Записки районого опера: убийство сержанта Юхненко

Наша держава лицемерна. Она делает вид, что преступникам пощады не будет. Хотя при этом все видят, что преступников у нас полным-полно и на самом верху. И когда смотришь на них, не только нарушающих закон, но и имеющих право указывать другим, как именно этот самый закон следует защищать от правонарушителей, то невольно думаешь: «Не потому ли так боитесь вы освобождать от ответственности свидетелей-преступников, что знаете: они и на вас самих могут показать?!» На этом случае покажу, какой масштабной и кропотливой порою бывает работа по поиску свидетелей.

УБИЙСТВО СЕРЖАНТА ЮХНЕНКО

Однажды вечером (дело было зимой) на одной из квартир в микрорайоне сидело двое работяг и пили самогон. Повод был, не любит наш человек пить без повода – то ли день рождения у кого-то, то ли 25-летняя годовщина чего-то… Это уж второстепенные детали. Но пили пролетарии крепко, и закусывали не так чтобы и очень… И в процессе разговора один из них завёл разговор о милиции. Причём не так, что, мол, какие же замечательные орлы там работают, и надо-де совместными усилиями помочь им в многотрудной борьбе с хулиганьём и бандитами. А совсем в противоположном плане: менты-де обнаглели вконец, метут с улицы всех подряд. Идёшь в день получки с работы «под этим делом», слегка покачиваясь – обязательно прицепятся здоровенные лбы в мундирах. Под локти тебя – и в «воронок». Свезут в кутузку, там побьют и запрут на ночь. А утром при освобождении пошаришь по карманам – а денежки-то, не пропитый остаток зарплаты – тю-тю! И жаловаться бесполезно: в лучшем случае скажут, что сам ты деньги где-то посеял, в худшем – ещё раз побьют. В общем, ужасно возмущался рабочий класс в лице этих двух своих далеко не самых лучших представителей, от волнения дрожали стискивающие стаканы с самогоном руки, и сердца взывали к мщению… Впрочем, пока что это были одни только пьяные базары; мало ли, кто о чём болтает после третьей, а тем более – после пятой…

Когда самогон был допит и закуска дожёвана, беседа как-то сама собою угасла, и гость засобирался домой. Хозяин пошёл его провожать, при этом положив в карман самодельное стреляющее устройство системы «авторучка». Зачем – одному Богу известно. Сам он потом причину вспомнить не мог. Но я думаю – для самообороны на случай, если по дороге на них нападут озверелые «мусора», и потребуется отстреливаться… Гость был благополучно доведён до своего дома и передан в руки заждавшейся и непонятно почему мгновенно разъярившейся супруги. Она тут же набросилась на мужа с обычными бабскими предъявами, а исполнивший долг гостеприимного хозяина до конца работяга отправился домой. На обратном пути на него опять-таки никто не напал. Это раздражало. Как идёшь без «стрелялки» – так и норовят обидеть и те, и эти, а когда есть чем дать укорот – как на зло, ни одна собака не тявкнет!

Но тут нетрезвое око углядело стоящее у подъезда милицейское транспортное средство, тот самый «воронок»-«уазик», о котором только что шёл разговор. «Опять по чью-то душу прикатили! Схватят хорошего человека, свезут к себе и замучат до полусмерти!» – аж скрипнул зубами от злости гегемон. И захотелось ему как-нибудь гадам-ментам насолить…

Убедившись, что в машине никого нет, он подкрался к ней и начал выворачивать золотники у колёс, чтобы спустить шины и заставить «мусоров» идти в РОВД пешком.

«Ты чего делаешь, гнида?!» – раздалось от подъезда. Сержант Юхненко, молодой и усатый, бежал к машине, на ходу срывая с пояса грозный «демократизатор». Сколь ни грозным чуял себя народный мститель, но в его планы нести ответственность за спущенные ментовские шины не входило. Если «мусора» и за ничто – уродуют и калечат, то что в состоянии сделать они за что-то конкретное – вообще не представить никакой буйной фантазии! Самым лучшим было бы немедля бежать с поля боя. Но ноги подкашивались от страха и недавно выпитого, а сержант бодр и приближается стремительно; не умчаться. Вот уж и дубиночка вздымается над усато-орущей головой… Тут-то пролетарий и вспомнил о своей авторучке!

