Как получить психиатрическую и психологическую помощь воину, пострадавшему на фронте

Воины, не так давно оставившие поля сражений, рассказывают, что иные из их боевых товарищей сходили с ума: случалось, подрывались ночами с автоматами наперевес и воплями: "Сепары наступают!". Здоровые больных вязали и отправляли в ближайшие госпитали — спасали свои жизни. Для многих — случаи, перешедшие во фронтовой быт. Так что и среди своих не расслабишься.

Прифронтовые госпитали и больницы забиты воинами с расшатанной психикой. Но на войну призывают всех: и с туберкулезом, и с кистой головного мозга, и с прочими тяжелыми диагнозами. Несут ли ответственность психиатры в военкоматах за психически больных призывников, отправленных ими на войну? За их жизни, за жизни других воинов? За наши победы, в конце концов? 

Очевидно, "Марс атакует!" прежде всего наше Минобороны. И оно, и Генштаб в мирных условиях, когда войны "ничто не предвещало", должны были быть готовы как в плане военной доктрины, компетентности военного руководства, так и в отношении обеспечения армии, военной медицины и профессионализма врачей в военкоматах.

Для многих демобилизованных война уже закончилась. Но проблемы со здоровьем и отстаиванием прав на адекватное лечение продолжаются. О том, как получить психиатрическую и психологическую помощь воину, пострадавшему на фронте, корреспондент издания  ZN.UA беседовала с известным украинским психиатром, профессором Анатолием ЧУПРИКОВЫМ.

— Анатолий Павлович, многие говорили мне, что на осмотре в военкомате психиатр ни о чем их так и не спросил…

— Меня это не удивляет. Должен сказать, что психиатрами в военные комиссии в областях всегда отправляли специалистов, которые были не нужны в стационарной и амбулаторной среде. От них "избавлялись", так сказать.

— Какова ответственность психиатров за жизнь и здоровье психически больных людей, которых они отправляют на фронт, а также за жизнь и безопасность боевых товарищей, оказавшихся с ними рядом? 

— Психиатры, мобилизовавшие больного человека, могут легко сослаться на одну хитрость. Дело в том, что некоторые психические расстройства в течение двух-трех минут знакомства с призывником не вскрываются. Для диагностики психического состояния призывника нужно больше времени — хотя бы полчаса, чтобы "прогнать" его по тесту, увидеть стиль его мышления. В этом случае количество выявленных подозреваемых на психическое расстройство, конечно, возросло бы. И все же некоторые психические расстройства людьми скрываются. Выявить их практически невозможно. Они проявляются спонтанно, только в экстремальных ситуациях, становясь опасными не только для такого человека, но и для окружающих.

Поэтому, должен сказать, психиатров обычно не наказывают. Они легко могут объясниться с коллегами. Тем более что течение многих расстройств волнообразное. К примеру, человек скрыл, что лежал в психиатрической больнице. Психиатр видит его в состоянии некоторой эйфории, жизнерадостности. Он идет на войну защищать свою семью, страну. И медик охотно посылает его туда, а там он впадает совсем в другое состояние, называемое депрессией, а порой — в состояние с галлюцинациями и бредом.

Так что недобросовестному врачу не составит труда убедить проверяющую комиссию, которая из принципа корпоративности предпочтет защищать "собрата". 

— А вы за то, чтобы открыто признавать судебные ошибки психиатров?

— Конечно. Психиатр — врач, и за свои врачебные ошибки он может нести административную или уголовную ответственность. Но даже зная о том, что в конкретной районной комиссии работает психиатр-непрофессионал, мне было бы трудно обвинить его. Так что я обвиняю систему в отсутствии системы. 

— Что вы можете сказать о приобретенных психических заболеваниях воинов?

— ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство) — это приобретенное психическое заболевание. Объем его симптомов, их количество, выраженность, влияние на личность и ее способность адаптироваться — это уже клинический феномен, который должны лечить специалисты. В семье страдающего ПТСР — скандалы на грани разрыва: его никто не понимает, он меняет места работы, практически не работает и не зарабатывает, часто опускается на самое дно, прибегая к алкоголю или наркотикам.

Отдельные симптомы ПТСР, с которыми тоже нужно бороться, могут быть у лиц, побывавших на войне. Но в подавляющем большинстве случаев состояние вчерашнего воина как бы субкомпенсированное. То есть он может жить с этим, бороться за себя и свою семью, не провоцируя ситуации, опасные для него и для окружающих. 

Большинство из этих людей никогда не придут к психиатру. Но психиатры обязаны принимать в их жизни деятельное участие, и их помощь должна быть отделена от психиатрической больницы и психоневрологического диспансера. Для лечения пограничных состояний у воинов необходимо выстраивать лечебные учреждения вне системы здравоохранения. 

В Америке ветеранство — это сфера, работающая под Минобороны, в подведомственных ему лечебных учреждениях могут работать как психиатры, так и мобилизованные военные психологи. Наше Минобороны, создав лечебные учреждения для ветеранов, может прибегать к помощи кафедр психиатрии по всей стране. Психиатры уже пишут рекомендации к этому, но системы пока нет. 

К тому же, у воинов диагностируется далеко не только ПТСР. В лечебных учреждениях есть люди с серьезными психическими расстройствами. Кроме того, есть т.н. предрасположенность к некоторым психическим расстройствам. Диагностировать ее сегодня невозможно. Даже если бы мы нашли ген шизофрении и повсеместно проверяли у людей ДНК, то оказалось бы, что среди лиц, имеющих такой подозрительный ДНК, — множество сознательных граждан, которые прекрасно социально адаптированы, работают, имеют семьи, участвуют в политической жизни общества и т.д. 

То есть психическое расстройство весьма часто может проявиться в особых обстоятельствах, каковыми являются, например, армейская муштра, казарма, война. Поэтому следует быть настороже. 

Государству нужно иметь специалистов, способных это диагностировать, чтобы подхватить человека, добровольно ушедшего на фронт, и не дать его психике "развалиться". Болезнь вроде бы минимальная, но в особых условиях удесятеряется, и человек возвращается с фронта с развалом психики. Возврата в строй психически здоровых людей не происходит. Тогда как в мирной жизни, подлечившись, мог бы оставаться вполне здравомыслящим и работящим, — а так он оттуда выпадает. 

Вместе с тем специалисты знают, что социальная востребованность иной раз может положительно сказываться на психическом состоянии больных. Например, известно, что во время Второй мировой войны на полях сражений встречались психически больные, скрывавшие факт знакомства с психиатрией. Они доблестно сражались, а вернувшись домой, звеня орденами и медалями, снова попадали под опеку врачей в связи с обострением болезни.

— Можно ли прийти с войны инвалидом, имея минимальный посыл к психическому расстройству?

— Можно, если у человека есть к этому генетическая предрасположенность. Военная травма способна проторить дорогу генетически обусловленному заболеванию. Но это случается редко.

— Я вообще выступаю за жесткую селекцию потенциальных воинов. Считаю, что армия должна быть профессиональной. И воины внутри своего сообщества не должны подвергаться рискам, связанным с нахождением там как психически больных людей, так и больных туберкулезом, инфекционными заболеваниями, которых "отобрали в армию" некомпетентные и безнаказанные врачи.

— Известно, что с начала АТО врачей призывных комиссий прессуют военкомы, с которых за невыполнение плана спрашивает начальство. В этих условиях "дефектура" возможна. Все предыдущие президенты Украины сознательно ослабляли Минобороны, в т.ч. медицинское обеспечение. Так что ожидать накопления в этом ведомстве замечательных менеджеров не приходится. Поэтому разговор о селекции — "высокий штиль". Кто будет ее проводить? Кому дадут полномочия? 

