Разведгруппа «Мазай и карасики»: Я защищаю свою страну, какая еще жалость, скажи мне?

Только за последние полтора месяца «е*лующая группа» уничтожила пять единиц бронетехники, пару «колесок» и больше десятка самих боевиков. Парни фиксируют свою работу на фото и видео, что, скорее всего, позволит им получить от государства премиальные – те самые, которые обещал главнокомандующий, и те самые, что им так любят вспоминать журналисты. «Просто всё, – говорит Ваня, – требует подтверждения. Плохо, неудобно? – Да, наверное. Но это правила, а это – армия».

 Офицер 54-й бригады Кирилл Кириллович, он же Мазай и К-2, мог бы доказать свое дворянское происхождение, но ему больше нравится доказывать свое превосходство над врагом. Он брал в плен российских военных, на которых обменяли Надежду Савченко, ходил в тыл врага, чтобы забрать тела наших погибших ребят, и собрал одну из лучших групп разведчиков на передовой – их называют Мазай и карасики. В расположении разведчиков побывала журналист издания Новое время Ольга Омельянчук. Фотографировал Андрей Рымарук, сотрудник фонда Вернись живым.

Кирилл Кириллович: Эйфория от войны, вся мишура и романтика, пропали у меня где-то на второй или третий день. Нашу колонну обстреляли еще по дороге на позиции. Какие были эмоции? – Уууу…

Кирилл Кириллович: Эйфория от войны, вся мишура и романтика, пропали у меня где-то на второй или третий день. Нашу колонну обстреляли еще по дороге на позиции. Какие были эмоции? – Уууу… Фото: Андрей Рымарук

За металлическими воротами, почти полностью съеденными ржавчиной, бегают шестеро щенков. Это похоже на сумасшедшее движение молекул: пока один тянет меня за шнурок, второй щенок – пытается забраться на руки, а остальные – рычат и в рассыпную пускаются по двору. Через минуту все затихнет, щенки плюхнутся животами в песок и уснут. В сельской хате с удобствами на улице и милым палисадником живут разведчики 54-й бригады. "Мы – е*лующая разведгруппа, так и напиши. А это – наши псы войны, могут залюбить до смерти", – шутит один из разведчиков по имени Ваня. В группе он отвечает "немного за пулемет, немного за миномет, ну, и "туда-сюда". "Делаю, – говорит, – все возможное, чтобы ликвидировать врагов".

Только за последние полтора месяца "е*лующая группа" уничтожила пять единиц бронетехники, пару "колесок" и больше десятка самих боевиков. Парни фиксируют свою работу на фото и видео, что, скорее всего, позволит им получить от государства премиальные – те самые, которые обещал главнокомандующий, и те самые, что им так любят вспоминать журналисты. "Просто всё, – говорит Ваня, – требует подтверждения. Плохо, неудобно? – Да, наверное. Но это правила, а это – армия". Он улыбается и наливает мне очень горячий растворимый кофе. Я пью без сахара, улыбаюсь в ответ и стараюсь не пищать, сжимая в руках плавящийся пластиковый стаканчик.

До разведчиков в сельской хате долгое время никто не жил. У хозяина, местного из поселка, есть еще один дом, где он живет вместе со своей семьей. От войны мужчина не бежал, но и воякам быть в хате "за просто так" не разрешил: разведчики платят за аренду и покрывают расходы на коммуналку. От прежней жизни в доме мало что осталось – разве что пыльная “гражданская” кепка. Такой серый козырек  из плотной шерсти, думаю, есть на любой старой антресоли, а еще его могли бы использовать в декорациях фильма про бандитский Нью-Йорк – честное слово, точно такие же кепки носили "острые козырьки" из одноименного сериала.

Дядя Коля

В доме три комнаты: две спальни и одна смежная. В комнате побольше стоит старенький телевизор, показывающий только каналы боевиков и российские – вроде ТВ Звезда, большой обеденный стол и двухэтажные кровати. В проходной комнате находятся компьютеры, беспилотники, карты и какие-то странные, но, наверное, очень крутые технологические приспособления – в общем, все, что нужно современной разведке. А еще здесь висит портрет Леонида Брежнева – ребята говорят, что возят его за собой еще с 14-го, что-то вроде талисмана.