Выхватил, навёл, выстрелил – секундное дело. Безобидная игрушка, детский хлопок, малокалиберная пулька… Порой изрешетят из «калаша» очередью так, что смотреть страшно, а доставили в реанимацию, зашили-заштопали, напичкали лекарствами, отлежался маленько, и через месяц вновь – как огурчик! Тут же малюсенький свинцовый шарик попал сержанту Юхненко прямо в глаз, и он был убит наповал. Убийца, на миг порадовавшись зрелищу рухнувшего ментяры («ранил лягаша!.. ничё, умнее будет…»), убежал. И выскочившие через считанные секунды из подъезда напарники убитого (они выезжали сюда на разбор семейного дебоша) увидели на снегу у своей машины труп товарища. И – ни души вокруг.

…Убийство даже по сегодняшним меркам для милиции – событие чрезвычайное. И уж тем более, когда речь идёт об убийстве сотрудника милиции, находящего при исполнении служебных обязанностей. Какие мы ни есть по жизни такие да сякие, но когда убивают н а ш е г о, то мысль у всех, от зачуханного рядового патрульно-постовой службы до возглавляющего облУВД генерала, одна: НАЙТИ И ПОКАРАТЬ…

Половину личного состава РОВД сняли со всех прочих важных мероприятий. И, укрепив их ряды лучшими спецами из гор- и облУВД, бросили на расследование этого злодеяния. Сразу же, с учётом спущенных колёс «уазика», была выдвинута главная и основная (оправдавшаяся в результате) версия: убийство из хулиганских побуждений. Около двухсот сотрудников милиции в форме и штатском начали обход всех квартир в близлежащих домах, с постепенным расширением периметра. Задавались одни и те же простенькие вопросы: где вы были тогда-то и тогда-то? Чем занимались? Что видели или слышали?.. Прямых очевидцев произошедшего так и не нашли, но постепенно накапливалась масса потенциально перспективной информации, которая тут же становилась предметом последующей оперативной разработки.

Возникали и усиленно проверялись всё новые и новые фигуры подозреваемых. Кто-то видел в этом дворе примерно в это же время компанию подвыпивших парней с гитарой – отыскали всю компанию. С каждым беседовали по несколько часов, говорили жёстко и без сантиментов. Ввиду особой ситуации прокуратура молчаливо дала «добро» практически на л ю б ы е спецмероприятия, и наши ребята из кожи лезли, пытаясь получить результат. Но парни с гитарой оказались чисты – никого не убивали, не обворовывали, наркотой не баловались, в хулиганке – и той не отметились ни разу. Нормальные, и даже вполне приличные парниши!

Другой свидетель вспомнил, что за час до убийства в тот роковой подъезд входил некий неприятного вида мужчина нарколыжной внешности. Отработали версию, установили личности вообще всех, кто в тот день (а также и накануне) по каким-либо причинам входил в подъезд или выходил из подъезда. Вычислили и «неприятного»; он действительно смотрелся неважнецки – тормозок с детства. Окончил школу для умственно отсталых, работал дворником, жил со старушкой-мамой, состоял на учёте у психиатра, имел репутацию совершенно безвредного… Прокачали его по всем параметрам, допросили, побили, опять допросили, составили подробный график его жизни в тот день. Оказалось – не стыкуется: в момент убийства он был уже не здесь, а на другом конце района, чему есть свидетели. Алиби практически железное. Поэтому выгнали в шею, на прощание надавав подзатыльников и посоветовав больше не путаться под ногами у занятых людей.

Среди различной информации была и такая: прогуливавшая овчарку в двух километрах от места событий в тот день женщина видела мужчину в кепке и куртке, причём мужчина показался ей взволнованным. Таких «бегущих» и «взволнованных» в тот день нашими протоколами опросов и допросов фиксировалось множество, и проверялись все подобные сообщения, все без исключения. Найти обладателя кепки и куртки сразу же нам не удалось, но в памяти оперов и следователей он уже засел…

И всплыл, когда изучались показания гражданки такой-то: «Моего мужа, находящегося в нетрезвом состоянии, привёл домой его неизвестный мне собутыльник… Кепка и куртка? Да, кажется было на нём что-то вроде…» Допросили её мужа: «Пил с Яшкой Харченко из арматурного цеха. Помню, как за второй бутылкой сбегал, потом – ничего уже не помню…» На доступном языке ему популярно разъяснили, чем может закончиться для него беседа с операми, если он сейчас же и очень подробно не припомнит все разговоры, которые велись как во время пьяного застолья, так и на пути от дома хозяина к жилищу гостя. Непоколебимо стоек и крепок в испытаниях рабочий класс, но – не до такой степени, чтобы устоять перед пытливостью допрашивателей из уголовки… Так и всплыла на поверхность беседа о «злоупотреблениях ментуры» и «необходимости как-то с этим бороться».

