Как Германия судит причастных к преступлениям нацизма и почему это до сих пор важно

Тогда отношение в обществе к первым судам против бывших нацистов было еще довольно неоднозначным. Нюрнбергский процесс, который длился до 1949 года, значительной частью немцев воспринимался скорее как «суд победителей над побежденными», чем как справедливое правосудие над преступлениями против человечности. В Нюрнберге признали виновными почти 1,5 тысячи человек, около 200 были казнены, а 279 приговорили к пожизненному заключению (впрочем уже в 1950-х их амнистировали).

Страны-союзники — США, Великобритания, Франция и СССР — в своих зонах оккупации привлекали к суду прежде всего тех, кто расправлялся с солдатами их армий, взятыми в плен. И только потом начали расследовать преступления служащих концлагерей.

Позже в Германии (уже разделенной на ФРГ и ГДР) были созданы специальные суды. Они выносили приговоры за преступления, совершенные немцами против граждан других государств или лиц без гражданства, которые в период войны находились на территории Германии. Начали привлекать к ответственности и организаторов Холокоста.

Так, во время первого национального, а не международного, суда над нацистами в Ульме в 1958-м десятерых эсэсовцев осудили за убийство более 5,5 тысяч евреев на литовской границе.

Впрочем, процесс не был быстрым, и часть преступников успела оставить Европу и отправиться туда, откуда их не депортировали — в частности в страны Латинской Америки или Ближнего Востока.

Некоторых, правда, удалось отыскать: большую роль здесь играли те, кто брался за это по собственной инициативе и из желания отомстить. Едва ли не самый известный «охотник за нацистами» — Симон Визенталь, уроженец Бучача (ныне — в Тернопольской области), который выжил в концлагере, а после войны смог разыскать Адольфа Эйхмана, гестаповца, непосредственно ответственного за массовые убийства евреев. Эйхмана осудили и казнили — правда, не в Германии, а в Израиле.

А еще значительной части преступников удалось интегрироваться в новую власть, скрыв свое прошлое. Во-первых, благодаря тому, что первый канцлер послевоенной западногерманской республики Конрад Аденауэр, хотя и был противником нацистской идеологии, считал, что пора прекратить «искать нацистов». А во-вторых, в послевоенной Германии давал себя знать кризис кадров.

Например, одному из лидеров батальона «Нахтигаль» Теодору Оберлендеру до 1960-х годов удавалось занимать высокие должности в западногерманском правительстве. А советником самого Аденауэра был Ганс Глобке — один из идеологов Нюрнбергских расовых законов, которые фактически легализовали массовое уничтожение евреев.

В Восточной Германии в первые годы после войны тоже выносили тысячи приговоров бывшим нацистам. Однако впоследствии архивы «штази» (спецслужбы ГДР), где хранились досье на немцев в обеих Германиях, преимущественно использовались, чтобы разоблачать «темное» прошлое тех, кто находился у власти в ФРГ.

Особенности толкования законодательства

Немецкое законодательство не раз и не два меняло трактовки преступлений времен Второй мировой. И это важный момент, который частично объясняет, почему до сих пор не осудили всех причастных к преступлениям нацизма.

Так, во время громкого первого Франкфуртского процесса 1963-1965 годов (всего их было три до 1968-го) судили офицеров и охранников «Аушвица». Двенадцать подсудимых тогда получили от трех до десяти лет заключения, шестеро — пожизненное, а двое были оправданы. Интересно, что на тот момент большинство судей и чиновников министерства юстиции в ФРГ были бывшими членами гитлеровской партии национал-социалистов.

Этот судебный процесс базировался на немецком национальном праве, а не международном, как это было во время Нюрнбергского процесса. Поэтому обвинения были сформулированы как «убийство» или «соучастие в убийстве», а не «преступления против человечности» (в частности, если речь шла о геноциде).

Однако уже в 1968-м немецкие законодатели постановили: наказание смягчал тот факт, если подсудимые «не разделяли мотивы» руководства нацистской системы. К тому же, все чаще суды оправдывали обвиняемых, учитывая их возраст или состояние здоровья.

