Богам плевать, что происходит в нашем мире? Им правит Хаос, случайные числа и падение невидимых костей. Четкое осознание этого на фоне контролируемой организмом наркомании и полного разрешения на насилие может завести человека очень далеко, откуда  вернуться бывает непросто.

Я  вспоминаю лицо старшины из Житомира с позывным Малыш, оно словно высеченное из обожженной потрескавшейся глины –  вижу, как он отплясывал на бруствере под тугое движение пуль над нашей позицией, четкими плавными движениями раскрывал одноразовый гранатомет, стрелял, уходил от места вспышки и клуба дыма и снова запрыгивал на гребень. Хотя мог бы просто работать из окопа, ныряя головой в землю при свисте и разрывах, как все нормальные люди.

Просто он дышал адреналином, ел его и пил каждый день. Такого народа здесь сотни, включая волонтеров и гражданских медиков. Они лезут на рожон, едут без сопровождения на крайние блоки, катаются на одиночной машине по жутким дырам, отказываются выезжать из опорных пунктов и месяцами не вылезают с боевых.

Это обратная сторона ужаса войны, кислый витамин после процедуры, спасительная отдушина и билет в один конец. Я знаю, что сейчас полно программ по реабилитации, лепке, психологическим рисункам, терапии с дельфинами, анонимным ветеранам и Бог знает чем еще. При желании можно довольно быстро выбраться даже из ПТРС в нормальную жизнь. Вот только покажется ли она нормальной большинству людей войны? Бороться за квартальную премию, ждать пресвятой пятницы, обсуждать машину соседа, пытаться подсидеть шефа, выбирать новый телефон?

Для бойцов, год ходящих в двух камуфляжах и живущих в дырках в земле, многое становится пустым, а многое просто откровенно бесит. Самое важное, что дает война, несмотря на то, что она забирает – ощущение смысла. Вот они, вот мы, ты нужен, кругом друзья, которые вытащат тебя из огня и ада, вся страна с тобой, ты видишь это в каждой волонтерской посылке, письме из дома и детских рисунках на броне.

В свой родной колхоз или на СТО возвращаться уже просто невыносимо, ты там чужой, тень себя прошлого с туманным будущим.  В эту же ловушку попали и волонтеры – форма, известность, оружие, деньги, ясная цель впереди. Именно поэтому они будут писать, как все плохо, и до последнего выдавливать скудные средства, только чтобы не смотреть своим бесам в глаза и осознавать, что их миссия не имеет конца  – никогда не настанет такого времени, когда армии ничего не понадобится.  Не в этой стране. Просто адреналин и смысл жизни — самый жесткий наркотик, который не отпускает назад к офисному рабству или станку.

Тебе не нужно думать – утром будет сыр, каша с мясом и булка, вечером баня. В машине у тебя всегда бензин, телефон пополнен, а  люди вчера передали новый планшет для минометной батареи. Завтра вы выдвинитесь на зачистку, рота в крохотном городке, где мэр сбежал, милиции нет, а ваш командир, медик и разведка — цари и боги на десяток  километров вокруг. Через блоки скоро  пойдут фуры, грузы и деньги – война войной, а вода путь найдет.

Не через этот, так через другой опорный пункт, никто не настаивает. Всё-таки вы будете обеспечивать здесь закон именем сорокамиллионной страны. Но сможете и решать вопросы с пленными на месте, обменивать «двухсотых»,  разжиться трофеями.  Есть возможность сдать подбитый грузовик на металлолом, вытащить с нейтральной полосы сожженную коробку и еще два десятка вполне обыденных способов закрыть вопрос ресурсами.

На столе почти всегда будет зелень, выменянная у местных, ящик сладостей от волонтеров и спиртное в любом количестве, амуниция, еда и алкоголь — настоящая валюта в красной зоне. Всё уже привычно, просто и понятно. Утром бойки полезут пострелять из «зеленки» – с блока сепаратистов накроет АГС, и спустя час все затихнет, вашего раненного увезут на «скорой», дальше вертолетом в Днепр или Харьков, в больницу он попадет быстрее, чем из родного села.  Когда ребята приедут на ротацию, на карточке почти у каждого будет пару десятков тысяч гривен – тратить деньги в наполовину разбитом хуторе почти негде, телефон у каждого модели «кирпич» еще с прошлого лета, очки баллистические и не бьются, а автомобиль выдала Родина.

