«Мокруха»… (Продолжение). «Литерное мероприятие». Тактика допросов
Обычные методы по раскрытию этого убийства не дали результатов. И тогда начальник угрозыска решил использовать так называемые «литерные мероприятия». Такие серьёзные акции районный угрозыск, в общем-то, проводит редко: не наш уровень и – хлопотно. Но этот случай показался «Дубку» особым, и он дал санкцию… Глава 16
И стали мы тех четверых «пробивать»…
Для начала старлей Макарышев съездил в РОВД соседнего района и перепроверил материалы по драке с участием Соломатина. Была задумка прижать его к стенке, возбудив уголовное дело по этому, имевшему место в прошлом случаю, где вина его очевидна. И уж потом, постепенно, перейти к обвинению и в нынешней «мокрухе». Но тамошним операм эта идея не понравилась. Ту старую историю они давно спустили на тормозах и похерили, а теперь мы предлагали им по новой ворошить это подсохшее и никому не нужное дерьмецо. Ну и на фиг им это? Логика коллег была нам близка и понятна. Потому настаивать не стали. Фиг с той дракой… Ежели за Соломатиным действительно есть вина в убийстве – мы его и так прищучим!
Пока же – занялись нынешним любовником Лилии Щербаковой. Ведь в ту ночь, со 2-го на 3-го февраля, вовсе не у подружки она ночевала, как утверждала ранее, а у своего постоянного (на данный момент) любовника Борьки Семяшкина. На четыре года младше её, живёт с матушкой, ранее в браке не состоял… Занимается ремонтом телерадиоаппаратуры; раньше – от «Рембыттехники», а сейчас на вольных хлебах, телемастер-индивидуал. Заработки не ахти, но с голодухи не помрёшь.
Из собранной информации вытекало, что для Лильки, дамочки ненасытной, был он лишь очередным «огоньком в штанишках», не более… Он же привязался к ней по настоящему, планировал чуть ли не забрать её к себе, вместе с двумя её детьми от предыдущего брака. (Не помню, упоминал ли, но первый муж Щербаковой умер несколько лет назад, и её дети от него жили сейчас у свекрови…). Впрочем, не исключаю, что и у неё к нему были какие-то чувства. Со стороны о подобных судить сложно. Но представить Лилию Щербакову влюбленной в что-либо, кроме тугого мешка «баксов», весьма затруднительно.
Так вот, в момент убийства Семяшкин, согласно его показаниям, ездил в центр города – исполнял заказ на ремонт «Электрона». Мы нашли заказчика и определили, что телевизор в указанное Борькой время, днём 3-го февраля, им действительно ремонтировался. Для суда такое алиби сойдёт вполне, но – не для оперов угрозыска. На практике которых столько уж случаев, когда алиби подозреваемому обеспечивалось множеством показаний его домочадцев, родичей, друзей, сослуживцев и просто знакомых, а в оконцовке оказывалось, что все те показания – либо путаница, либо фуфель, и преступление совершено всё-таки именно им…
Засосав из горла и поднатужившись, опер дядя Лёша родил очередную версию: соскучившись по проведшей у него ночь любимой, Борька, не выдержав, помчался к ней домой. У самых дверей 68-й квартиры он встретил торопящегося туда же Малькова-«Бегуна». Игнат начал возникать: «Оставь в покое жену моего лучшего друга, не рушь их крепкую и дружную семью!». «Вали отсюда, придурок!» – огрызнулся Борька. «Сам вали, козёл!» – огрызнулся Игнат. Кровь вскипела в горячих жилах Семяшкина, рука выхватила из кармана острозаточенный скальпель, и одним Игнатом на свете стало меньше… Красивая байка!
Опера побеседовали с матерью Семяшкина. Немало гадостей наговорила эта благородная женщина о подружке непутёвого сынули: и стервоза-де, и грязнуля, и хроническая СПИД-больная, и злобная ведьма в придачу – «Околдовала Борьку, и вертит им как хочет!..» Ну и, разумеется, с точностью необыкновенной назвала она угрозыску и имя подлинного убийцы Малькова: «Лилька же его и прирезала! Вы только на её хитрую морду взгляните! Кому ж и резать, как не ей?!»
А угрозыск и рад бы ухватиться за эту версию, но где ж улики, вещдоки, свидетельские показания ?