— Вы говорили, что в европейских странах психически больных людей медикаментозно лечат бесплатно, поскольку они не всегда в состоянии заработать на свое лечение. Но пока на государственном уровне нет адекватного механизма отбора психически здоровых воинов, то лечение потерявших на фронте трудоспособность психически больных и реабилитация "условно здоровых" обойдется украинскому бюджету в финансирование еще одного АТО. Целесообразно ли это? И каким образом сделать по всей стране?

— Существует положение, что состоящие на учете психически больные люди должны обеспечиваться бесплатными психофармакологическими препаратами. Но чем дальше от столицы, тем хуже с этим обстоит дело. Предлагаются морально устаревшие препараты с большим числом побочных явлений. В психиатрических стационарах родственники или сами больные, дабы поддержать пристойное существование учреждения, платят т.н. "благотворительный взнос". Это совершенно не напоминает ситуацию у наших западных соседей. Например, в Венгрии больной получает в аптеке современные дорогие препараты по рецепту психиатра бесплатно. Если же такой рецепт выписывает терапевт, оплачивается 50% стоимости.

Медикаментозное, лечебно-реабилитационное обеспечение пострадавших в боевых действиях обязательно необходимо продумать так, чтобы они меньше всего задумывались о стоимости тех или иных медицинских услуг.

— Как, по вашему мнению, должна происходить медико-правовая процедура присвоения бывшему воину инвалидности по психическому заболеванию, полученному именно на фронте?

— Такая процедура отработана, но неожиданно серьезным препятствием для ее осуществления является отсутствие у многих участников боевых действий должных документов. Участники добровольческих соединений, к сожалению, меньше всего думали о документальной фиксации своего участия в боях. Теперь данная ситуация ведет к увеличению числа людей, собирающих подаяние. 

— Не все мужчины обладают психологией "воителя". Для многих испытанием становится как сам фронт, так и возвращение к "условно мирной" жизни. В итоге далеко не мирный социум получает граждан, которым жизнь и ценности мужского сообщества на войне понятнее, чем все "мирное бытие" с его устройством. И само общество должно пережить мировоззренческий кризис и катарсис, чтобы оценить опыт и боль воинов.

— Война меняет человека, "переформатирует" его сознание, как утверждают американские военные психологи, навсегда. И это должно быть каждому из нас понятно. "Прийти с войны" нельзя, если тобой не занимаются психологи и не помогают тебе вернуться. Продолжать "нести" в себе войну — опасно для психологии человека и общества.

Многие воины после возвращения с ностальгией будут вспоминать фронтовое братство, его быт и то, что он был понятен и незамысловат, а жизнь упрощена. Некоторые особенности психической деятельности человека в боевых условиях носят эксклюзивный характер — это страх перед гибелью и желание уничтожить противника, как возрождение неких глубинных мотивов поведения, данных нам природой. Оживление этих мотивов — благо для воина, для победы. Война редуцирует рефлексию. Воину свойственно упрощенное восприятие социума (только "черное или белое", без нюансов), непонимание гражданской жизни, на фронте решения за него принимает командир. Проявляется стремление к группированию с единомышленниками и протестное поведение по отношению к тем, кто хочет заставить тебя жить иначе. 

Об этом мы всегда боялись говорить, но военные действия, через которые пропускают сегодня многих наших мужчин, работают весьма энергично, и мы можем наблюдать знакомых, отвоевавших людей — какими они были и какими стали. У некоторых явно налицо возвращение в подростковый возраст. К сожалению, война останется с ними, и нам всем придется с этим жить и пытаться помогать таким людям. Страна не должна отворачиваться от них.

В Америке существует устоявшаяся система патерналистской помощи ветеранам. Американский военный психолог Фрэнк Пьюселик недавно рассказывал нам о системе, которую нам следует перенять. О том, что воинский контингент, прибывший из мест боевых действий, по приказу остается в казармах, домой солдат не отпускают. Такая практика возникла в Америке уже после Ирака и Афганистана. От двух до четырех недель отвоевавшие солдаты проходят в казармах психологическую реабилитацию. 

