Госпожа Топольская сразу обозначила: "Извините, оправдания типа "между нами война", "а сколько они нам бед принесли и наших убили", "так им и надо – заслужили" не принимаются. Вы только посмотрите на себя – как мелкие примитивные твари: ноль эмпатии, отсутствие собственного достоинства, никакого понимания, сочувствия, даже обычной толерантности".
В ответ на вопрос, который задала Анастасия украинцам: "Когда мы стали такими жалкими малодушными ушлепками, которые так зло радуются авиакатастрофам и прочим несчастьям россиян?", комментаторы стали писать о Донбассе и Крыме, напоминая, что на борту самолета были далеко не случайные туристы. Так кто же прав? Да и возможно ли вообще проявление толерантности и эмпатии в условиях войны?
Начнем с того, что толерантность переводится с латыни, как терпение, терпеливость, принятие, добровольное перенесение страданий. Это социологический термин, обозначающий терпимость к иному мировоззрению, образу жизни, поведению и обычаям. Толерантность к чему должны массово проявить украинцы? О каком ином мировоззрении идет речь в ситуации отправки военного транспортника на развалины Алеппо?
Артисты, активисты, журналисты летели давать праздничный концерт для солдат российской армии в только что павшем городе, где до сих пор остаются непогребенными тысячи людей. Какие обычаи нам предлагается уважать? Традицию оплакивать погибших, уважительно относиться к трауру и скорби, или войти в положение и проявить терпимость к желанию иностранного контингента весело встретить новый год в только что захваченном городе? Это ведь очень важный вопрос. С кем нам солидаризоваться: с жертвами, или с теми, кто попытался осквернить их память?
С эмпатией тоже не все так просто. Эмпатией считается осознанное сопереживание текущему эмоциональному состоянию другого человека. В психологии способность к эмпатии определяет здоровую личность. И тут опять встает вопрос: кому сопереживать, чьи чувства разделять? Тех, кто бежал от российских бомбардировок из родного города; тех, кто видел гибель близких; возможно потерял в суматохе детей и любимых,а теперь не знает живы они или мертвы? Или к чувствам тех, по чьей вине им пришлось все это пережить? В том-то и дело, что "черствость" к погибшим россиянам – это и есть проявление сочувствия и толерантности к жертвам российской агрессии.
Что было бы с сирийцами, если бы они узнали, увидели, услышали военный хор, развеселую игру на балалайках в ту минуту, когда сами они льют слезы по погибшим? Что они чувствовали бы при звуках песни о "вежливых людях"? Да и можно ли назвать сопереживающим того, кто представив себе чувства жителей Алеппо, все-таки отбрасывает "эти частности" и концентрируется на исключительно трагедии конкретных артистов, журналистов, пропагандистов и их близких?
В "очерствении" украинцев принято винить войну. И, кстати, не зря. Война – это всегда модерн. Мир в такие периоды делится на своих и чужих, теряет полутона. Нет ничего удивительного в том, что когда общество осознает войну, в его коллективном сознании происходит дегуманизация врага. Часто эти процессы искусственно сконструированы. Так, знаменитая история с "распятым мальчиком" подтолкнула многих россиян прийти на украинские земли с оружием в руках. Это пропагандистская обманка была типичным примером дегуманизации украинцев.
Часто дегуманизация, особенно в случае обороняющейся стороны – это процесс естественный. От нелюдей не ждут пощады, не рассчитывают на человеческие реакции. Это помогает жертве не впадать в иллюзии и полностью взять на себя ответственность за свое выживание. Если быть до конца объективным, то и нарочитый акцент на бесчувственности украинцев, прокатившийся в эти дни соцсетями – это ведь тоже процесс дегуманизации. Только агрессоров, чудовищ, нелюдей лепят опять из нас. Столпы российского селебрити уже отметились гневными осуждениями реакции всего украинского народа на трагедию конкретных "невинных" русских.
На самом деле возмущение реакцией украинцев на авиакатастрофу ТУ-154, можно сравнить с "принуждением к эмпатии" – формой психологического насилия, с помощью которого садист устанавливает контроль над своей жертвой. От жертвы требуют войти в положении агрессора. "Видишь до чего ты меня довела?", "Это ты виновата!".
Обычная практика, когда ответственность за агрессию перекладывается на того, кого мучают. Через навязанное силой чувство вины садист добивается покорности жертвы, убеждая ее, что от ее "хорошего поведения" зависит быть ей битой, или нет. Иллюзия, подменяющая реальный контроль над угрожающей ситуацией на псевдоконтроль над собственными чувствами, словами и реакциями. Вместо того, чтобы давать отпор насильнику, кричать, звать на помощь, бороться за себя, сломленная жертва пытается контролировать свои реакции.
От чистоты реакций зависит способность украинцев защищать себя, бороться за выживание. Реакция украинцев на крушение российского транспортника не только характерна для военного времени, но и касается гибели людей, ассоциируемых с российскими войсками. В ней нет ничего удивительного. Ненормальным есть как раз принуждение к эмпатии.
Если уж разбираться до конца, то требование проявить сочувствие к российским военным свидетельствует как раз об отсутствии сострадания к чувствам и боли украинцев, о не толерантном отношении к их травмирующему опыту. Война – это реальность, которую опасно отрицать. Гибель российского военного самолета неминуемо отсылает украинцев к войне, к окопам, жертвам и стране-агрессору. То есть, к сторонам военного конфликта, частью которого является каждый гражданин Украины. Это знают даже те, кто солидаризуется с агрессором и призывает соотечественников контролировать свои реакции.
Автор: Лариса Волошина, DsNews