О роли массового голода и сбережений граждан СССР в промышленном рывке 30-х
Индустриализация 1930-х традиционно считалась одним из главных достижений советского времени, призванным оправдать многочисленные человеческие жертвы той эпохи. Для ее осуществления советское руководство покупало за границей современные технологии и оборудование, привлекало иностранных специалистов.
За иностранную помощь нужно было платить валютой и золотом, которого у государства не было. Поэтому руководство страны решило справиться с валютной проблемой за счет собственных граждан.
Историк Елена Осокина в своей книге «Алхимия советской индустриализации. Время Торгсина» рассказывает о торгсинах — государственных магазинах, в которых иностранцы и советские граждане могли купить продовольствие и товары в обмен на твердую валюту, золото, серебро и драгоценные камни. Мы поговорили с Еленой Осокиной о том, как была устроена система Торгсина, какую роль сыграл он в индустриализации страны и при чем тут массовый голод.
Елена Александровна Осокина — историк, доктор исторических наук, профессор истории России и СССР Университета Южной Каролины. Автор книг по социально-экономической истории 1920-х-1930-х годов, таких как «За фасадом «сталинского изобилия»« (М., 1998, 2008); «Золото для индустриализации: Торгсин» (М., 2009); «Небесная голубизна ангельских одежд. Судьба произведений древнерусской живописи, 1920-е — 1930-е годы» (М., 2018). Темой интервью стала новая книга Елены Осокиной «Алхимия советской индустриализации. Время Торгсина» (М.: Новое литературное обозрение, 2019).
— Главный сюжет вашей книги — сеть валютных магазинов «Торгсин» (18 июля 1930 — 1 февраля 1936), которые работали в СССР во время первых пятилеток советской индустриализации. Почему именно эта тема стала предметом вашего исследования?
— Как социально-экономического историка меня интересовал вопрос — где советское руководство нашло валюту для финансирования индустриализации. Грандиозный проект — превратить крестьянскую страну в индустриальную военную державу — требовал огромных затрат. Чертежи и технологии, машины и оборудование, промышленное сырье, знания и опыт специалистов предстояло покупать за границей, и платить за это нужно было валютой и золотом. Между тем СССР к началу индустриализации не имел золотовалютных резервов.
Некогда одна из самых больших в мире, казна Российской империи, уже к началу 1920-х годов опустела. Добыча природного золота тоже не могла обеспечить валютные потребности индустриализации. За время мировой и гражданской войн отрасль развалилась. Советское руководство приступило к созданию современной промышленной золотодобычи только в 1927 году, когда индустриализация уже началась. Отцы-основатели советской индустриализации рассчитывали на то, что традиционный для аграрной России продовольственный и сырьевой экспорт обеспечит валюту. Однако мировой кризис 1929 года похоронил эти надежды. Мировые цены на сырье и сельскохозяйственные продукты резко упали.
В начале 1930-х годов советское руководство находилось в состоянии валютной паники, не брезгуя ничем в поиске валюты для индустриализации. Одним из источников финансирования, например, стала распродажа национального художественного достояния. Моя новая книга «Небесная голубизна ангельских одежд» (НЛО, 2018) рассказывает о продаже русских икон на Запад в 1930-е годы в поиске валюты для индустриализации.
Торгсин стал одним из экстраординарных источников валютного финансирования индустриализации. Его магазины, вначале открытые лишь для иностранцев, осенью 1931 года на пике валютного кризиса и развивающегося голода стали продавать продовольствие и товары советским гражданам в обмен на ценности — сначала иностранную валюту и золото, а затем и серебро, платину, драгоценные камни.
В годы первых пятилеток по всей стране работали полторы тысячи торгсинов. Собранный ими драгоценный урожай был огромен. Советские люди снесли в Торгсин почти 100 тонн чистого золота! Торгсин перегнал главных добытчиков валюты — советский экспорт хлеба, леса и нефти. Торгсин фактически легализовал валютную проституцию и «побил», по валютным достижениям, всемогущие органы госбезопасности, которые изымали ценности у населения силой.
— Вы пишете, что Торгсин стал философским камнем советской индустриализации, «циничным способом пополнения бюджета советского государства», и что «стремительный скачок крестьянской страны в индустриальное будущее был в значительной степени профинансирован личными сбережениями граждан».