Это ещё не было стопудово. Каждый день кто-то где-то у нас ругает милицию и сулит отомстить; мы уж привыкли и не обижаемся. Но как одна из рабочих версий – годилась вполне: нам не трудно, проверим и Харченко…

Если честно – не верилось. Ранее не судим, женат, двое детей, по месту работы характеризуется в целом положительно: «Выпить не дурак, но меру знает, и в работе – зверь!» Но сволокли Харченко в райотдел и плотненько им занялись. Хорохорился он только первые 15 минут допроса: «Я буду жаловаться в профком!.. В газету напишу! Дайте мне адвоката!» Но ему быстренько объяснили, что ситуация – не та, и выбранный им тон – не тот. Он ещё долго играл в непонятку, осознавая, что с ним будет, когда правда наконец-то раскроется. Улик против него не было, однако с первых же минут мы почувствовали, что он чего-то боится, и ему есть что скрывать. Углублённо занялись связями, и вскоре узнали от одного из его товарищей по цеху, что есть у него самодельный пистолетик-«авторучка», по случаю купленный год назад у одного шаромыги… Вот это уже было стопудово!

Десяток оперов одновременно метнулись в камеру за Харченко. Нетерпение было так велико, что и до кабинета довести не успели. Били прямо в коридоре, руками и ногами, отталкивая друг друга, рыча на него: «Где пистолет?!. Говори, гондон! Сознавайся, а не то кончим на месте!..» Никто б не вынес такого бешенного напора. И Харченко – «поплыл»… Дрогнув, раскололся, дал сознанку во всём. И, что самое важное – показал, куда спрятал оружие. Экспертиза позднее подтвердила, что сержант Юхненко был убит именно из этого самодельного стреляющего устройства.

…Хоронили погибшего милиционера пышно, как и подобает в таких случаях. Приехавший лично начальник областного управления в своей речи назвал Юхненко «самым лучшим» и «примером для всех остальных»… Что обидней всего: в нашей системе работал сержант всего вторую неделю; ни в каких наших заморочках ещё не был замешан, так что пострадал за чужие вины, выходит… Недавно женился только. Вдова, вся чёрная от горя, держала на руках младенца, рыдала мать, тенями застыли два брата… Среди собравшихся на похоронах находилось немало оперов в штатском, присматривающих за порядком ввиду присутствия нашего высокого начальства. Было немало и простых зевак, тех же пролетариев из окрестных домов и улиц. Я ходил между ними, слушал разговоры, и общую реакцию на произошедшее уловил точно: мать – жалко, вдову – жалко, и тем более жалко родившуюся две недели назад дочурку… А мента – НЕ ЖАЛЬ НИ КАПЕЛЬКИ!

В газетах потом пропечатали десяток статеек о «подвиге сержанта Юхненко, геройски погибшего при задержании вооружённого преступника» (что формально было чистой правдой: Харченко действительно был вооружён, и уж только поэтому с самого начала мог считаться опасным преступником. Ибо нарушил закон хотя бы тем, что незаконно имел оружие!). Какие-либо нюансы нашу городскую, слегка подкармливаемую местными властями, прессу не интересовали: не тот уровень задач. А столичная пресса тем более произошедшим не заинтересовалась: подумаешь, пролетарий-алкаш рядового мента замочил! Вот если б тот был хотя бы полковником – ну ещё можно было бы черкануть пару абзацев…

Харченко судили, дали ему «червонец» с гаком (срок относительно небольшой – на суде адвокат сумел доказать, что умысла именно убивать у стрелявшего – не было), и он сгинул в мрачных недрах «исправительно-трудовых лагерей». Не думаю, что с такой статьей у него есть шансы дожить до окончания срока. Убийцы ментов в «зоне», как правило, долго не живут…