«Бегун позвонил, Лилька открыла, мгновенно перерезала ему горло, нанесла ещё 12 колото-резанных ран, тут же раскричалась: «На помощь!.. Игната убили!» – дососав очередную бутылку, детализировал эту версию дядя Лёша. Блеванул (опера едва успели увернуться!), и – утомлённо сполз на матрасик под стол, отсыпаться после напряжённого мыслительного процесса…
…Сделаю небольшое отступление. Быть убийцей – не так просто, как кажется со стороны. Типа: шпокнул мешающего тебе придурка, и пошёл по жизни дальше, бодро насвистывая весёлый мотивчик… Нет! Любое убийство наносит совершившему его тяжкую психологическую травму. В особенности, если оно, убийство – первое! Не проливал ты до этого ничьей крови, не хрипела у тебя на глазах агонизирующая жертва с последней мольбой в глазах: «Спаси-и-и!», никогда раньше не смотрел ты в упор на искажённое предсмертной мукой лицо, и не ощущал содроганий расстающегося с жизнью тела… В каком-то смысле быть убийцей психологически – намного тяжелее, чем быть убитым. «Жмур» помучился немножко – и всё, потом уж ему не больно; а вот тебе ещё долго – мучиться и страдать! Это, конечно, при условии, что человек ты, а не толстокожая бегемотина. Груз содеянного давит на подсознание. В первые день-два чувствуешь это не так сильно, поддерживаемый инерцией прежних действий, осознавая необходимость мобилизовать все силы, чтоб сыграть свою партию поточнее, не быть изобличённым и осуждённым. Но время идёт, первоначальная горячка – спадает. И где-то на третий, четвертыйй, максимум на пятый день ты вдруг вздрагиваешь: «Ой, а что ж я натворил?!» И жутко тогда становится на душе… Ты не можешь заснуть ночью, перед глазами постоянно – картина смерти твоей жертвы, до мельчайших подробностей – каждое произнесённое слово, каждый жест, каждый взгляд…
Опять-таки повторюсь: я всё время говорю об убийцах-«случайниках», а не о людях с психическими отклонениями; и не о тех, чья совесть давно уж огрублена множеством сотворённых злодеяний.
Так вот, абсолютное большинство «случайников» сравнительно легко переносят испытания «первого дня». Но почти всех ломают потом переживания дней последующих, когда ты сам себе – обвинитель, судья, палач.
И сильно рассчитывали мы на то, что не сможет четвёрка долго таить от окружающих свою страшную тайну. Обязательно кому-нибудь о ней проболтается!
Осторожненько прощупали их ближайшее окружение – вроде бы никаких слушков и разговоров типа: «А Савельич вчера под поллитрой сознался, что это он брательника своего сгоряча бритвой оприходовал…»
Безусловно, некая нервозность в их повседневном поведении ощущалась многими, но объяснялась она просто: на их глазах скончался посланный в магазин и вернувшийся изрезанным на ломтики товарищ. А потом ещё и на допросах измучились… Да тут ещё и опера ходили вокруг толпами и смотрели с немым вопросом: «А не вы ли это, голуби, кореша своего завалили?» Ну кто ж от такого – и не замандражирует?
В общем, обычные методы не дали результатов. И тогда начальник угрозыска решил использовать так называемые «литерные мероприятия».
Такие серьёзные акции районный угрозыск в общем-то проводит редко, – не наш уровень, и – хлопотно… Но этот случай показался Дубку особым, и он дал санкцию…
Мы установили подслушивающие устройства как в 68-й квартире дома 14 по Юбилейной, так и квартирах некоторых из фигурантов. А потом – в очередной раз – вызвали в РОВД Семяшкина.
Беседовал с ним я. Стал накручивать его, грузить по-всякому. Дескать: «Ты – жалкое убожество, альфонс вонючий, гнилая душонка! Нам про тебя уж всё известно! Ведь это ты «Бегуна» мочканул, нет?! Тварь!.. Какого замечательного человека погубил… Но сейчас мы тебя задерживать не будем, потому как прокурор уж уехал домой, и не у кого брать санкцию на арест. А вот завтра с утра возьмёмся за тебя конкретно. Плотненько этак возьмёмся, и будет тебе полнейший амбец… Ты понял, дешёвка?!»
Ну и врезал ему для правдоподобия пару раз дубинкой под ребро авансом, чтоб знал: шутить угро не намерен! А после отпустил с миром… Далее от самых дверей райотдела его уж сопровождала незримой тенью «наружка», приставленная к нему (по заявке «Дубка», визированной начальником РОВД), соответствующим отделом городского УВД. Отслеживалось каждое его перемещение, каждый контакт, каждый чих.