— Именно так. Свой основной урожай Торгсин собрал во время массового голода 1932-1933 годов. Продовольствие составляло более 80% проданных им товаров, а «хлебная группа» в составе проданного продовольствия превысила 60%. Подобно философскому камню, способному превратить обычные металлы в золото, Торгсин превращал обыденные товары — муку, крупу, селедку, хлеб — и мало кому нужные в мире советские рубли в валюту и золото.
Причем государство провело сделку по обмену ценностей на продовольствие нечестно. Люди не только продали ценности государству значительно дешевле мировых цен, но и втридорога заплатили за товары. Во время голода цены на продовольствие в Торгсине в среднем в 3,3 раза превышали советские экспортные цены на те же самые продукты. Вопреки названию — ТОРГовля С ИНостранцами — главными покупателями в Торгсине были советские люди, их ценности составили более 80% в собранном им золотовалютном урожае.
Очередь в магазин Торгсина в Харькове, 1932 год / Wikimedia
— Было ли что-то подобное в мировой истории?
— Мне не известны исследования, которые бы свидетельствовали, что у Торгсина был исторический двойник. Однако в мировой истории найдется немало примеров тому, как власть в критические для себя периоды пыталась изъять ценные накопления граждан, экономическими методами или насилием. Как правило, это происходило во время революций и войн, как, например, в Российской империи в период Первой мировой войны, в Испании в период Гражданской войны (1936-1939), во время французской или русской революций. Но в сравнении с подобными примерами случай Торгсина уникален.
Масштабное изъятие ценностей граждан произошло в мирное время и фактически без применения насилия. Экономический успех Торгсина объясняется тем, что не только государство нуждалось в нем, но и миллионы граждан в ситуации массового голода видели в Торгсине спасение. Именно поэтому они отнесли ценности в Торгсин, хотя и вынужденно, но добровольно.
Более того, люди «подсказывали» государству, что еще можно забрать у них: вначале Торгсин принимал только валюту и золото, но голодные несли туда серебряные изделия, картины, украшения с драгоценными камнями, умоляя обменять их на продукты. Со временем разрешение принимать незолотые ценности, было дано. Особенность Торгсина состоит еще и в том, что по сути это было рыночное предприятие, которое работало в социалистической плановой экономике. Руководству страны в угоду индустриальной мечте пришлось поступиться идеологическими принципами.
— Вы пишете, что в разрешении Торгсину принимать от населения незолотые ценности немалую роль сыграла настойчивость людей. «Торгсин был порождением не только острой валютной нужды государства, но и чрезвычайной активности голодных людей». В той ситуации это был единственный путь выживания для обеих сторон — государства и его граждан?
— Нет, не единственный, но один из основных. У государства были и другие источники поступления валюты — экспорт продовольствия, золотодобывающая промышленность, конфискации ценностей сотрудниками ОГПУ/НКВД, распродажа музеев и др. Торгсин стал одним из многих золотых ручейков, текущих в государственный бюджет, но его валютный вклад огромен — 287 миллионов золотых рублей (стоимость импортного оборудования для десяти гигантов советской индустрии).
Доход Торгсина за годы его существования в среднем покрыл одну пятую расходов на промышленный импорт, а в годы голода — одну треть. У людей, кроме Торгсина, были и другие, хотя и скудные, способы снабжения. Например, пайки в период карточной системы 1931-1935 годов, однако, их получили только городские жители. Крестьяне — более 80% населения страны — остались без продуктовых карточек.
В стране работал так называемый колхозный рынок. Но, поскольку главными продавцами там были крестьяне, в годы голода он был скудным, а цены астрономическими. С 1929 года в стране работали государственные коммерческие магазины — «невалютные торгсины», но ассортимент в них был ограничен, а цены очень высоки. Ну и конечно, черный рынок, который всегда существовал в советской экономике.
— В стране было два вида Торгсинов — для жителей больших и портовых городов и для крестьян?
— Не совсем так. Торгсин на территории всей страны работал на основе одних и тех же принципов, однако его магазины представляли собой антиподы: столичные магазины, подобные тому, что Булгаков описал в «Мастере и Маргарите», и грязные провинциальные лабазы. В то время как иностранцы покупали антиквариат в торгсинах на Петровке в Москве и в гостиницах «Октябрьская» и «Европейская» в Ленинграде, миллионы голодных крестьян меняли в местных торгсинах нехитрые ценности на самые обыденные товары — муку, крупу и сахар.
