Журналисты любят комбрига 24-ки за открытость и готовность сотрудничать. Подполковник – чуть ли не единственный командир, который лично выводит съемочные группы на позиции и следит, чтобы корреспонденты побеседовали со всеми достойными бойцами бригады. Под руководством бывшего десантника с позывным 79 «Королевская» бригада освободила ряд населенных пунктов Донбасса. Во время почти всех ротаций 24-ка понемногу продвигается вперед.
В интервью фонду «Повернись живим» комбриг рассказал, от чего на самом деле зависит продвижение вперед, кто главный на этой войне, и что такое «по-настоящему страшно».
Помните день, когда узнали о войне? А когда мобилизовались? Были какие-то переживания?
Я знал военкома. Пошел по повестке 11 числа. И именно 11 марта никаких переживаний у меня не было. Ну, понятно: мама почему переживала. Жена тоже. Ситуация была адекватная и стандартная: пришел, получил предписание на 72-ю бригаду, приехал туда. На следующий день ко мне подошел сейчас уже подполковник Лысенко, сказал: так и так, если вы нам понадобитесь, мы позвоним. И я поехал домой. На следующее утро пошел на работу, спокойно работаю. На мобильный телефон звонит тот же офицер: «Вы должны к нам подъехать». Хорошо, спустя часа три я был уже у них. Вот, как все это произошло. Обыденно. Без какого-то героизма. Понятие одно было: «Я — военный человек, знаток этого дела. И вдруг что — я должен быть именно там». На тот момент я не рассчитывал, что пробуду здесь 5 лет. Было понимание, что я буду столько, сколько на это нужно времени. 10 дней, месяц, несколько месяцев. Но о годах никто не думал.
Психологически, думаю, труднее всего было ребятам, которые реально думали, что они пришли на 10 дней на сборы, а уже утром оказались на границе с РФ в Луганской области.
Что было после того, как вы приехали на сборы?
Никто тогда это серьезно не воспринимал. Я пробыл в учебном центре 10 дней. В апреле, когда мы оказались в Донецкой области, было несколько попыток зайти туда колоннами, но местные жители, настроенные провокаторами, перекрывали дороги.
Анализируя те действия, возможно, надо было по-другому что-то сделать?
Мы не могли на тот момент. Просто психологически не были готовы к какому-то активному противодействию местному населению. Местные участки органов Министерства внутренних дел тоже не были готовы. Войска были брошены, местность не знали, где можно было бы обойти. Со временем пришло понимание, что нужно действовать разрозненными колоннами, а не одной. А при подходе к населенным пунктам их нужно обходить по грунтовым дорогам. У нас была возможность делать это с помощью техники.
Это был гибрид, война шла, мы уже знали о потерях в Славянске и что они могут и у нас быть. Но еще такого понимания, как действовать при гибридной войне, не было. Мы начали учиться в процессе.
Помните свой первый день на войне?
В первый день, когда мы заезжали в Донецкую область, я был командиром взвода. Перекрыты все дороги, колонна растянулась и была разбита на несколько. Благодаря действиям командира батальона Михаила Драпатого, сейчас он — командир 58-й бригады, удалось избежать потерь среди личного состава, техники и оружия. Да, мы вернулись. Но дальнейшее продвижение вглубь территории принесло бы нам действительно большие потери. И пленные могли бы быть, и потери в живой силе, технике, оружии.
Вы, значит, были в котлах под Изварино?
Был там, да.
Помните свой первый бой?
Ну естественно. Все помню и очень хорошо. Первые обстрелы, первый бой.
Где был первый бой?
Обстрелы начались уже в мае. Обстрелы — это миномет «аж» 82 мм, нам он тогда казался какой-то таким мощным оружием.
А вы тогда различали, что это летит? На вас или мимо?
Конечно. Понять, что летит именно в нас, было несложно. И первые потери. Почувствовалось тогда, что мы уже на войне. Пушки наши впервые работали, помню. Пули просвистели. Первый бой, первый раз по тебе стреляют. Прицельного огня не было.
Были в ближнем бою?
Да. И это совсем другое. Чувствуешь больше адреналина по сравнению с тем, когда не видишь врага. Ощущение другие.
Где был первый ближний бой?
В Червонопартизанске. Мне как командиру взвода сообщили, что наблюдатель, а, кстати, система наблюдения у нас тогда была настроена нормально, заметил в подсолнухах передвижения какой-то группы. Я доложил командиру батальона и получил разрешение на выдвижение, на перехват. На радиостанции были и танкисты, стояли вместе с нами. Они тогда стояли ближе к вероятному маршруту выхода этой группы в тыл, поэтому первыми бросились туда с АКСУ. Нас было четверо. Вышли. Танкист уже успел зайти в самые подсолнухи. И когда все началось, то принял все на себя. Его тело мы нашли в пяти метрах от противника. Он подошел к ним вплотную.
Начался ближний бой. И когда пули уже полетели, то такое ощущение, что действительно «замедленное кино». Даже падаешь как-то очень-очень медленно. Упал. И сам себе даешь команду: «Начни стрелять». Заставляешь себя. Понятно, что внутри борется еще что-то, потому что реально смертельная опасность. И от тебя уже все начинает меньше зависеть. Почему? Потому что на таком расстоянии противник больше будет влиять. Сам себя заставил, открыл огонь. Сразу же погиб танкист и получил ранения еще один, который шел слева от меня. Кстати, из Киева. Разведчик, Рома. Помню очень хорошо этот бой.