Для психологии нашего солдата такая практика непривычна, он скажет: "Я не псих, я побежал домой, к детям". А системы у нас нет. Этим нужно руководить, не ожидая проявлений ответственности от бойцов, которые сами займутся поиском специалистов в сфере психологической реабилитации. 

Фрэнк Пьюселик прав, но он совершенно не учитывает украинских реалий: наше нищенство и невозможность организовать все так, как это сделано в Америке. В США работают 150 госпиталей для ветеранов, где предусмотрена и психологическая реабилитация. И еще почти 600 клиник и амбулаторий. Все оплачивается государством. У нас такое представить пока невозможно. Одна надежда на психологов-волонтеров, но их силы не безграничны. Плюс особенности нашего менталитета: солдату из ВСУ, в том числе и кадровому, привыкшему к оружию, нужна одна психотерапия, а добровольцу, который по-прежнему горит желанием перевернуть добрую половину Украины, — другая. Пострадавшим же в результате этой войны необходима совершенно иная психотерапия. 

Одна из самых массовых возможностей оказания помощи ветеранам (которую мы можем внедрить немедленно) — их собственные группы взаимопомощи. Встречаясь, сотрудничая, делясь жизненным и боевым опытом, ветераны будут чувствовать себя комфортно в своей среде. Главное, им нужно знать: выговоришься — поможешь себе. У нас группы взаимопомощи ветеранов — дело добровольное. Но Минобороны должно поддержать такие группы: ведь аренда помещений, информационные возможности — все это требует средств.

— Но в обществе крайне низок уровень доверия к Минобороны.

— Пришло время меняться и Минобороны, и отношению общества к нему. Наша армия и в мирное время держала первенство по сравнению с другими армиями по суициду. Так, в 90-е прошлого века на 100 тыс. военнослужащих в Украине приходилось 300 самоубийств. Это данные известного психолога А.Моховикова, изучавшего ситуацию среди военнослужащих в Одесском округе. А вот среди морпехов США три случая суицида на 100 тыс. чел. — уже основание для того, чтобы внедрять государственные программы по предупреждению самоубийств.

Вместе с пропавшими без вести Америка потеряла во Вьетнаме около 60 тыс. солдат. Самоубийств же после войны было также 60 тыс. Это тревожный сигнал для нас. Мы будем терять бывших солдат, которые предпочтут смерть жизни. Конечно, мы не проигрывали чужую войну, как это случилось у американцев, и осуждения воинов у нас не будет. Но вернувшись к мирной жизни, страдая от последствий ран и контузий, они могут не находить понимания со стороны работодателей, априори считающих вчерашних солдат раздражительными и не умеющими ладить с людьми, поэтому отказы в трудоустройстве будут поступать им под любым предлогом. Будут рушиться семьи, ведь наши женщины сами часто бывают вспыльчивы и нетерпимы. Иные солдаты будут пить и курить всякую дрянь. А общение с обывателями подчас ставит тебя в такие конфликты, что, не умея их разрешать, ты невольно начнешь прибегать к известным тебе способам релаксации, успокоения. 

Даже если к вчерашнему солдату в госпиталь приходит психолог и работает с ним две-три недели, завтра бывший воин уезжает к себе в Чернигов, Житомир или еще дальше, и там его никто не "подхватывает". Повторяю, нужны какие-то медицинские центры, опять-таки по линии Минобороны. И пострадавшие, в том числе и с последствиями ПТСР, тоже должны получать помощь. 

В Америке есть и Национальный центр по ПТСР, помимо разветвленной сети медицинских учреждений, где воинам оказывается и психиатрическая, и психологическая помощь. Наше общество так же остро нуждается в такой системе под эгидой Минобороны, и она должна охватить всю страну.