ВЛИЯТЬ НА СВИДЕТЕЛЯ…

Если и не 100, то, как минимум, 90% всех совершаемых преступлений были бы раскрыты, имей угрозыск возможность кинуть на их расследование сто, двести, тысячу самых лучших своих представителей. И не мешай кто-либо из власть имущих расследованию. Но подобное – нереально. Такая концентрация всех сил возможна только в самых исключительных случаях, причем именно в этих случаях подобное часто и не срабатывает – из-за того самого скрытого противодействия власть имущих. Обычная же текучка: кручусь как белка в колесе, пытаясь что-то сделать в рамках куцего лимита имеющихся сил и возможностей. В том числе – «химичу» с теми же свидетелями: вначале ищу их, потом сам для себя определяю, что именно от этого свидетеля хотел бы заполучить. И затем уж вытаскиваю из него всеми доступными способами то и только то, что мне нужно, отсекая и осторожно отметая в сторону ненужное, второстепенное, противоречащее.

Конкретный пример. Бандит Жеребко по кличке «Жеребец» на улице днём избил и ограбил пьяного мужика. Случайно проходивший мимо милицейский наряд убегавшего «Жеребца» настиг и задержал. В райотделе слегка протрезвевший мужик показал, что именно этот гад, размахивая ножом, избил его, после чего отнял бумажник и золотую цепочку. Бумажник с небольшой суммой денег при «Жеребце» нашли, а золотую цепочку и нож – нет. В ходе начального разговора с «Жеребцом» он, ранее уже судимый и потому представлявший наши возможности, заявил, что – да, напал на гражданина. Дал по морде разок и отнял л о п а т н и к. Но разбоя (то есть вооружённого грабежа, наказание за который куда более строгое) – не было: ножом он не махал, даже и не имел при себе. Заодно отрицалась и цепочка: «Эта пьянь перед этим сама её где-то обронила, а теперь на меня стрелки переводит!» Что ж, вполне логично.

При желании можно было выдвинуть и третью, ещё более убедительную версию: р ы ж ь ё – было, п е р о – тоже. Но задержавшим его патрулям «Жеребец» предложил сделку: он им – цепочку, они – изъятый у него ножик не отнесут в РОВД, а выкинут. Не будет тогда разбоя, останется только невооружённый грабёж: наказание – существенно ниже. Ну а что – патрули? Не отпустить же его вовсе бандит просил! (Да этого они сделать и не решились бы – свидетели же видели, как они «Жеребца» задержали!) И обмен – состоялся…

Теперь вернемся к реалиям. Нужна мне такая версия? Не нужна. Незачем патрулей марать. Ребята, в конце концов, честно сделали своё дело, задержав эту мразь по горячим следам, чем существенно помогли в раскрытии преступления, улучшив наши показатели. А что при этом немножечко и подзаработали, так я их понимаю. Работа – собачья, зарплата – мизер, и ту платят нерегулярно… У нас на дежурства менты часто выходят голодными, так чего вы ждёте от них? Тут не то чтоб преследовать убегающего преступника, а и просто стоять на месте сил может не останеться…

Но поверить на слово «Жеребцу» при всём желании я не мог – был ведь ещё и пьянчужка, вопящий о ноже и цепочке. От его воплей нужно было отгородиться чем-то более надежным, чем бандитские показания.

И я отправился к тому дому, где всё произошло. Прошелся по квартирам. В одной из них, на втором этаже, нашёл мужчину средних лет и столь же средних умственных способностей, работавшего посменно на автобазе. А в день преступления как раз отдыхавшего с ночи. Слушаю его рассказ:

«Сижу дома, пью чай, слышу – крики внизу. Выскочил на балкон, глянул – двое у дома, один непонятно орёт, второй его мотузит. То ножом замахнётся, то в морду залепит. Потом сорвал что-то с шеи – и наутёк, а тут и менты набежали!»

Послушал я, качая головой… Обычно человек, ставший очевидцем происшествия, сам толком не понимает, что именно он видел. Какой-то неясный след в памяти, и над ним – миражи… И если я, опер, ему умело подскажу, в н у ш у нужную мне трактовку увиденного, то он с радостью обретшего твёрдую почву под ногами укрепится на ней. И уже на следствии уверенно будет рассказывает то, что внушил ему я, и что на деле было не совсем так или совсем не так… А как на самом деле было, и чему лично он был свидетелем – это уже совершенно искренне им забыто. Важно только все это проделывать по горячим следам, пока картина произошедшего ещё не сформировалась окончательно в подсознании свидетеля. А то он уже выработает – окончательно – собственную версию, закрепится на ней, и сдёрнуть с неё его будет трудно.