Дядя Коля и миномет. Лицо разведчика не показано из соображений безопасности/ Фото Андрея Рымарука

Над самой маленькой, узкой и слегка продолговатой комнатой висит табличка: "Комната Кирилла". "Это, – добавляет Ваня, – святая святых". Если бы не знать, что Кирилл Кириллович, он же К-2 и Мазай, – это 29-летний киевлянин, за плечами которого работа в СБУ, можно было бы подумать, что так ребята называют своего 50-летнего командира, начавшего воинский путь с простого солдата-срочника.

Разведчики просят не заходить, но я все равно смотрю, что там у К-2. Ведь не каждый день на стенах сельской хатки-мазанки увидишь винтовки нового образца, да, и не всегда удается потрогать вооружение, о котором большая часть бойцов ВСУ говорит: "Ого, нам бы такие стволы". Военные между собой особо не обсуждают, но и не скрывают: крутые винтовки, как и машины на "евробляхах", – это личное имущество К-2, мол, командир вообще-то парень не бедный, но правильный: знает, куда направлять средства. "А еще нам помогают волонтеры и просто хорошие друзья", – подмигивает Ваня.

Каждого из группы "е*лующих разведчиков" К-2 выбирал лично. К некоторым бойцам он присматривался месяцами, а еще были те, кто пришел "в семью", но не сработался и был вынужден уволиться. В свете шуток про УПА, Українську паперову армію, кадровые перестановки в группе Мазая – настоящее чудо Вооруженных сил. Кстати, несмотря на то, что в оригинале сказки про деда были зайцы, К-2 ласково называет своих бойцов "карасики" – ребята не против, хоть у каждого из них есть свой позывной.

Сейчас в группе Кирилловича до десяти человек: есть, например, минометчик, гранатометчик, механик, аэроразведчик и лучший ПТУРист – дядя Коля [ПТУР – противотанковая управляемая ракета]. Начало войны дядя Коля встретил в составе погранвойск. Говорит, что прошел там "срочку", потому и мобилизовался добровольно, как пограничник. Дядя Коля – мужчина в возрасте 40+, он очень по-доброму улыбается и старается обустроить быт, чтобы "всем было хорошо и уютно". В свободное от боевых выходов время военный иногда смотрит старенький телевизор и, если застает, – бурно комментирует новости боевиков. "Я, – говорит дядя Коля, – очень радуюсь, что мои дети в безопасности, что они не видят и не слышат этого ужаса, всех этих бредней боевиков о "фашистах, приехавших убивать мирное население Донбасса".

То, как матерые вояки меняются в лице при виде долгожданного абонента "любимая" или "доченька" – химия, чертова магия

У дяди Коли очень натруженные руки, с которых, кажется, уже невозможно смыть грязь. Он курит тяжелые сигареты и буквально срывается с места, когда звонит дочка, чтобы рассказать папе стишок. То, как матерые вояки меняются в лице при виде долгожданного абонента "любимая" или "доченька" – химия, чертова магия, необъяснимое и совершенно прекрасное явление. "Да, моя хорошая, моя самая лучшая в мире девочка! Папа тут, рассказывай мне стих, слушаю!" – говорит дядя Коля и бежит внутрь дома – в место, где лучше ловит связь.

Разведчик уже и не помнит, как именно овладел ПТУРом. Рассказывает, что летом 14-го была "движуха", их погранотряд почти окружили, пришлось разбираться на ходу. Тогда еще было неизвестно, но по-настоящему ожесточенные бои у дяди Коли начались позже – в 92-й бригаде, откуда он, как и остальные бойцы, этой зимой перевелся за К-2 в 54 ОМБр. "Та что рассказывать, Господи… Жить захочешь – еще не в такой х*рне разбираться будешь. С ПТУРом научился обращаться в бою, потом стал интересоваться, разобрался получше. Это эффективное оружие: если на пути ракеты нет преград, то можно очень хорошо отработать. И мне не жаль тех, кто с той стороны. Да, вообще не жаль, представляешь? Они убивают моих друзей, чего их жалеть-то?" – почти в никуда задает вопросы разведчик.