Война засасывает постепенно, но глубоко. Ты приезжаешь в родной город и не понимаешь этих людей в гавайский рубахах, пляжных дискотек и фестивалей пива. Ты не ханжа, нет, прекрасно в курсе, что даже в Ленинграде после блокады работали рестораны и показы мод, ты там, чтобы все жили именно так и не парились, но ты банально чужой на этом беспрерывном празднике. Саша родила, а Валя с Антоном? Здорово, а Илье пограничнику влетел осколок в подмышку, он дважды пережил клиническую смерть от потери крови и учится ходить заново. Неудобно.

Тебе неудобно обсуждать это с ними, почти на грани кощунства, им же не уперлось слушать про эти бессмысленные ужасы, собираясь на рыбалку. Едете курить кальян? Ага, я позвоню. Хотя на самом деле нет. Не вставляет. Не берет. Не зажигает искру в глазах. Организм привык к скотским дозам адреналина, и все ваши клубы, гонки, футболы и тотализаторы пока не могут собрать Шалтая до кучи. И вот ты опять трясешься в «ленте» на броне.

Бесконечное ожидание отпуска в прошлый раз — а последние дни просто тянулись как вязкая патока, пока приезд в ППД стал уже реальным подарком. Колонна сбивается еще плотнее, начинает вечереть. На горизонте уже грохочет и сверкает – на фоне стремительно темнеющего неба два огненных полыхающих кнута рисуют узоры, гоняя беспилотник. В рации хрипит чей-то блок –  сообщает, что по ним работают из тыла, а бойки уже отошли.

Странно, но несмотря на ветер, смрад выхлопа и почти полное отсутствие дороги под броней я абсолютно счастлив. По сверкающим глазам бойцов и их улыбкам я вижу, что они тоже. Организм уже в курсе, что ты здесь, и включил свою маленькую химическую фабрику. Спустя несколько часов, когда начнет светать,  мы приступим к работе – нарезать собственные сектора для ведения огня, скашивать траву и минировать зеленку под себя, налаживать связь с соседями и местными, продолжать вгрызаться в  землю.

Гайка побежит разбирать медицинский рюкзак, станет оказывать помощь легким трехсотым – её ручки мотают пакет, вводят  обезболивающее, ставят систему так плавно и быстро, как будто это не движения человека, а льющееся масло. Минометчики, массивные и кривоногие, похожие на кавалеристов и медведей одновременно, примутся таскать ящики – уже через пару дней мужики оглохнут от беспрерывной пальбы, и этот звон в ушах будет проходить месяцами. Штабисты снова склонятся над картами, чтобы понять, как закрыть бесконечные полтора километра неполным взводом. Дом, милый дом.

Война прошлась по каждому из нас. По переселенцам, оставившим всё и едва успевшим вывезти семьи, по людям, привыкшим засыпать в ванной и под батареями.  По этим избитым улицам, смотрящим мертвыми глазницами выбитых окон, встречающим нас одичавшими собаками и оставленными на столах в веранде очками. По семьям, потерявших близких, и по девчонкам, ждущих своих парней с бесконечных ротаций.

По волонтерам, ведущих неравную борьбу с системой и с самими собой. Все мы — люди войны. Даже если она продлится в этом же режиме еще до конца года, а всё явно идет к тому – мы получим три–четыре сотни павших и пару тысяч раненных, число же тех, кого конфликт ударит, сделает беднее или надолго оставит на обочине жизни, я не могу себе представить. Как и тех десятки тысяч бойцов, которые прошли весь хаос и  кровь прошлого года, вернулись домой и пытаются сейчас найти себя в жерновах нашего государства во время кризиса.

Рецептов здесь нет. И я не верю, что в ближайшее время государство что-то централизованно придумает. Как и после Афганистана, Чернобыля или кризиса 2008, когда люди сжигали себя в банках, каждый будет спасаться сам, как может, хочет и умеет. Многие утонут. Многие будут убегать из реальности при помощи веществ, социальных сетей и алкоголя. Некоторые вернутся, походят по своему Пирятину без работы, пожмут плечами и подпишутся на контракт, снова вернувшись на передовую.

В клубах начнут резать, а на стрелках стрелять без разговоров  – стволов сейчас по стране ходит невообразимое количество, а решительных людей без кукушки в часах хватает. Боюсь, что через десяток лет боевики «ДНР» и бывшие бойцы ВСУ могут встретиться в какой-то Сирии в одном подразделении – война жестко держит за горло и не отпускает. Но всё это будет потом. И кто знает, будет ли?  Сейчас колонна идет на Восток, темнеет, а ветер крадет слова так, что приходится почти касаться головой друг друга, чтобы услышать напарника. Люди войны едут на работу.

Автор: Кирилл Данильченко, «Петр и Мазепа»