"Держать мир" 
и "норму 
психического здоровья" 

Председатель Общества ветеранов АТО юрист Кирилл СЕРГЕЕВ (в течение мая—августа 2014 г. воевал в "Айдаре", был командиром взвода) считает, что обезопасить здоровых от больных (ибо на фронте вооружены все) и сохранить последним "свою норму здоровья" можно довольно просто. Необходимо лишь обеспечить компетентную психиатрическую селекцию призывников, а также психологическое тестирование на предмет того, какую "свечу" может выкинуть психика бойца в экстремальных для него условиях фронта. Ведь косная военная система, не удерживающая ни в какой "норме здоровья" ни войну, ни нынешнее подобие мира, не дает права боевому командиру ВСУ отправить неадекватного бойца из части. 

"На самом деле проблема намного шире, нежели психиатры в военкоматах. Ее суть в том, — говорит Кирилл Сергеев, — что ответственность за призыв в военкоматах как таковая не наступает вообще ни для кого. А там, где нет ответственности, государство не контролирует процесс.

Люди на войне действительно меняются. На солдата действуют не только психологические факторы (смерть, кровь, риск потерять жизнь, шум взрывов и др.), но часто и физиологические — контузии, травмы, которые могут привести к психическим заболеваниям.

Случалось, что солдаты с первых дней на фронте показывали неадекватность реакции на раздражители войны. Позже выяснялось, что у них давние травмы головы, и такие потрясения им вообще нельзя переносить. Но у военкоматов — планы. А обычная, хоть и серьезная травма, перенесенная призывником давно, не является основанием признать его негодным. Вот и "затыкают дыры" такими бойцами, ведь "все по закону". А этот боец сходил на один-два боевых выезда, "встретил" раздражители, которых в мирной жизни никогда бы не нашел, и у него начинаются проблемы с психикой.

А проблемы эти часто и к смертям могут приводить. Ведь случаев гибели солдат от рук своих же на войне было немало — у солдата "крышу сорвало", и он расстрелял своего побратима… Такие примеры могут в каждом секторе привести.

У добровольцев этот вопрос решается проще: увидел командир, что у бойца проблемы с психикой начались, отобрал оружие и отправил домой. В армии так действовать не могут, там обязательно должно наступить последствие, чтобы хотя бы в госпиталь отправить психически больного бойца.

Вот почему эту систему необходимо ломать введением гибких правил, оставляя за командиром право отправлять бойца из части для проведения психиатрической и психологической экспертизы.

Что касается ротных психологов, они нужны. Но: 

1. Их следует заранее подготовить на три ситуации — работу с солдатами в бою (мотивация, помощь в проявлениях паники и трусости, что означает подчинение страху) и диагностику бойцов, психологическое состояние которых не позволяет им продолжать участие в бою; работу с солдатами вне боя (выявление депрессий, помощь в преодолении последствий травм, выявление тех, кому лучше сменить боевую часть на тыловую); работу с солдатами перед демобилизацией (объяснение симптомов ПТСР, подготовка к восприятию мирной жизни, выявление тех, кому по возвращению понадобится контроль психиатра). 

Готовить ротных психологов к этому нужно качественно и отдельно, ведь такой школы в Украине нет, и навыки эти весьма индивидуальны — в мирной практике их не получить, а на войне времени и возможности искать литературу у них не будет.

2. Определить, что ротный психолог не принимает личного участия в бою, иначе вы его оттуда потом не заберете, и весьма быстро из психолога он станет пациентом. Его место — где-то около мобильного санпункта, километрах в двух-трех от места боя. То есть рядом, но не в самом бою.

3. Предоставить им офицерские звания, иначе авторитета среди солдат у них не будет.

4. Ввести обязательный осмотр у психолога каждого солдата, хотя бы раз в один-три месяца. Добровольно к нему никто не придет. А при обязательных консультациях он сможет расположить к себе солдат, убедить их не бояться и не презирать его. Чрезвычайно важно — получить возможность убедить личный состав в безобидности и даже пользе добровольного посещения психолога.

