Бремя черного человека

Мир вступает в эпоху неоколониальных войн. Параллельно происходит реабилитация колониализма, отголоски которой доносятся и до нас. Хомо постсоветикус, жаждущий быть принятым в ряды «прогрессивного человечества», охотно рассуждает о бремени «белого человека». Выводы зачастую небанальны…

«Даже вполне левые историки, занявшись историческими подсчетами, стали приходить в последние десятилетия XX столетия к странному выводу: «эксплуатация колоний» на самом деле имела отрицательный для развитых стран баланс. Они тратили на коммуникации и на прямые инвестиции в инфраструктуру «угнетаемых территорий» больше, чем получали от вывоза сырья, рабочей силы и прочих полезных вещей. Ангелами, конечно, колонизаторы не были ни во времена конквистадоров, ни в эпоху Сесиля Родса, но все же кое-чем поделились с Африкой, Азией и Латинской Америкой», — пишет, в частности, журналист и политолог Дмитрий Шушарин.

Иными словами, хомо постсоветикус, жаждущий быть принятым в ряды «прогрессивного человечества», охотно рассуждает о бремени «белого человека». Выводы зачастую небанальны – вплоть до рассуждений о благостности оккупации. Проблема в том, что скверно освоенная школьная программа по истории мешает постсоветикусу отличить беспардонную пропаганду от реальности, к которой его готовят.

Курс сравнительной географии

Посмотрим на карту и сопоставим уровни развития стран, находившихся в примерно равных стартовых условиях и соседствующих географически, – но либо постколониальных, либо сохранявших независимость. Так, в Индокитае мы видим четыре бывших колонии – Вьетнам, Лаос, Камбоджу, Бирму — и оставшийся самостоятельным Таиланд. По странному совпадению, наиболее благополучен почему-то обделенный просвещенным европейским вниманием Тай, в то время как экс-колонии выглядят отнюдь не лучшим образом.

Равным образом, уровень жизни практически не отличается в сохранившей независимость Эфиопии и ее постколониальном окружении – за примечательным исключением некогда поделенного между Англией и Италией Сомали.

На Большом Ближнем Востоке, за вычетом нефтяных монархий, наиболее успешными выглядят Турция и Иран, чистыми колониями никогда не являвшиеся. Между тем, например, собственно турецкое ядро Османской Империи исторически было экономически отсталым регионом. Действительно продвинутой и богатой страной тысячелетиями был Египет, очень своевременно попавший в добрые британские руки – однако сейчас он значительно беднее Турции.

Наконец, пример Японии, относительно проигнорированной европейцами, хорошо показывает, на что способна развитая азиатская страна, если ее более или менее оставить в покое.

Таков фактический результат европейской колониальной политики. А добрые «белые прогрессоры», захватившие гигантский кусок мира в приступе бескорыстия, — это миф.

Трудная юность дяди Сэма

В действительности экономическому удушению очень долго подвергались даже колонии, населенные потомками выходцев из метрополии. Заглянем в США перед Войной за независимость. К 1779 г. Лондон выстроил там многоуровневую систему эксплуатации. Во-первых, британцы практически полностью монополизировали внешнюю торговлю будущих США. Англичане имели эксклюзивное право на вывоз, ввоз и транспортировку товаров в колонии – и беззастенчиво им пользовались, скупая дешево, перевозя и продавая дорого.

При этом параллельно упорно и систематически вытаптывалось все, что могло составить хоть какую-то конкуренцию британским товарам на американском рынке. Колонистам запрещалось развивать собственную обрабатывающую промышленность. Так, «шерстяной закон» 1699 года запрещал американцам продавать шерсть и товары из нее где-либо, кроме того места, где они производились, что делало бессмысленным их товарное производство. «Шляпный закон» 1732 г. распространял это правило, как нетрудно догадаться, на шляпы – американские головные уборы неосторожно составили конкуренцию британским. Наконец, «железный закон» 1750 г. запрещал развивать местную металлургию и металлообработку. Местные законы, направленные на поощрение промышленности, систематически отменялись Лондоном.

Другим инструментом эксплуатации было фактическое поддержание в колониях финансового голода. Денежная масса была искусственно ограничена, что вынуждало колонистов систематически залезать в долги к английским кредиторам – которые взыскивались по исключительно «лояльной» для англичан процедуре.

Наконец, даже ограничение эмиграции на Запад имело специфический подтекст. «Так как их (колонистов) число возросло, они станут эмигрировать в Новую Шотландию или провинции Южного края (Флориды), где принесут пользу своей метрополии, вместо того чтобы обосновываться в самом сердце Америки, вне досягаемости правительства, где они… будут принуждены сами торговать и производить к безграничному ущербу для Британии», — отмечал статс-секретарь лорд Эгремонт. В итоге между 1700 и 1773 гг. только за счет неэквивалентного обмена из немногочисленного населения колоний было извлечено 20 млн фунтов стерлингов. Годовой бюджет Англии, для сравнения, составлял 15 млн фунтов в 1780-х.

Так поступали со «своими». С «чужими» обращались куда радикальнее.

Предшественники Киплинга

Заглянем на Восток. В середине ХVIII века в странах Азии жило 68% мирового населения и было сосредоточено 77% мануфактурно-ремесленного производства. Подушевой ВВП Индии и Китая был выше европейского. В итоге «цивилизаторы» столкнулись с нетривиальной проблемой – товары Востока были привлекательны, но предложить в обмен было практически нечего. У европейцев оставалось два варианта: либо смириться со статусом сырьевого придатка, просто перекачивая на Восток драгоценные металлы, вытянутые из американских колоний, либо перейти к прямому грабежу. Они пошли вторым путем.