— Что было самым интересным, неожиданным, страшным в материале, c которым вы работали, готовя эту книгу?
— Самым интересным — феномен государственного крупномасштабного рыночного предпринимательства в социалистической «нерыночной» экономике. Самым неожиданным — огромный вклад Торгсина (и простых людей) в валютное обеспечение индустриализации. Самым страшным — цинизм людей у власти, пренебрежение к человеческой жизни. Для построения «светлого будущего» руководство СССРпожертвовало судьбами миллионов сограждан. Торгсин был создан не в помощь умиравшим от голода. Под окрики правительства зимой 1933 года — голод свирепствовал — Правление Торгсина дважды (!) повысило продажные цены на продукты повального голодного спроса — муку, хлеб и крупу. В Торгсине не было ни грамма социализма. Политику его цен определяли валютные интересы государства, а не пресловутый социалистический лозунг заботы о человеке.
— На ваш взгляд, можно ли было провести модернизацию иным способом?
— Конечно. До СССР во всех странах индустриализация была проведена на основе капиталистической экономики. Хотя элементы государственного контроля и регулирования в ней присутствовали, главную роль играли частник и рынок. Теоретически можно было восстановить в СССР полноценную рыночную экономику и провести индустриализацию на ее основе, однако для коммунистов этот сценарий был неприемлем, так как означал возрождение ненавистного капитализма.
Возможно было провести индустриализацию на основе смешанной (планово-рыночной) экономики НЭПа, которая существовала в СССР с 1921 до 1928 года. В то время командные высоты находились в руках государства, ведущие отрасли хозяйства были национализированы, но существовал обширный частный сектор — индивидуальные крестьянские хозяйства в деревне, мелкое частное промышленное предпринимательство в городе, легальная частная торговля, сфера частных услуг.
В индустриальных дебатах 1920-х годов Николай Бухарин отстаивал проведение индустриализации на основе нэповской экономики путем равноценного обмена между городом и деревней. Государство-де будет стимулировать крестьянское сельскохозяйственное производство закупочными ценами и товарами и тем самым аккумулировать экспортные ресурсы для экспорта и получения валюты.
Альтернатива Бухарина была отвергнута пришедшим к власти Сталиным и его окружением. Официальными доводами было то, что развитие частного хозяйства чревато реставрацией капитализма, а повышение государственных закупочных цен и производство товаров для крестьян будет оттягивать средства от индустриального развития, и темпы индустриализации замедлятся.
Казалось, что быстрее и эффективнее убрать частника из экономики и сконцентрировать ресурсы в руках государства, чтобы направить их в приоритетные сферы — тяжелую и военную промышленность. Победа Сталина привела к тому, что индустриализация в СССР впервые в мировой истории была проведена на основе не рыночной, а плановой распределительной экономики со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Пришло ли что-то на смену Торгсину в военную и послевоенную эпоху, кроме «Березки»?
— Не удивлюсь, если в истории блокадного Ленинграда, обнаружится что-то подобное Торгсину — когда власть предлагала продовольствие в обмен на ценности. Однако специальные исследования на эту тему мне не известны. Что касается магазинов «Березка», которые торговали на чеки Внешторга в годы брежневского застоя, то сходство с Торгсином здесь только кажущееся. Торгсин был знаком беды, и его звездным часом стала национальная трагедия.
Львиную долю драгоценных сбережений — почти 60% стоимости всех ценностей, скупленных Торгсином за время существования — советские граждане сдали в период массового голода 1932-1933 годов. Покупали же самые необходимые продукты, которые во все годы в Торгсине составляли львиную долю продаж. А вот согласно исследованию Анны Ивановой, московские магазины «Березка» в 1970 году половину средств выручали от продажи автомобилей. Продовольствие, да не насущные продукты, а деликатесы в импортных упаковках, составляло лишь немногим более 5%.