Он же вначале помчался к себе домой, порыдать на груди у матери. А потом двинул к ненаглядной Лилечке, чего нам как раз больше всего и хотелось…
Дмитрия Щербакова дома не оказалось. Лилия и Борис разоткровенничались. Мужик совсем раскис, истекая плаксами: «Ой!.. На меня, невинного, вешают убийство «Бегуна»! Но я ж ни в чём не виноват! Веришь ли ты мне, любимая?!» Тьфу!.. Совсем голову потерял… Подслушивающим разговор операм даже жалко его стало. Но, кстати, именно этим хныканьем он зримо подтверждал версию о своей невиновности. Будь он замаран – вряд ли так убедительно смог бы лицемерить перед зазнобой!
Но и она ничем себя не выдала, и ни в чем незаконном не созналась, ведя себя совершенно естественно. Лишь успокаивала: «Менты разберутся… Поездят на тебе маленько – и отцепятся, вот увидишь. Будь мужчиной, прояви твёрдость духа, наконец!»
Но мы понимали, что если она и замарана в этой «мокрухе», то при данном раскладе раскрываться своему хахалю ни за что не станет. Ведь со страху он назавтра же вполне способен заложить её уголовке. И ещё: вооружи она его компрой против себя – в дальнейшем он вполне мог бы понукать ею. Женщинам же такого склада обычно хочется иметь при себе мужика прирученного, которым можно крутить как угодно…
Да что говорить: заслышав её признание в убийстве, перепуганный Борька вполне мог испугаться, и убежать с перекошенной от ужаса физиономией! Далеко не все мужчины столь рисковы, чтобы продолжать отношения с дамой-убийцей. У некоторых в голове будет только одно: «Она и меня, в случае нужды, кончит запросто!»
Потом эти двое плавненько перешли у ударному сексу… Больше ничего уличающего от Лилии и Бориса услышать нам не удалось. Так что назавтра можно было и вовсе не вызвать Семяшкина в РОВД, как мы ему обещали. Но тогда он мог догадаться, что имел дело с элементарной «накруткой»…
И вот, для одной только маскировки наших усилий, весь следующий день, с утра и до позднего вечера, пришлось трясти Борьку, как грушу, трём сменяющим друг друга операм. Задающим в многочисленных вариациях по сути лишь два вопроса: «Ты убил Малькова?!.» и «Если не ты, то – кто?» Мяли его, как глину, плющили в блинчик, взбивали в пену… Хотя и знали заранее: пустышку тянем. Вечером же отпустили с чувством исполненного долга. Теперь этот лох ни за что не просечёт, что допрашивался он понарошку, а не по настоящему!
Глава 17. ТАКТИКА ДОПРОСОВ
Ещё пара дней ушла на сбор дополнительной информации о «четвёрке». И вот, наконец, к 22-му февраля мы решились в открытую интенсивно взяться за главных фигурантов. Тем более, что все иные варианты были уже отработаны и отброшены, как бесперспективные.
Утром этого дня явившиеся ко всем четверым на адреса оперативники вежливо попросили их «буквально на минуточку» проследовать в РОВД, «для дачи разъяснений по некоторым возникшим вопросам…» В райотделе же их рассадили по разным комнатам и начали допрашивать. Вначале – вполне уважительно. Но затем, постепенно ужесточая тон, использовали все проверенные временем и отработанные приёмы и
способы морального и физического пресса.
Разумеется, по ходу допросов всё время уточнялось: получают ли
подтверждение наши смутные подозрения. Положительный ответ оправдывал бы применение против допрашиваемых «особых мер воздействия». А отрицательный – всё яснее и прозрачнее вырисовывал бы их незапятнанность и не вовлечённость в злодейство. Обязывая нас не выходить в работе с ними за определённые рамки и правила приличия.