Как именно — можно отследить на примере индийской Бенгалии. В ХVIII веке Индия была крупнейшим центром мануфактурно-ремесленного производства – местные ткани ценились на всем Востоке, а в бассейне Индийского океана зачастую успешно заменяли деньги. Шансов честно выиграть в конкурентной борьбе с местной «промышленностью» у англичан не было.

В результате в 1757-м Бенгалия была захвачена, и началось «окультуривание». Из местной казны было изъято 5,26 млн фунтов стерлингов – и это было только начало. Поземельный налог был увеличен вдвое, при этом собирали его безжалостными методами. Население бежало массами.

Были введены многочисленные внутренние таможни и торговые монополии. Принципы работы последних были незатейливы. Так, производители соли должны были принудительно сдавать ее англичанам по цене 75 рупий за 1,2 тонны, в то время как продажная цена составляла 450. «Джентльмены присылают сюда своего гомастха (агента) вести торговлю. Этот агент насильно заставляет жителей покупать его товары либо продавать свои. В случае отказа немедленно следует порка или тюрьма. Агенты компании платят за забираемые товары гроши либо не платят вовсе», — рассказывал служащий Ост-Индской компании.

Местные конкуренты британцев подверглись террору и экспроприации. В отношении бенгальских ткачей было введено специфическое «трудовое законодательство». Десятки тысяч ремесленников были насильственно прикреплены к факториям Ост-Индской компании. Формально они должны были продавать свою продукцию по цене вдвое ниже рыночной, однако фактически труд чаще всего был бесплатным. «Уклонистов» ждали побои, тюрьмы и пытки.

Итог британских усилий был таков. Только во время голода 1769-1770 гг. вымерла треть населения Бенгалии (7-10 млн), в 1780-1790-х – еще несколько миллионов. Упадок земледелия был полным, ирригационные системы были заброшены, на освоенные земли наступали джунгли. Однако при этом в 1757 — 1765 гг. только «торговля» с Бенгалией дала Ост-Индской компании товаров на 12 млн фунтов стерлингов – фактически бесплатно. Еще 5 млн заработали служащие компании. Впрочем, безудержный грабеж привел к тому, что, разрушив бенгальскую экономику, «ост-индцы» столкнулись с финансовыми трудностями.

Впоследствии прямой разбой сменился на более изощренный. К середине ХIХ столетия таможенная политика в Британской Индии выглядела так. Ввозимые английские ткани облагались налогом в 2-3%, вывозимые индийские – 20-30%. Страна превратилась из экспортера текстиля в импортера. Это был частный случай – так, таможенные тарифы на ввоз металла позволяли англичанам прибыльно реэкспортировать в его в Индию даже из Швеции и России. Зато организованный на месте английским же инженером металлургический завод стремительно разорился. Индия была успешно превращена в рынок сбыта и сырьевой придаток. К концу столетия необходимость в вывозе сырья и сопутствующее железнодорожное строительство все же «породили» в стране один металлургический завод.

Однако стоило Лондону «отвернуться» во время Первой мировой, как в Индии стараниями азиатов начался быстрый рост легкой промышленности. Послевоенный кризис английской экономики усугубил «проблему» — и к 1939-му в Индии уже было 10,4 тыс. фабрик и два металлургических предприятия.

Иными словами, «прогрессоры» задержали экономическое развитие Индии, и надолго. Последствия их ухода тоже однозначны – если в конце колониального периода страна производила 1% мирового ВВП, то сейчас – 5%.

Бремя черного человека

Так обстояло дело почти повсюду в Азии и Северной Африке. Африка к югу от Сахары, по крайней мере ее относительно развитая часть, едва ли выглядела бы хуже, чем сейчас, не случись там европейской администрации. Скажем, на юге Нигерии к моменту британской интервенции уже давно существовали сложившиеся государства. При этом, например, в Калабаре знать уже носила европейскую одежду, жила в «европейских» домах, и иной раз училась в Европе. Население было христианизировано. На расположенном у восточного побережья Африки Занзибаре в 1870-1880-м уже вполне присутствовали дороги, телеграф и водопровод.

При этом «цивилизация», принесенная европейцами на континент, была своеобразна. Нормальной практикой конца ХIХ века было безвозмездное изъятие земли у местного населения и продажа европейским компаниям и поселенцам. Повсеместно использовался принудительный труд – стандартом была бесплатная работа на европейских «объектах» каждый четвертый день.

Это была банальность. Экзотика процветала, например, в бельгийском и французском Конго и, в меньшей степени – в германских колониях. «Если вождь не доставляет требуемого числа корзин продуктов, посылают солдат, которые убивают беспощадно. В качестве доказательства они приносят на фактории головы или руки. Я много раз наблюдал, как руки и головы доставлялись на факторию», — рассказывали свидетели. За двадцать лет бельгийцы сократили население собственной колонии вдвое (впрочем, на Маркизских островах во французской Полинезии численность аборигенов уменьшили на 98,7%). По сути, то, что творилось на оккупированных территориях СССР в 1941-44-м, было производным от вполне среднеевропейского отношения к туземцам.

Кто станет новой колонией?

Сейчас колониальные практики снова становятся востребованными. Неудивительно, что их прелести уже описывают и собственному населению, и кандидатам в туземцы, возомнившим себя «белыми господами». «Покаяние» европейцев во многом апокрифично, и его уже «отыгрывают» назад, причем не только на бумаге. При этом отечественного расиста, с мазохистским восторгом повторяющего фантастические байки о благотворности колониализма, приглашают отнюдь не в белые господа, а в Бельгийское Конго.

Автор: Евгений Пожидаев, РОСБАЛТ