Бабушки общего режима

Эти бабушки, как и все пожилые люди, любят посплетничать на лавочке. Жалуются на сердце, давление и молодежь, что «уже не та». Кутаются в теплые платки. От тех бабуль, что заседают у вашего подъезда, их отличает одно: эти – за колючей проволокой.

Домик в деревне

В орловской женской колонии №6 – полторы тысячи заключенных. Раньше это был «строгач». Здесь сидели за убийства, приходили по этапу прожженные рецидивистки. Теперь ИК-6 – общего режима, куда чаще всего попадают за кражи и наркотики.

Алевтина Колосова сидит здесь давно. Ей 54 года, а на зону она попала впервые в 14, получив два года за воровство. У Колосовой был шанс взяться за ум в 1970 году, но вскоре она опять села – за грабежи. Могла она одуматься и в 1983-м, когда устроилась на работу в детдом в родных Великих Луках. Но через шесть лет она убила мужчину и получила 10 лет. После отсидки, уже в марте 1999-го, у нее снова была возможность начать жизнь заново. Увы, в августе того же года в драке Алевтина зарезала женщину и загремела уже по полной программе – на 15 с половиной лет.

Даже семью она создать не успела. Жалеет – и молодость свою загубленную, и что детей не родила. Будь у нее семья, может, и жизнь бы сложилась иначе?

– Как это – иметь дитё и оказаться в тюрьме? – рассуждает Алевтина. – А ребенка куда же тогда, на казенный хлеб?!
Амнистия подарила ей два года, и Колосова выйдет на свободу летом 2012 года. Для женщины, которая провела за решеткой большую часть своей жизни, это «совсем скоро».

Пока она – дневальный карантина, учит новичков заправлять кровати, мыть полы и чистить унитаз. Жалуется, что молоденькие девушки не умеют даже этого. Летом Колосова выращивает алычу, капусту, яблоки, помидоры, укроп, щавель, редиску и сдает в столовую. Любит сравнивать то, что было, с тем, что есть. Признается, что в современной России ей мотать срок гораздо комфортнее – сейчас сапожки теплые войлочные выдают, а раньше кирзу топтали.

А еще у Алевтины, почти пенсионерки, которую на воле давно никто не ждет, большие планы на светлое будущее:

– Почти все мои родственники умерли. В квартире живет племянница, но не хочу туда ехать, здесь роднее есть люди. В следующем году выйду на пенсию, надеюсь, около 5 тысяч рублей получать буду: сейчас же тюремный стаж учитывается. Работать продолжу, силенки еще есть. Думаю, даже скоплю деньжат на небольшой домик в Орловской области.

Алевтина Колосова будет сто второй пенсионеркой в колонии. Большинство живут обособленно, одним отрядом в отдельном бараке. Там свой мир: на стенах иконы и фотографии внуков, тумбочки застелены ажурными вязаными салфетками. У них отдельный душ, чтобы не простыли по дороге из бани, и дополнительное питание в виде булочек и молочных продуктов. Но ровно в 8 и в 17 часов – проверки, как у всех.

Любая заключенная, выйдя на пенсию, может попросить перевести ее в этот отряд, поближе к своим и подальше от нахальной молодежи. Но к старикам, где булочки и салфетки, стремятся далеко не все. Многие остаются на прежнем месте, не желая записываться в бабушки.

– Я живу с молодыми, с народом постоянно общаюсь, – объясняет 64-летняя Валентина Бузина. У нее срок за наркотики. – Тут время проходит быстрее, да и веселее у нас. Мы караоке знаете как поем? Заслушаться можно!
«Я виновата в смерти сына»

Тамаре Корпусевой 59 лет. Освободившись, она вернется в родное село под Брянском, но домой заходить не будет – пойдет на кладбище. Там похоронен ее старший сын, который умер после того, как Тамаре вынесли приговор.

– Ему было всего 38 лет, – Тамара Михайловна плачет навзрыд. – Из СИЗО меня на похороны не отпустили. Младший сын и соседи пишут, что он умер из-за сердечной недостаточности, но мне кажется, они меня просто жалеют. Я помню сына здоровым человеком. Это я виновата. За год до моего ареста у меня муж умер, дети остро пережили его смерть, а потом – суд. Они надеялись на снисхождение.

Муж Корпусевой долго болел. Когда врачи сказали, что помочь ему нельзя, Тамара стала искать другие пути. Кто-то подсказал женщине поить мужа отваром конопли – якобы тот снимает боль. Она ухватилась за совет. Мужу это не помогло, он умер, а высушенные остатки травы так и остались валяться на чердаке. В селе, конечно, об этом знали. А через год после похорон к Корпусевым постучал молодой человек. Назвался другом мужа, попросил «немного конопли для больного родственника». Тамара Михайловна, конечно, поделилась, получив за это 550 рублей и 3 года заключения: молодой человек оказался сотрудником наркоконтроля.