"Ты не пиши, гражданским оно не надо"

Я стараюсь вести себя максимально  открыто и часто шучу, а вот ребята из группы держатся довольно отстраненно: сельская хата – это их мир, они друг для друга – семья, в которую, надо сказать, почти никого не пускают. Большинство их фраз – это отрывки, отголоски, крупицы, вырванные из контекста. Ваня, один из самых младших разведчиков, просит не обижаться на "товарищей-молчунов", мол, пойми, командира на месте нет – говорить никто особо не будет.

Ваня в группе отвечает "немного за пулемет, немного за миномет, ну, и "туда-сюда". Лицо разведчика не показано из соображений безопасности/ Фото Андрея Рымарука

Если нет боевого выхода – Мазай и карасики стараются завтракать, обедать и ужинать вместе. Сегодня на ужин – макароны, жареное мясо и казенные маринованные помидоры – консервация от Минобороны. "Слышь, прошу тебя, переключи это дерьмо, ну, я уже просто не могу терпеть", – говорит одному из товарищей дядя Коля. Старенький телевизор упорно транслирует только каналы боевиков, и сейчас "по ту сторону баррикад" – время "правдивых" новостей.

На какое-то время разведчики забывают о моем присутствии. Они перестают через каждое предложение извиняться за "армейский сленг" (читать – матерные слова) и немного "сортирного юмора", обсуждают новые и воссоздают старые успешные вылазки. Больше всего со времен службы в 92-ой бригаде разведчики вспоминают, как удерживали Марьинку. Райцентр, где до войны жили меньше 10 тыс. человек, стал передовой летом 2015 года.

На фоне ужина и по-настоящему жутких воспоминаний с войны, которые "ты не пиши, гражданским оно не надо", начинает работать ствольная артиллерия

3-4 июня здесь состоялся самый большой бой со времени подписания так называемого Минска-2 – свода правил, согласно которым на Донбассе предусматривается линия разграничения, вводятся правила применения тяжелого вооружения и т.д. По разным данным, сторона боевиков тогда потеряла от 60 до 150 человек, еще более 300 наемников были ранены. ВСУ почти полностью отбили Марьинку, но заплатили за райцентр жизнями четверых военных. Здесь до сих пор война и до сих пор небольшая часть города находится под контролем боевиков. "Мы бы выбили их оттуда, – в один голос говорят разведчики, – но такого приказа не было. Да, и местных жаль – не все в городке сепары, и так часть вынуждена чуть ли не каждый день бегать под пулями".

Военные восстанавливают в памяти, как однажды возле Марьинки им пришлось переносить на себе тела убитых боевиков. Все происходило под обстрелом – их закидывали прямо в наши окопы. "Но выбора, – говорят, – не было: от того, как мы относимся к погибшим и военнопленным наемников, так с той стороны будут относиться к нашим ребятам".

На фоне ужина и по-настоящему жутких воспоминаний с войны, которые "ты не пиши, гражданским оно не надо", начинает работать ствольная артиллерия. Я прислушиваюсь и пытаюсь понять, с какой стороны стреляют, а разведчики, кажется, вовсе ничего не замечают и не слышат никаких звуков. "Смотришь салют, да?" – спрашивает меня дядя Коля, когда я уже стою с телефоном на улице. "Не бойся, – говорит, – это наши. Сепары запустили беспилотник, видно, хотят влупить, потому и артиллерия работает – сбивает их коптер. Мы шутим, что мужики стреляют в небо или работают по спутникам. Все хорошо, иди спать".