Корректировать память свидетеля нетрудно – достаточно двух-трёх мягких нажимов в нужную сторону. Начал я с самого простенького – с чая.

«А вы уверены, что пили именно чай?» – интересуюсь строго. Хозяин адреса смутился… Пару минут мы мило препирались, и в итоге оказалась, что выпиваемая свидетелем в момент описываемых событий жидкость была всё-таки пивом! Уже хорошо: мужчина явно смущен той пусть и маленькой, но ложью, в которой его уличили. При желании на данном этапе я вообще мог бы отговорить его давать какие-либо свидетельские показания, но мои планы – иные. Поставив под сомнение общую картину событий («насосался пива, и вообразил Бог весть что!»), я аккуратно перешёл к частности: уверен ли уважаемый в том, что машущая перед лицом жертвы рука бандита действительно стискивала нож? Дистанция от окна второго этажа до места событий не столь уж и мала, даже совсем не мала, без пяти минут огромная там дистанция – не в бинокль же он смотрел! Вытянутый указательный палец бандюгана (чёрный от грязи!) вполне мог восприниматься на расстоянии как лезвие… То есть что значит: «Не может быть?!» На трезвую голову, действительно, такие вещи трудно спутать, но ранее уже прояснилось, что свидетель лыка не вязал, так что… Ещё несколько обманных финтов – и свидетеля удаётся убедить в том, что поскольку в существовании ножа он не уверен, то лучше о нём и не говорить вовсе, а просто записать в протокол, что преступник размахивал руками. Повторяю эту мысль свидетелю несколько раз в разных вариациях, пока не убеждаюсь, что она прочно засела в его голове. И он теперь сам убеждён в том, что нож ему просто померещился, и настаивать на обратном нет никакого резона. Тем более, что и мент настойчиво этого не советует.

Перехожу ко второму пункту программы – к чему-то, якобы сорванному бандитом с шеи т е р п и л ы… Это же просто смешно: будучи в дымину пьяным, ухитриться чуть ли не за километр разглядеть, что грабитель именно сорвал что-то с шеи жертвы, а не просто хватал её за воротник, или же не бил её кулаком в шею. Не смешите угрозыск, уважаемый!

И «уважаемый» смущенно соглашается, что таки да, спорол чушь, какое там – «сорвал с шеи»! Ясно же – «хватал за воротник», точно так же, как перед этим: «размахивал руками»… Всё, записываю окончательную версию его свидетельских показаний и даю ему на подпись; «пока вы свободны, понадобитесь следователю – вызовем повесткой!»

Случись что не так, всплыви всё же нож с цепочкой – показания «твоего» свидетеля этой истине никак не противоречат. Да – свидетель ножа и цепочки не заметил, но ведь далековато было, да и – нетрезв…

Представим обратный вариант: того же свидетеля при том же раскладе надо зафиксировать на ноже и золотой цепочке, а он варнякает что-то вроде: «далеко был, не разглядел», и – «размахивал руками, но стискивал ли что-нибудь – не видел!..»

Начинаю с конца – с грозного, хоть и заданного небрежным голосом вопроса: «Вы случайно бандиту тому – не близкий приятель?..» Свидетель испуганно машет головой – не корешился, дескать,со злодеем! Тут-то мой тон и становится угрожающе-пронзительным: «А тогда почему же так настойчиво пытаетесь запутать органы?..» И веду я страдальца дальше, к тому, что от окон его квартиры до места событий – раз плюнуть, обзор – как из правительственной ложи в театре: «вы просто обязаны были всё разглядеть – разумеется, за исключением случая, когда замечать что-либо Вы сознательно не желали… А если действительно – не желали, и не разглядели, то тогда вопрос – почему?.. С какой (не преступной ли?!) целью?»

Испуганный свидетель божится-клянется, что и хотел, и разглядел… правда, не до конца уверен в точности увиденного. Но если это так нужно милиции, то… Короче, теперь он совершенно точно помнит, что кулак бандита крепко стискивал нож! И в момент нападения грабитель явно сорвал с шеи пострадавшего нечто, как две капли воды похожее на золотую цепочку. «Так это совсем другое дело!» – ликую я. Ещё несколько минут беседы, закрепляющей именно эту версию, и до конца своей жизни свидетель будет убеждён, что нож – стискивали, цепочку – сорвали… И у следака он будет стоять на этом, и на суде. Из ничего, из свидетеля даже ещё и со знаком минус я сделал свидетеля с большущим знаком плюс. Честь и хвала мне за это!