«Березки» никогда не торговали хлебом, а с 1976 года продажа продовольствия за чеки была прекращена. Да и размах у «Березки» был не тот: на пике славы — чуть больше ста магазинов в нескольких крупных городах против полторы тысячи торгсинов по всей стране в первой половине 1930-х. Доля импортных товаров в Торгсине была ничтожна: государство не хотело тратить бесценную валюту на советских потребителей, ценности Торгсина шли на уплату индустриальных кредитов.
Ассортимент «Березки» же был по преимуществу импортным — бытовая техника, радиотовары, косметика, посуда, модная одежда и обувь. Торгсин был открыт для всех, у кого были валюта и изделия из драгоценных металлов — равенство, порожденное нуждой. В голодной крестьянской стране Торгсин — не отдельные блистательные магазины в столицах, а как массовый феномен — стал злым, голодным, крестьянским. «Березки» же были городскими магазинами и предназначались для избранных, в основном для тех счастливчиков, которые работали за границей и получали зарплату в валюте. «Березки» стали важной частью советской системы привилегий, фарсом номенклатурного социализма, тогда как Торгсин и его время представляли грандиозную ломку, трагедию миллионов.
— Обращались ли к теме Торгсина другие исследователи?
— До выхода моих работ специальных научных исследований о Торгсине ни в России, ни на Западе, не было, несмотря на то, что о советской индустриализации написаны тысячи книг и статей. Торгсин часто упоминается в мемуарах о сталинских 1930-х годах, однако для его современников Торгсин так и остался эпизодом личной биографии, трагедией или победой отдельной семьи. В 1990-е годы я опубликовала несколько статей о Торгсине и посвятила ему главу в книге «За фасадом сталинского «изобилия»« (М., 1998). Однако первым крупномасштабным социально-экономическим исследованием стала моя книга «Золото для индустриализации: Торгсин» (М., 2009) — увесистое научное издание, которое изобилует цифрами, сносками на архивы, таблицами. Хотя я стремилась рассказать о сложных вещах просто и интересно, объем книги, обилие цифр и сносок могли отпугнуть читателя. Поэтому меня обрадовало предложение издательства «Новое Литературное Обозрение» написать популярную книгу о Торгсине для серии «Что такое Россия?» Так появилась «Алхимия советской индустриализации: Время Торгсина», о которой мы сегодня ведем разговор.
Первое региональное исследование о Торгсине вышло в Украине в 2003 году (Марочко В. I. «Торгсин»: Золота цiна життя украiнських селян у роки голоду (1932–1933). Украiньский iсторичний журнал, 2003, № 3, стр. 90–103.) В 2019 году в Украине должна выйти книга Николая Гороха о черниговском Торгсине. То, что именно Украина среди бывших республик СССР обратилась к этой теме, вряд ли случайно. Во время массового голода 1932–1933 годов в Украине погибли миллионы людей, но тысячи выжили благодаря Торгсину. Торгсин для Украины — часть национальной трагедии.
— Каковы главные выводы вашего исследования?
— Наиболее важны два следующих заключения. Вопреки традиционным представлениям о том, что главным, а то и единственным источником финансирования индустриализации была коллективизация крестьянских хозяйств, которая позволила с помощью зависимых от государства колхозов качать ресурсы из деревни на нужды города и экспорта, эта книга показывает, что источники финансового обеспечения индустриализации были очень разнообразны. Такие из них, как Торгсин, сыграли исключительную роль в валютном обеспечении индустриального рывка. История Торгсина опровергает и миф о нерыночном характере советского социализма.
Плановая социалистическая и рыночная капиталистическая экономики не были сестрами-близнецами, но, тем не менее, они были родственниками. Обе принадлежат индустриальной истории ХХ века. Советская экономика отличалась от капиталистического хозяйства не тем, что в ней отсутствовал рынок, а соотношением государственного регулирования и экономической свободы, более жестким ограничением легальной рыночной деятельности.
Тем не менее, рынок в социалистическом хозяйстве был, не малый, и не только черный нелегальный, который развивался усилиями людей. Торгсин служит примером экономически успешного, хотя и крайне циничного государственного крупномасштабного предпринимательства. Советская экономика всегда представляла симбиоз плана и рынка. Время Сталина, несмотря на репрессии, не было исключением.
Автор: Елена Калашникова; Международный Мемориал: Проект «Уроки истории»
Tweet