Монолог Мазая

Кирилл Кириллович, он же К-2 и Мазай, возвращается к группе глубокой ночью. Незадолго до моего визита один из "карасиков" получил ранение – потерял несколько пальцев на руке, поэтому у разведчиков, включая командира, было пару дней без боевых выходов: чтобы собраться, обдумать ошибки и, по возможности, съездить к родным. К-2 – симпатичный молодой мужчина, довольно худой, жилистый, чуть выше среднего роста, с глубоким взглядом и широкой улыбкой. Он встречает меня словами: "Что это за женщина? Или я все еще сплю?". Подкуривает сигарету и запивает ее кофе.

Дома в Киеве Кирилла ждут родители, жена, и ребенок. Пару лет назад неизвестные люди с оружием и в балаклавах устроили обыск в его доме: запугивали жену и ребенка, без объяснений забрали часть личных вещей и просили передать офицеру "привет". С тех пор о родных К-2 говорит крайне осторожно, мол, да, женат, супруга, в прошлом, тоже военный, мы давно вместе, очень ее люблю.

Эйфория от войны, вся мишура и романтика, пропали у меня где-то на второй или третий день

Я записываю интервью с К-2 в VIP-бунгало – так разведчики называют маленький гараж, стоящий недалеко от хаты. В отличие от "карасиков", Мазай не лезет за словами в карман. Он, коренной киевлянин и кадровый военный, не скрывает, что его родители действительно небедные люди, рассказывает, что имеет дворянские крови и "этому есть документальное подтверждение". За все время разговора Кирилл Кириллович запинается всего раз – когда прошу вспомнить, как он перешел из спецслужб в Минобороны. "О своей жизни до 2014-го, – говорит, – рассказывать не буду. Спрашивай, что хочешь, но это… забыли-проехали, Ок?"

К-2 сидит напротив на скрипучей кровати, периодически отвлекается на рацию, телефон и бойцов, желающих поговорить с командиром. Он отвечает на мои вопросы полутоном, и вот его монолог:

Моему сыну уже 3,6, а я почти не видел, как он рос, представляешь

"АТО началось для меня со Славянска. Когда город окружали – мое подразделение уже было там. В Николаевке я официально был замкомбата, но, по факту, руководил одной из штурмовых групп. Милиция и спецподразделения тогда стояли с одного бока, военные – закрывали другой фланг. Эйфория от войны, вся мишура и романтика, пропали у меня где-то на второй или третий день. Нашу колонну обстреляли еще по дороге на позиции. Какие были эмоции? – Уууу…Неописуемые!

Фото Андрея Рымарука

Мы ехали на Богдане, было человек 40, наверное. Я сидел на переднем пассажирском сидении, а, когда начался обстрел, – выскочил одним из первых. Как это удалось – до сих пор не понимаю. Видимо, очень хотелось жить.

Когда война началась, мне было 25. Скоро будет 30, и, за это время, надо сказать, многое изменилось. Мою группу, к счастью, только один раз застали врасплох. Обычно, если мы вписывались в бой, то все проходило успешно. А осенью 14-го под Счастьем, когда на операции ходили в прямом смысле слов только желающие, я, бывший комбриг 92-й с позывным Ветер и еще несколько ребят шли второй группой: первая должна была нанести огневой налет, а мы собирались подползти и отработать БМП противника. Это была абсолютно наша задача – именно то, чем мы и занимаемся до сих пор: ползем, смотрим, накрываем огнем. Но вышло так, что не мы устроили засаду, а нам. Было два 300, одному оторвало ногу.

Разведчику, конечно, легче увидеть врага в лицо, чем артиллеристу, но ближний бой – это, мягко говоря, не очень частое явление. Как-то в Марьинке в 2017 году я получил приказ от командира отработать БМП и танчик противника. Пока Ветер общался с местными, в чьи дома "прилетало", я спокойно пошел вперед в серую зону – посмотреть, сколько нужно взрывчатки, чтобы снести линию электропередач, которая мешала бы снаряду нашего ПТУРа. Иду, значит, такой весь спокойный, чуть ли не селфи делаю на фоне, как вдруг меня догоняет командир. Дальше чешем уже вместе, а потом смотрю он, раз, и замер. Спрашиваю, мол, что случилось, а Ветер на пальцах показывает: четыре человека, прямо возле нас. Оказалось, что в доме напротив жили не местные, а боевики. Они чудом нас не заметили, и хорошо, что мы тогда приняли решение вернуться за подкреплением: потом выяснилось, что еще четверо наемников были внутри дома.