Чем конкретно мы располагали против них на данный момент? Ничем! Ни орудия убийства, ни свидетельских показаний, ни вещдоков, ни, наконец, внятных мотивов. (Впрочем, на Руси «вместе пили» – это весский мотив!) Единственное, чем мы располагали – это убеждённость нашего руководства в том, что события НЕ МОГЛИ развиваться так, как эти четверо описали их в показаниях. Но из этого вовсе не обязательно вытекало, что они же – и убили…
Кстати, о мотивах. Начальник угрозыска давно уж акцентировал внимание оперов на том, что посылали «Бегуна» за четырьмя окорочками, а обнаружено их при трупе было – только два. Сразу возникало предположение, что часть отданных на покупку закуси общаковских «бабок» Мальков пропил, за что при возвращении на адрес ему и «предъявили». Он, оскорбившись, ответил матом… Вспыхнул скандал, сверкнул скальпель, хлынула кровь…
Скажете – маловероятно, чтобы человека убили из-за такой мелочёвки? Ха! Могу рассказать кучу случаев, когда лишали жизни и по куда более смешным причинам. Скажем, бабка не дала 16-летнему внучку мелочь на пачку сигарет, а тому курить жутко хотелось, вот и проломил черепушку противной старушенции молотком. Каково, а?
В общем, решились наши отцы-командиры на радикальные меры по одной-единственной своей личной убеждённости: что-то тут не то… Но ведь и это – не мало, если разобраться! Сплошь и рядом приходится разрабатывать таких фигурантов, в отношении которых у оперов не только нет убеждённости в их виновности, но напротив – они руку готовы дать на отрез, что те – невиновны! Однако и в этих случаях по разным своим соображениям вонючее начальство может приказать: «Засунь возражения себе в задницу! Иди и работай, и коли на сознанку, пока не велим обратное!» И – идут хлопцы, и колят… Старательно исполняет всё полагающееся в подобных случаях, но нет в их действиях огонька, увлечённости, интуиции, того верхнего чутья настоящей «легавой», которое позволяет легко находить самый слабый, фактически давно исчезнувший след… Ну и, разумеется, отличных результатов при таком отношении к делу от оперов – не дождёшься!
В расследовании любого преступления, особенно на той его стадии, когда ты уже имеешь подозреваемого, и работаешь с ним в своём кабинете, очень многое зависит от очень малого. От настроения опера, например. От того, хорошо или плохо он сегодня пообедал, от утренних разговоров с супругой, от оценок в просмотренном наспех школьном дневнике сына… При одном и том же наборе фактов, обстоятельств и фигурантов – можно, подсуетившись, исхитрившись и поднапрягшись, сотворить конфетку, создать настоящий шедевр на пустом месте! И вся имеющаяся в твоём распоряжении мелочёвка под напором твоего обаяния и энергии видится внимающему тебе «клиенту» как мощнейший, вдавливающий его в землю обвинительный утёс! Легко и небрежно опрокидываешь ты его жалкие оправдания. И он, невольно поддаваясь твоей воле, капитулирует, вскидывая вверх свои руки в ситуациях, когда ещё мог бы сражаться и сражаться.
Но бывает и наоборот: всё валится из рук. В таких случаях лучше и вовсе на работу не являться! Но приходится: служебный долг… Да и уволят за прогул, чёрт их дери… Вот тогда-то бандитам чаще всего и удаётся безнаказанно уходить из наших рук!..
…Вернусь к событиям того февральского дня.
Ещё накануне начальник угрозыска вместе с дядей Лёшей определили стратегию и тактику будущих допросов. Они выделили самое слабое звено четвёрки, решив именно на нём сконцентрировать максимум усилий. В то время как остальных – допрашивать (пока что) лишь «попутно», в полсилы.
Сломив сопротивление первого (если сломим; если окажется, что и впрямь – виновен!), мы на основе полученных от него признательных показаний уж более увереннее расколем второго. А когда сознаются двое – тогда и остальные изменят показания в нужную нам сторону.
Итак, главным вопросом было: кто же – наислабейшее звено? Кто самый малодушный, наиболее созревший для «явки с повинной»?
Казалось бы, ответ очевиден: баба! Наорал на Лилию Щербакову, дал ей парочку освежающих оплеух – она и рада подписаться под чем угодно, пока гады-менты не добавили… Но плюньте в глаза тому, кто считает женщин легкой добычей ведущих расследование розыскников! Ни хрена…
Это мужики крошатся и гнутся со страшной силой от малейшего напора. Дамы же обычно – упорней и изобретательней в отмазках, психологически грамотней притворяются, тоньше лгут. И в случае надобности – им проще давить на слезу… Да и колотить женщину оперу-мужчине не с руки. Ещё какой-нибудь наркоманской лахундре или бомжихе-алкашке врезать от души – куда ни шло. Но чтоб без ну очень весомых причин поднять руку на нормальную, в общем-то даже привлекательную женщину уважающему себя оперу – западло! Тем более это касаемо Лилии Щербаковой… Крепкий орешек! С налёту – не расколешь.