ЛЖЕСВИДЕТЕЛИ

Перспективна тонкая, «ручная» работа со свидетелем, сходжая с плетением изящных кружев. И насколько же тупо и недальновидно пытаться подпереть находящееся в производстве у следователя уголовное дело лжесвидетелями, липовыми «очевидцами», в реальности ничего не видевшими и не знающими! Я сейчас не о моральной стороне вопроса говорю – это эмоции; разговор – сугубо деловой и профессиональный.

Сразу же спрошу: кто именно предлагается на роль лжесвидетеля? Казалось бы, ответ лежит на поверхности: сексот! Проинструктировать его должным образом, и он охотно подтвердит всё, что я ему скажу… Но – не подтвердит, могу вас уверить!

Одно дело – прошептать душке-оперу на ухо, что Димка-«Макарена» ломанул «видак» с адреса такого-то «челнока». И совсем другое – на суде ОТКРЫТО, при десятках свидетелей, уличить того же «Макарену» в похищении личного имущества. Я даже не говорю – соврать, а и – просто сказать то, что было. Ну не повернётся у любого уважающего себя сексота язык на такое, и всё тут! Себя он этим рассекретит, и на долгие годы обеспечит себе месть подсудимого и его гнилушных дружков. Заплати ему мусарка за это 10 000 долларов, и обеспечь надёжным убежищем за границей – ещё, возможно, и подумал бы, а так… Короче, сексот на роль лжесвидетеля – отпадает.

Другой вариант: наехать на кого-либо конкретно, подпереть компроматом или, ещё лучше, связать по рукам и ногам оказанной своевременно важной услугой, и побудить… убедить… заставить, наконец, сказать следаку и судьям всё, что требуется. Однако и это – чревато. Сегодня человек пошёл у меня на поводу и сказал необходимое, а завтра волей обстоятельств я вынужден буду или наркоту у него изъять, или «закрыть» его невесту (жениха). Либо просто наезд был на него, и ждал он моей защиты, а я по каким-то причинам защитить его не смог. Или, наконец, вляпался он во что-то неприятное, а я его не отмазал… Запросто может он, затаив обиду, побежать к моему начальству, в прокуратуру, в тот же суд с вестью: «А ведь тогда-то я лжесвидетельствовал по заданию старшего лейтенанта такого-то!» И всё, амбец моей карьере. Таких проколов в моем ведомстве не прощают.

Взять же в разработку друга, которому сто пудово доверяешь? Так, во-первых, существуют ли такие в природе? И, во-вторых, если и существуют в очень небольшом количестве, то стоит ли столь близкого мне человека втягивать в свои неправедные делишки?

Поэтому общее правило здесь одно: никаких лжесвидетельств! Но, как и в каждом правиле, тут есть свои исключения.

В целом ряде случаев нужна лишь правдоподобная зацепка, чтобы закрыть какой-либо материал, дабы не сделать его «глухарём». И начальство ждёт от тебя такой зацепки, и следователь, короче – все.

Пример для иллюстрации: у подъезда найдена мёртвая бомжиха, на теле – следы побоев, точнее говоря – «следы ударов твёрдым предметом или о твёрдый предмет». Несколько дней мы честно искали предполагаемого убийцу, отрабатывались какие-то версии. Но потом стало ясно, что все они тупиковые. И либо мы сейчас это дело похерим, либо итоги квартала по раскрываемости тяжких преступлений будут у нас фиговыми.

Начальник угрозыска вызвал меня к себе. И, глядя куда-то через моё плечо, предложил мне… того… как бы это поделикатней… В общем, предложил поискать свидетелей, которые позволили бы нам посмотреть на этот труп как бы с другой стороны. И оприходовать его как жертву несчастного случая! Он не совсем так сформулировал задачу, но смысл его туманных намёков был именно таков: ищи лжесвидетелей! А я человек маленький, подневольный…

Стал думать. Теоретически представить всё можно было так: шла бомжиха по улице, обдумывала очередную правительственную программу по улучшению народной жизни, споткнулась, упала, стукнулась головой… Правда, была маленькая нестыковочка – смерть бомжихи наступила вследствии множественных переломов… Либо она ухитрилась во время одного падения сломать себе кости, что смотрелось как-то неубедительно, либо она… падала несколько раз! С этой идеей я побежал к проживавшим в том же доме, двумя подъездами дальше от места обнаружения бомжихи, супругам-наркоманам.