Вернулись с командиром уже не сами, боевики тоже поняли, что будет замес и стали суетиться, искать нас. Повезло – заметили их первыми, открыли огонь. Я видел, как они падали. Операция прошла успешно. И зачем ты спрашиваешь меня о жалости? Я же военный. Они напали на мою страну. Я ее защищаю, какая еще жалость, скажи мне? Если не убьешь ты – убьют тебя. Вот и все. Мы и так слишком большую цену платим за мир на большей части Украины.

Вот, сейчас пару дней был дома. Пошел в гараж, бортирую шины. Моему сыну уже 3,6, а я почти не видел, как он рос, представляешь? Подходит ко мне и говорит: "Пап, а почему ты так часто уходишь?" Отвечаю: "Сынок, я уже не буду выходить на шиномонтаж". А он, на самом деле, спрашивал не о сегодняшнем вечере, о том, почему я, в принципе, почти не появляюсь дома.

Я защищаю свою страну, какая еще жалость, скажи мне? Если не убьешь ты – убьют тебя. Вот и все. Мы и так слишком большую цену платим за мир на большей части Украины

Сын знает, что папа стреляет. Он с детства привык: если кто-то идет на работу, то не так, как родители других деток, не с 09:00 до 18:00, а очень надолго. А жена что? Та, что… Она знала, за кого выходила замуж. Женам военных всегда было нелегко, не только сейчас, а вообще… Как там говорят? Чтобы стать женой генерала – нужно, сначала, пожить в гарнизонах с лейтенантом.

Ерофеев и Александров

16 мая 2015-го я был среди тех, кто взял в плен кадровых военных из Тольятти – сержанта Александра Александрова и капитана Евгения Ерофеева. Позже их обменяли на Надежду Савченко. Когда Александрова брали в плен, он сказал свое, теперь уже известное: "Дяденька, не стреляйте! Я – русский".

Мы ехали в серую зону вчетвером, чтобы обсудить детали обмена военнопленными. Кроме меня и Ветра, был водитель и еще один наш боец. Такая процедура была необходима, чтобы вернуть наших парней домой: за сутки до даты обмена Ветер всегда встречался с афганцами, которые занимались обменом. В мае 15-го мы ехали в серую зону с этой же целью: подъехали к месту, где обычно оставляли машину – это где-то за 700 метров от пункта встречи, но не успели подойти, как увидели, что впереди, на опорном пункте "Фасад", идет бой.

Дальше все было резко и быстро: мы вернулись к машине, взяли оружие и прибежали на подкрепление к нашему посту, на который, как позже выяснилось, напали 12 ГРУшников – Александров и Ерофеев были среди них. Россияне думали, что опорник полупустой. Если бы они знали, сколько там, на самом деле, было человек – думаю, не нападали бы. Хотя, по факту, смертей могло бы быть больше. Первым врагов увидел наш боец Вадим Пугачев: своим криком он, по сути, спас товарищей. Русские выпустили в Вадима шесть пуль, его даже в госпиталь не успели довезти – скончался от потери крови.

Российские военные, отступая, бросили на поле боя раненного в бедро Александрова: из сослуживцев с ним остался только капитан Ерофеев, который был ранен в плечо, но продолжал отстреливаться. Ветер увидел их первым и сказал мне: "Кирюха, делай что хочешь, но должен этих двоих доставить живыми".