Соломатин тоже на роль слабака не годился: кремень! Я такой типаж
позднее не раз встречал, пытался с ним работать. Ещё когда такой характер слегка разбавлен тягой к наркоте или выпивке – можно как-то сманеврировать, нацелить его в нужную точку. А иначе – голяк, однозначно! Такие колятся лишь при железобетонных уликах, да и то… Есть совсем уж упёртые, готовые и на электрическом стуле твердить: «Не убивал! Невиновен!», – хотя и ежу понятно, что мочил именно он, потому как больше и некому.
…С евреем тоже предвиделись тёрки – хитроват, да и национальность эта слишком уж привычна к противоборству, ко всяким притеснениям и испытаниям. Вот когда появятся неопровержимые доказательства вины – тогда да, тогда еврей путём логических размышлений придёт к выводу, что отнекиваться далее – неразумно. И куда разумнее, признав очевидное – покаяться… Но не раньше!
Кто ж у нас в итоге остаётся?
Правильно – Дмитрий Щербаков! Характер – слабый (при живом муже жена гуляет по-чёрному – одно это о многом говорит!), прочного жизненного фундамента нет, прочными симпатиями и антипатиями не наделён… Кроме того, была потенциальная возможность сманеврировать в отношении его супруги. Типа: «Колись, сучара, или твоей женульке сделаем гадко и больно!..» Он мог втихую презирать и даже ненавидеть её, но всё ж – близкий человек… Неужто не заступится? Ужель не даст «чистосердечные» во имя её спасения?!
Тем более – наверняка и самому невтерпёж покаяться… Небось, совесть уж давно замучила. А тут мы щедро предоставляем ему шанс рухнуть на колени перед суровым, но справедливым правосудием, возопив очищающее: «Вяжите меня!.. Это я Игната-мученника порешил-порезал…»
Итак, муж-рогоносец Щербаков становился на данном этапе следствия фигурой № 1 – тем самым слабым звеном в цепи, которое и следовало разорвать, чтобы вся цепь распалась.
…Ещё одно событие утра 22 февраля 199… года заслуживает упоминания: сюда, в Заводской РОВД, ненадолго заскочил новоназначенный (в конце прошлого года) начальник городского УВД. Полковник был невеждой, хамом, запойным «синяком» – опера ещё натерпятся в последующие, показавшиеся нам такими долгими годы его правления. Тогда же он только начинал на этом посту, но уже выжил из «конторы» немало достойных работников и порядком «достал» многих других… Его двумя главными коньками было: повысить раскрываемость преступлений до 100%, и снизить алкоголизацию личного состава в служебное время до нуля. (Как и многие алкоголики, кстати, прочих алкашей он на дух не выносил – видел в них своё отражение, и – комплексовал!) По всем райотделам пронеслась компанейская волна увольнений оперов, участковых и следователей по одной-единственной причине: будучи при исполнении (а особенно – ещё и в форме!), они позволили себе публично употреблять (или хотя бы готовиться к употреблению) алкогольные напитки! Бухавшие по-чёрному в любое время суток розыскники лишь почесались: «Всех не уволишь!». Но всех и не увольняли – лишь некоторых, «засветившихся», а «засветиться» в случае невезухи мог практически каждый. В общем, неуютно стало на душе у городских оперативников!
…И вот в то утро, заехав в Заводской РОВД и дав разгоняй всем, кто попался под горячую руку, полковник уже выходил из здания, чтобы ехать дальше, по своим важняцким алкашно-руководящим делишкам. И тут навстречу ему в двери сунулся старший опер Харитонов… Да ещё – в каком виде! С опухшей от постоянного бухла харей, всклоченный, угрюмо-раздражённый с утреннего бодуна, в грязном, дырявом, пожмаканном пальтишке, ощутимо попахивающий перегаром и свежей блевотиной… В руках это занюхано-загаженное, вконец испитое существо держало не что-нибудь, а две сетки с водочными бутылками, общим количеством в 10 штук (в предвкушении напряжённых рабочих будней Харитонов готовил запас). И это – когда даже за одну-единственную внесённую в РОВД бутылку нынче вышибали пинками под зад, не взирая ни на какие заслуги… Но была и ещё одна, воистину ужасающая подробность. Понятно, что милицейской формы, как таковой, дядя Лёша давно уж не носил. Старая превратилась в ветошь, а новую ему не выдавали (слишком позорил бы он её своим внешним видом; да он и не рвался её получить). Но в этот раз, не желая толкаться в общей очереди у водочного прилавка, дядя Лёша перед походом в магазин позаимствовал у дежурного милицейскую фуражку. Без неё он смотрелся заурядным алкоголиком, которому и в морду дать не обидно, в ней же – представитель власти, имеющий права карать, миловать и брать водяру без очереди. (Была ещё и ксива, но её таскать с собою, как и табельное оружие, вечно буховый Харитонов опасался.) И теперь представьте это вонюче-страшненькое огородное пугало, которое пёрлось в РОВД, будучи в милицейской фуражке (признак сотрудника органов!), таща две сетки водочных бутылок! Ужас! Большего поношения и форме, и «конторе», и персонально главному её городскому представителю – трудно себе и представить!..