Профессиональные психологи на фронте нужны, но это должна быть не просто штатная, а конкурсная должность. Или обязательная, к примеру, для перехода в какую-то практику вроде "Пройди год АТО". Иначе никак. Ведь, честно говоря, я не уверен, что в Украине найдется достаточно психологов, добровольно желающих работать на все наличествующие роты".

Чиновничий абсурд 

Чтобы узнать, каким образом болезненная и живая проблема инвалидизирующих психических заболеваний украинских воинов прошла созвучные их боли государственные "регистры", пришлось отправить редакционные запросы в Минобороны, Минздрав, Минсоцполитики и Пенсионный фонд. Ответы, поступавшие в течение целого месяца, по уровню насыщенности абсурдизмом вполне можно расположить на разных "этажах" и "уровнях" кафкианского "Замка". 

Минобороны: "Статистические данные относительно психических заболеваний участников АТО являются информацией для внутреннего использования. Вопросы ответственности врачей, входящих в состав ВЛК военных комиссариатов, относятся к соответствующим компетентным органам Министерства здравоохранения. Медицинское обеспечение военнослужащих Вооруженных сил осуществляется бесплатно в учреждениях здравоохранения Министерства здравоохранения Украины".

Минздрав: "Для воинов-добровольцев при наличии признаков инвалидности группа устанавливается от общего заболевания, но на сегодня разрабатывается механизм установления причинной связи заболеваний и повреждений, приведших к инвалидности, с участием в боевых действиях на Востоке Украины в составе добровольческого батальона".

Минсоцполитики: "Поскольку в данное время лица, являющиеся резервистами, не имеют права на назначение пенсии по инвалидности по нормам Закона Украины "О пенсионном обеспечении лиц, уволенных с военной службы, и некоторых других лиц", вопрос назначения пенсии может быть решен по нормам Закона Украины "Об общеобязательном государственном пенсионном страховании" или по нормам Закона Украины "О государственной социальной помощи лицам, не имеющим права на пенсию, и инвалидам". 

И непосредственно о психологических расстройствах: "В данное время Государственным бюджетом на 2015 г. предусмотрена бюджетная программа "Мероприятия по психологической реабилитации пострадавших участников антитеррористической операции". Общие расходы составляют 49 997,2 тыс. грн".

(И вспомнился мне круглый стол в комитете ВР с участием Л.Денисовой, где бойцы кричали, что не сталкивались в "практике своих психологических расстройств" с единым стандартом оказания психологических услуг, и грозились "отжать" старый советский санаторий, дабы пригласить туда психолога-реабилитолога из Израиля — воюющей страны"). 

Пенсионный Фонд: "По состоянию на 01.11.2015 г. пенсии по инвалидности назначены 1084 участникам антитеррористической операции (АТО), средний размер назначенных пенсий — 2688, 99 грн. При этом вид заболевания (психическое, кардиологическое, неврологическое, онкологическое и др.) не влияет на размер пенсии". 

Прокомментировать чиновничьи ответы ZN.UA попросило Героя Украины, народного депутата, зампредседателя комитета ВР по делам ветеранов, участников боевых действий, участников АТО и людей с инвалидностью Юрия ШУХЕВИЧА. "На самом деле эти ответы, безусловно, являются "отмазками", — высказал он свое мнение. — К примеру, невзирая на признание за добровольцамивсех прав, даже мобилизованные сейчас имеют проблемы с установлением статуса участника боевых действий.

Людям, получившим психическое заболевание на войне, необходима занятость, к тому же на нормальном рынке труда для людей мирных и военных, а не в каких-нибудь "резервациях для героев". И государство должно им это обеспечить, поскольку, сами понимаете, в каких условиях воины приобрели эти заболевания. 

Автор: Ирина Кириченко, zn.ua