Давно я им хари не чистил, так что они были мне морально обязаны. Постучал, они открыли, я культурненько вошёл, поздоровался… Они оба даже с ответом замешкались, по моему лицу заподозрив, что сейчас я буду прессовать их по полной программе. Но я быстренько успокоил их («Не сейчас… не сегодня… всему своё время!»), так что вечер прошёл в духе дружеских откровений; на прощание мне даже налили 100 грамм, я не гордый – угостился… А затем – представил следователю объяснения обоих супругов, где они в один голос, но разными словами свидетельствовали, как такого-то числа оная бомжиха на их глазах несколько раз пыталась взойти по бетонной лестнице в подъезд, но каждый раз – падала… Подымалась, снова начинала кеарабкаться по ступенькам – и вновь падала. И все начиналось сначала! Что влекло несчастную женщину в тот подъезд? Какая неведомая сила ею управляла? Проживала ли в том подъезде первая девичья любовь бомжихи, которую вдруг остро захотелось увидеть, или же там обитал сынок-кровинушка, рождённый некогда в чистом поле, подброшенный в чужой дом и выросший там в порядочного человека, уважаемого члена общества? Не знаю, хоть сам и сочинял, но не ведаю всей правды о мотивах поведения моей героини. Но для следака – сошло, даже прошло «на ура». И начальник угро был доволен сброшенной с показателей «висючкой» – по глазам было заметно…

ИЗ ОБВИНЯЕМЫХ – В СВИДЕТЕЛИ…

И последнее из заслуживающего упоминания.

Часто в уголовных делах с несколькими фигурантами в ситуациях, когда улик, вещдоков и свидетельских показаний для гарантированного осуждения не хватает, целесообразно одного из преступников определить в свидетели. И уж затем, опираясь на его показания (а деваться ему некуда, если не хочет обратно быть переквалифицированным в преступники), уверенно добиваться осуждения остальных.

В законодательстве ряда западных стран этот приём вполне легален и одобрен. Будь ты хоть сто раз бандит и убийца, но если договорился со следствием и прокуратурой, и дал показания против своих ещё более кровожадных подельников, то тебя вместо тюрьмы ждёт свобода и жизнь по чужим документам. И за державный счёт…

У нас же пытаются делать то же самое, но – келейно, негласно, без прочного законодательного фундамента. На следствии обещаешь бандиту: «Покажешь на своих – сделаем свидетелем, и останешься на воле!» – от фонаря, без всякой уверенности, что всё так и выйдет. Он поверит тебе и заложит всех с потрохами, а следак потом возьми да и «закрой» его самого. Или же суд возьмёт да и определит ему тюрягу вместо благодарности за содействие правосудию.

Наша держава, как всегда, лицемерна. Она делает вид, что преступникам пощады не будет. Хотя при этом все видят, что преступников у нас полным-полно и на самом верху. И когда смотришь на них, не только нарушающих закон, но и имеющих право указывать другим, как именно этот самый закон следует защищать от правонарушителей, то невольно думаешь: «Не потому ли так боитесь вы освобождать от ответственности свидетелей-преступников, что знаете: они и на вас самих могут показать?!»

…Разные есть свидетели. Молчаливые и слишком болтливые, наблюдательные и «фантасты», готовые сообщить мне суть событий или же обитающие на их периферии, но способные косвенно вывести на главный след… Свидетели – это люди, и каждый человек – как инструмент, на котором надо уметь играть, чтобы извлекать из него нужную мелодию… Оперу не обязательно любить людей или хотя бы уважать их, но понимать людские души он обязан! Мгновенно ориентироваться в протекающем мимо меня и сквозь меня людском потоке, выискивать в нём нужное, и вылавливать его осторожно и бережно, как рыбак – золотую рыбку…

Секрет работы с людьми – преступники ли это, сексоты ли, пострадавшие или свидетели – в том, чтобы заставить людские добродетели и пороки служить мне. И моим целям.

Владимир Куземко, специально для «УК»

P.S. Републикация материалов Владимира Куземко, возможна только с разрешения автора!