Полковник открыл рот для гневного рёва – и застыл с открытым ртом… Он ведь был хоть и дурак, но – не совсем («совсем дураки» милицейскими полковниками не становятся).
Сказать дяде Лёше в данной ситуации хоть слово – значит, сказать ему ВСЁ. А сказать ВСЁ – и тогда сразу же надо вышвыривать его с работы за «дискредитацию высокого звания»… Оснований к этому налицо – миллион с гаком! Но делать этого – НЕЛЬЗЯ. Знающие люди на пальцах уж объяснили начальнику городского УВД, что реальная, не высосанная из пальца и не «схимиченная» раскрываемость преступлений в Заводском РОВД на должном уровне поддерживается лишь благодаря капитану Харитонову. Убери эту могучую опору правосудия – и показатели рухнут! Надо это начальнику горУВД? Не надо. Совсем не надо…
И чтобы ни делал сейчас старший опер, каким ужастиком ни смотрелся бы этот охреневший гад – ну не может полковник сказать ему ВСЁ, и всё тут… А сказать он может лишь часть правды, и – лишь слегка пропесочить для виду и сохранения собственного лица. Но ведь и это – небезопасно! Эвон каким зверем зыркает дядя Лёша на вставшего у него на пути высокого начальника! Ты ему сейчас – деликатную укоризну, а он тебе – сеткой с водочными бутылками да как вмажет по гляделкам, а потом как засандалит ногой в пах, да там и второй сеткой с бутылками по макушке упавшего как добавит от всей души! Он – могет! Скандалище!..
Совершенно же спившийся и деградировавший человек… И никого не боится, ибо терять ему уж – нечего. Такого – или гнать в шею без всяких предисловий, или – терпеть до последнего. Гнать нельзя, как уже говорилось. Остаётся только – терпеть, крепко стиснув зубы!
Два тёртых и мятых жизнью (хоть и с разными судьбами) алкаша в милицейских фуражках мрачно застыли статуями, пялясь друг на друга.
Дяде Лёше хотелось боя! Надоело всё – работа, жизнь, люди… Вот сейчас эта руководящая гнида вякнет хоть одно осуждающее слово, и сразу же – стеклотарой ему по морде, туфляром – в яишню, а там – и от души попинать рухнувшее тело ногами… Хотя бы напоследок отвести душу! Но – молчит «полкан», словно язык проглотил. Боится вякнуть, сучара! Знает, с кем дело имеет, и – боится…
Эх, дядя Лёша! Тебе ударить бы первому, проявить инициативу, отметелить подлого «полкана» по полной, но… Не решился! Всё ж – немножко жаль расставаться с пусть и проклятой, но приносящей какой-то доход и привычной службой. А на что же бухать, если – выгонят, да ещё и без права на пенсион? Ответить ударом на оскорбительную реплику – это да, это святое, но раз это руководящее дерьмо молчит в тряпочку, то чего ж самому на рожон лезть?!
Так они молча и разминулись.
Полковник пошёл к своему автомобилю, и по его напрягшейся спине чувствовалось: опасается, что дядя Лёша швырнёт ему бутылку в спину! А по устремлённым ему вслед выпученным гляделкам дяди Лёши ясно было: и хочется ему кинуть, но и – колется. Так и не кинул. У наблюдавших эту сцену из окон сотрудников РОВД из груди единодушно врывался вздох разочарования!..
…Машина повезла сановного алкаша дальше, а несановный бухарь Харитонов вошёл в здание райотдела.
Сегодня его ждало много тяжёлой работы!
(Продолжение следует)
Владимир Куземко, специально для «УК»
P.S. Републикация материалов Владимира Куземко, возможна только с разрешения автора!