Ответили. Вызвал БМП. Отработали все эти вопросы. Выдвинулась еще резервная группа боевиков. Два «чечена» были. Двухсотые. И рядом в пяти метрах был наш танкист…
Далеко не все считают, что комбриг должен регулярно быть на передовой. Мол, его работа — это прежде всего, управление, не нужно ему бегать по окопам. Согласны с этим?
Первое, с чем мы работаем, — это совесть. Совесть солдата, совесть офицера, совесть командира бригады. Вот, жизнь человеческая. Чем я лучше солдата, который сидит в окопе? Кто большую работу делает — я или он? Назар (показывает на пресс-офицера бригады) ответит: «Солдат», — говорит офицер.
Они в бригаде уже все знают, кто в бригаде главный на поле боя: это — солдат. Мы, скажем так, организаторы. И если мы свою работу не будем делать хотя бы элементарно, то зачем мы нужны? Организовать, узнать. Пока ты сам не почувствуешь на своей шкуре, что чувствует солдат, — в грязи, в болоте, ничего не будет. Я говорю: «Я сегодня пойду, на мое место придет 10, 20 желающих». Почему-то все хотят быть комбригами. Вот интересный вопрос: «А почему?».
А вы хотели быть командиром?
50 на 50.
То есть самоцели такой не было?
Самоцели не было. Скажем так, попробовав воевать в 72-й бригаде, я уже в какой-то мере представлял работу командира бригады. Знал порядки, все эти моменты. Не может быть военный человек и не понимать солдата.
Уже несколько ротаций подряд 24-ка продвигается вглубь оккупированных территорий. В прошлом году были освобождены поселки Пивденный и Шумы, сейчас вы тоже продвинулись вперед. От чего это зависит? Как объяснить человеку в тылу, почему эта бригада продвигается вперед, а эта — нет?
Мы сейчас ведем стабилизационные действия. Один вопрос: можно ли победить во время стабилизационных действий? При ведении такой войны, которая есть сейчас. Как вы считаете?
Я считаю, что нельзя.
А я уверен, что можно. Вот и проблема. Когда мы, вы и, прежде всего, мои ребята поймут это, тогда можно воевать.
То есть продвижение подразделения зависит только от командира, и приказы «сверху» здесь ни при чем?
Начиная с ППД, мы берем карту и отрабатываем, какие можно тактические или локальные штурмовые действия осуществить на этом направлении. Сейчас все комбаты получили информацию об обстановке, что мы можем провести и где. Я не могу не работать, увидев, как солдат живет. В том болоте, на участках местности, где он рискует ежедневно.
Что самое сложное в работе командира?
Самое сложное — это, когда твои решения приводят к потерям. Одно из подразделений приняло решение о выдвижении в один из населенных пунктов. Это был 18-й год. Выдвинулись, разместились. Понесли потери. Два 200. Кто это решение принимал? Я дал эту команду. Отвечать за это — самое сложное.
Когда-то сообщали родителям, что их ребенок погиб?
Близким сообщал. Конкретно ли родителям, не скажу.
Что говорили в таких случаях?
Вашего близкого нет, он погиб.
Извинялись?
При встрече — да, извинялся.
Как вы относитесь к женщинам в армии?
Я в свое время запретил их набор. Но когда возникла проблема укомплектованности, я ее немного решил благодаря женщинам. Я не считаю, что военнослужащий-женщина должна выполнять задачи наравне с военнослужащим-мужчиной. Почему? Есть такое понятие, как физиология. И это тоже надо понимать. Головой.
Гендерная политика, равенство и так далее. Можно много на эту тему говорить. Но давайте просто сравним. Самое простое — нормативы физической подготовки. И никто мне не может ничего ответить. Говорю: «Давайте сравним». Хорошая же политика? Это же — первый показатель готовности к выполнению боевых задач. Если женщина начнет подтягиваться 15 раз — да, она будет выполнять те же задачи, что и мужчина. Но она ни разу не может подтянуться. Она значительно слабее физически, чем мужчина. Это нужно понимать. Еще один неправильный подход — мужчин опустить до уровня женщин. Я отношусь к этому так: из всех женщин, занимающих боевые посты, единицы действительно им соответствуют. Остальные — ну, к сожалению. Декларативно.
Вы считаете себя «затянутым»?
В смысле?
Это, когда все «согласно-в соответствии». Когда, например, военных в тылу заставляют ходить с индивидуальными аптечками, хотя всем понятно, что вряд ли они понадобятся на мирной территории.
Если хоть что-то, что попадает в ваше понимание «затянутости», хотя бы на 1% увеличит шансы на сохранение жизни военнослужащего, значит, это надо соблюдать.
Было ли вам по-настоящему страшно?
Страшно, наверное, все-таки было. Страх… Последний раз страх был в Пивденном. Заняли позиции, а когда я на следующее утро пытался выдвинуться туда, в Пивденное, к ребятам, с 7:00 до 10 утра не мог зайти. Все мои попытки закончились ничем, хотя ребята заняли рубежи еще в 4 утра.
Противник не давал пройти туда. Первая мысль: «Господи, а как же? Подвоз, эвакуация… Как теперь?». И страх был не панический, но … что делать? Я не могу туда добраться, попали под обстрел. Переживал, что так получилось. Когда вечером проблему удалось решить, я почувствовал облегчение.
Страшно было, когда погиб Андрей Жук. Это действительно страшно. Зашел в больницу в Волновахе — лежит уже на операционном столе. Всё, уже 200-й. Погиб. Это страшно. ДРГ противника убила его.
Все фото: Александр Савченко, Назар Ильницкий, Пресс-служба 24-й ОМБр им. короля Данила