Венди Лауэр, американский историк и автор книги о женщинах-сообщницах преступлений нацизма «Фурии Гитлера», в разговоре с hromadske уточняет: в ФРГ также действовали срок давности для расследования и наказания за убийство. Долгое время он составлял 30 лет — после этого дело уже не расследовали. Изменилось это только в 1979-м.

«Если вы сравните дела, которые рассматривались в судах Западной Германии 1960-х, и дело Ивана Демьянюка (о нем подробнее далее, — ред.), в них совершенно по-разному трактуется закон. В 1960-х судили тех, кто непосредственно пускал газ «Циклон Б» в газовые камеры. Подсудимые пытались доказать, что они лишь следовали приказам, выполняли чужую волю, делали свою работу, при этом не хотели сознательно убивать и не имели никаких антисемитских чувств. Но в деле Демьянюка, которому вынесли приговор в 2011-м в Мюнхене, все было иначе», — добавляет Лауэр.

Про судебный процесс над бывшим охранником концлагеря «Собибор» Иваном (Джоном) Демьянюком многие историки говорят, что он дал импульс новой волне поиска виновных в преступлениях нацизма и привлечения их к суду.

Это был судебный прецедент, после которого для признания вины достаточно доказать факт службы в концлагере, даже не имея доказательств непосредственного участия подозреваемого в массовых убийствах. А это на протяжении многих лет было очень важным. Именно после этого эпизода немецкие власти снова начали обращать внимание на еще живых бывших служащих нацистских концлагерей.

Все недавние дела обвиняемых в преступлениях нацизма объединяет как раз этот момент: эти люди никогда не находились на вершине концлагерной системы и исполняли свои функции, не будучи непосредственно задействованными в убийствах тысяч человек. Скажем, в начале февраля немецкий суд предъявил обвинение 95-летней немке Имгард Ф., которая во время Второй мировой была стенографисткой и секретаршей коменданта в концлагере «Штуттгоф» (где из 115 тысяч заключенных почти половина погибла).

Фрау Имгард могла никогда не брать в руки оружия и не загонять евреев в газовые камеры, но она своей работой «способствовала систематическом убийству заключенных евреев, польских партизан и советских военнопленных», решил суд. Хотя на момент своей работы там она была несовершеннолетней и, как она сама отмечала, якобы не знала, что в лагере убивали людей.

Руководствуясь такой же логикой, в 2020-м осудили 93-летнего охранника «Штуттгофа» Бруно Дея. А в 2015-м — 94-летнего бывшего клерка концлагеря «Аушвиц» (где погибло, по разным данным, от 1,5 до 4 миллионов человек) Оскара Гренинга. Правда, Дею дали условный срок, а Гренинг хотя и должен был отбыть реальный, до исполнения приговора не дожил.

Украинец из США, которого в Израиле судили за преступления, совершенные в Германии

Так можно кратко обобщить незаурядную историю Ивана Демьянюка. Неудивительно, что ею заинтересовался и стриминговый сервис Netflix, который в 2019-м выпустил свою документальную интерпретацию под названием The Devil Next Door («Дьявол по соседству»).

В сериале речь идет о первом судебном процессе над Демьянюком — депортированным из США украинцем, которого судили в Израиле в конце 1980-х — начале 1990-х. Дело получило огромный резонанс: все судебные заседания транслировали по телевидению, а залы были переполнены людьми.

Тогда Демьянюка оправдали: не нашлось достаточных доказательств в подтверждение того, что он был оператором газовых камер концлагеря «Треблинка» по прозвищу «Иван Грозный». Но уже в 2009-м трактовка вины Демьянюка немецким судом была иной.

Венди Лауэр была на мюнхенском суде над Демьянюком, когда зачитывали приговор: 5 лет лишения свободы за причастность к убийству 28 тысяч человек в концлагере «Собибор». Тогда 90-летнего подсудимого доставили в зал на инвалидной коляске. По словам Лауэр, заседание было очень эмоциональным.