В селе Тамару Корпусеву помнят как уважаемую учительницу: 16 лет она преподавала русский язык и литературу, потом стала учить младшеклассников. Сотрудники колонии говорят, что она, оказавшись за решеткой, долго не верила в происходящее. Чтобы не сойти с ума, стала писать стихи.

– У меня стихотворение есть: «Я пройду с поднятой гордо головой…» Это, конечно, слова. Какая уж там гордость! За то, что в местах этих?! Я домой часто посылаю газеты, которые выходят здесь, с моими стихами. Когда освобожусь, попрошусь обратно в школу. Я и здесь чувствую себя учителем: с одной поговоришь, другую выслушаешь, третьих примиришь. Надо держаться, иначе загнаться можно.

Держаться Тамаре Корпусевой надо еще и потому, что на воле остался младший сын, который болен и не может работать. Тамара Михайловна из зоны регулярно отправляет ему деньги, чтобы платил за свет и газ.

Некоторые заключенные, чьи большие сроки подходят к концу, Корпусевой завидуют. Им, в отличие от нее, идти некуда.

– Бывает, пока женщина отбывает наказание, у нее умирают все родственники, – объясняет соцработник колонии Оксана Петрыкина. – Сроки-то нешуточные. Опять же осужденная – не просто милая бабушка. Дети тяжело прощают матерей. Если есть родственники, мы пытаемся наладить связи. В дом престарелых осужденную несложно устроить – нужно лишь согласие самой бабушки, но хочется ведь ее не в казенный дом определить, а поближе к семье.

«Дети тяжело прощают матерей»

Родственников приходится убалтывать всеми правдами и неправдами. Сотрудники колонии пишут им, звонят и даже едут. Как правило, дети, братья и сестры зэчек сначала воспринимают в штыки идею воссоединения, грубят, потом остывают. Из всех освобождающихся старушек на данный момент только пять попадут в дом-интернат.

Но пожилые сидельцы заканчивают жизнь по-разному.

– Сидела у нас женщина – сначала получила 10 лет за убийство матери, потом столько же за убийство отца, – вспоминает и.о. начальника колонии Андрей Князев. – После освобождения мы устроили ее в интернат в Курской области. И там она убила деда. Сказала: «А пущай не пристает!» К нам вернулась с огромным сроком – ей дали 15 лет. Мы диагностировали у нее рак легкого, с последней стадией она попала под приказ об освобождении в связи с тяжелым заболеванием.

Суд ее отпустил, а идти некуда. В интернат онкобольных не берут. Пристроили бабушку в московский хоспис. Там знали о ее прошлом, но все равно взяли. Она не верила, что мы везем ее в человеческие условия. Всю ночь глаз не сомкнула, по сторонам смотрела. А утром призналась: ждала, говорит, что вы меня где-то выкинете. В хосписе она умерла.

Если заключенный пенсионер умирает в колонии и тело никто не забирает, его хоронят за казенный счет на местном кладбище. На могиле ставят деревянный крест без имени и фамилии – только номер. Как будто и не было человека.

Недалеко от медсанчасти стоит часовенка, освященная в честь Анастасии Узорешительницы – покровительницы заключенных. Там молится маленькая старушка с детским личиком, Валентина Ушакова. В этом божьем одуванчике ни за что не признаешь закоренелую карманницу. В ИК-6 она попадает в третий раз.

У Ушаковой трое взрослых сыновей. Живут далеко, в Иркутске. Остались там после службы в армии, обзавелись семьями. Ушакова не знает точно, сколько у нее внуков – было шестеро, говорит, а сейчас, наверное, больше, а может, даже правнуки пошли. С детьми Валентина не общается. Когда 10 лет назад сгорел ее дом в Орле, она написала сыновьям письмо – думала, заберут. Но никто не ответил. Больше писать Ушакова не стала. Дети, наверное, и не в курсе, что их мать отбывает срок за сроком.

– Доживу свой век одна! – обиженно бросает она и ставит свечку за здравие: подруге из интерната недавно сделали операцию на горле. – За бабок некоторых из нашего отряда молюсь. Бывает ведь, что и поругаются, и подерутся. И в семье-то не без урода, а здесь тем более. А вообще народ спокойный у нас. А что делать? Привыкают. Жить-то надо…

Сергей Пуствойтов, Орел – Москва, «Собеседник»