Когда Александрова брали в плен, он сказал свое, теперь уже известное: "Дяденька, не стреляйте! Я – русский"

Честно говоря, думал, что Александрова не довезу – он был тяжелый. А вот Ерофеев сам руководил своей эвакуацией, подсказывал, в каком кармане что лежит из медикаментов и в момент, когда я нес его на носилках, попросил остановиться. "У меня в левом кармане граната, достань ее, а то сейчас мы оба взорвемся", – сказал он. Уже после того, как Ерофеев и Александров, были доставлены в госпиталь, мы получили подкрепление и пытались догнать их сослуживцев, но россияне отстреливались и трое наших бойцов, из 92-й бригады и батальона Айдар, получили ранения, их нужно было эвакуировать, мы приняли решение прекратить преследование.

Мне даже дико вспоминать, что тогда бубнел Ерофеев. Он, кстати, стал говорить только после того, как раскололся Александров. И никто их не пытал – сами стали говорить. Сержант все время повторял, что очень хочет жить, а Ерофеев отказывался, сначала от анестезии – думал, что ему сердце вытащат, еще что-то… Бред же! А потом спросил: "Скажи честно, с тобой негры служат?" Я был, мягко говоря, удивлен.

Но вообще, если бы мы встретились с группой Ерофеева при других обстоятельствах, то могли бы и не выдержать. У них была очень хорошая подготовка и вооружение, которого я раньше в глаза не видел, – бесшумные снайперские винтовки и бесшумный штурмовой автомат. За все время войны я сталкивался с двумя по-настоящему сильными командами противника – вот с этой группой из Тольятти и с еще одной из Северо-Кавказского военного округа.

“Наступил на растяжку, чтобы не попасть в плен”

7 августа 2015-го в районе Трехизбенки накрыли наш "секрет". Около 09:00 утра человек восемь из группы из Северо-Кавказского военного округа взяли в плен наших троих пацанов. Операцией руководил кадровый российский военный с позывным “Тайман”.

Боевики стали вести наших ребят к себе в расположение, шли по минному полю и предупредили: "Тут растяжки, обходите". Наш снайпер, старший солдат Олег Чепеленко с позывным "Хакер", намеренно не обошел растяжку и наступил на нее – трое или четверо наемников погибли. Вместе с "Хакером", которому теперь навсегда 28, погиб также прапорщик Николай Стоцкий. У Коли осталась жена и двое маленьких детей. Из "секрета", в итоге, выжил только один наш военный – его взяли в плен.

Кирилл Кириллович/ Фото Андрея Рымарука

Чтобы вытащить бойца, Ветер тогда стал лично искать выходы на "Таймана". Уже на вторые сутки после случившегося командир таки созвонился с кем-то с той стороны и попросил отдать наших погибших. Боевики согласились, но выдвинули условия – комбриг должен был приехать лично и без оружия. Я настоял, чтобы он не делал этого: поехали втроем – я, Ветер и еще один боец. "Нарядился", как положено, идем. Нас должны были встречать афганцы из гражданской организации, которые раньше всегда передавали пленных. Думали, что они просто покажут нам, где находятся наши погибшие ребята, но вышло по-другому. Мы еще не успели подойти, как наши доложили, что к месту встречи подъезжает два КАМаза, из которых выгружаются люди.

Прошли уже метров 300 по открытой местности, увидели, как человек семь побежали вправо и столько же влево. Всего насчитали человек 17… Помню, как комбриг сказал: "Кирюха, страшно". Я ответил: "Да, товарищ полковник, честно – страшно". А он, мол, ты можешь идти домой, если что… "Хорошо вы это придумали, да", – кинул я. Это ж надо было в такой ситуации еще шутить! Нас сразу же окружили, их было так много, что было непонятно, куда смотреть. Потом вышел "Тайман", повел нас на место, где были погибшие. И уже, когда мы шли, командир боевиков сказал: "Ваш и себя подорвал, и наших". Мы забрали 200-х и без проблем вернулись на базу. "Тайман" сдержал обещание, но это ничего не меняет: надеюсь, что его уже нет в живых – к врагам не ощущаю ни капли жалости".

 

Автор: Ольга Омельянчук; НОВОЕ ВРЕМЯ

You may also like...