«Интересен тот факт, что в 2011-м было уже гораздо больше понимания, что представлял собой Холокост. В зале были и эксперты-историки, и те, кто выжил в Холокосте, а также многочисленные группы школьников. Таким образом, учебная и историческая ценность этих расследований и судов сейчас более понятна, и поэтому это имеет смысл. К тому же, это последний шанс собрать свидетельства, которые будут важны для будущего», — говорит историк.

До исполнения приговора Демьянюк не дожил: в марте 2012-м он умер, ожидая апелляцию, в доме престарелых в городке Бад-Фальба. Адвокат Демьянюка позже подал заявление в баварскую прокуратуру, утверждая, что персонал дома престарелых умышленно ввел его подзащитному избыточную дозу обезболивающего, что привело к смерти.

Историческая память и символизм

Большинство судов против бывших нацистов проходили в индивидуальном порядке, а не в формате таких групповых процессов, как Нюрнбергский и Франкфуртский. И, конечно же, не только в Германии: на сегодняшний день по всей Европе осудили около 100 тысяч немцев и австрийцев за преступления времен Второй мировой войны. Еще где-то 26 тысяч человек — в СССР.

И это еще не считая местных коллаборационистов: в Венгрии около 26 тысяч человек призали виновными в госизмене или преступлениях против человечности времен Второй мировой, в Словакии за сотрудничество с нацистами понесли наказание около 32 тысяч человек.

Но привлечь к ответственности абсолютно всех точно не удастся: в Нидерландах, например, приблизительное число коллаборационистов — около 5% всего населения страны, то есть до 500 тысяч граждан.

Конечно, нынешние уже единичные суды против бывших нацистов на фоне этого — словно капля в море. Однако они важны. И в отличие от 1960-х, сейчас солидный возраст подсудимых не является основанием для оправдания. По мнению Венди Лауэр, это правильный подход.

«Я думаю, хорошо, если правосудие восторжествовало в любое время. Конечно, лучше, если это произойдет раньше. В любом случае эти суды законны. И они очень важны, ведь мы признаем виновными лиц, участвовавших в массовых убийствах. Кстати, у нас есть красноречивые доказательства, как пожилых людей отправляли в газовые камеры в “Собиборе” и других концлагерях. Поэтому аргумент “они уже слишком стары, чтобы предстать перед судом” на самом деле не аргумент», — объясняет Лауэр.

Свидетелей тех событий с годами становится все меньше. Но Лауэр указывает на еще один важный момент: узнать охранника концлагеря даже человеку, который там был, может быть не так уж и просто — ведь смотреть в глаза охранникам не разрешалось.

Поэтому рассказы очевидцев, хоть и являются чрезвычайно ценными, должны быть подкреплены и другими доказательствами. С другой стороны, время, прошедшее с тех пор, дает и определенное преимущество: информации стало больше в связи с рассекречиванием архивов.

Нынешние суды над преступниками времен Второй мировой имеют и определенное символическое значение. Прокурор специального правительственного офиса по расследованию преступлений национал-социализма в Людвигсбурге Томас Уилл рассказывает, что его команде удалось составить перечень из 200 человек, служивших в концлагерях, которые не попали в суд. Всех осудить не удастся, ведь часть подозреваемых уже умерли, и все же немецкому правосудию удается таким образом утвердить важность демократии и верховенства права.

«Эта позиция, что преступления против человечности, военные преступления и преступления против гражданского населения не имеют срока давности, является одновременно и юридическим правилом, базирующимся на законодательстве Германии, и сильным символическим фактором, на котором строится современная культура памяти этой страны», — отмечает в комментарии hromadske историк Михаил Тяглый, сотрудник Украинского центра изучения истории Холокоста.

Историки отмечают и воспитательную функцию таких судебных процессов для молодежи на фоне усиления в немецком обществе ультраправых идей. И, конечно же, их значение для целенаправленной политики памяти, к которой Германия, чувствуя тяжесть своей истории, относится очень серьезно.

Автор: Елена Куренкова; Громадское