Моего ребенка убила армия…
Простенький конверт, ровный женский почерк… «Адрес отправителя: деревня Нурма, Тосненский район, Ленинградская область… От Петровых Н.А.». На первом листе — коротенькое вступление, без эмоций и слез. «Мой сын Кирилл служил в в/ч 2011, погиб 14.01.06. В извещении — «погиб при исполнении обязанностей воинской службы». Два раза я была у сына в армии. Буду признательна, если мои записки вызовут у вас интерес…» Мы публикуем дневник матери без купюр, лишь с незначительными сокращениями. 17 мая 2005 года
Вижу из окна, как Кира уходит из дома. Друзья провожают у военкомата. Всем очень весело.
…Ждем письма каждый день. Наконец оно приходит. Черкесск, Северный Кавказ, пограничные войска. “…Все клево. Горы, Кавказ. Из окна виден Эльбрус…”
17 июля
Приезжаю в Зеленчук (город в Карачаево-Черкесии. — Ред.). Навстречу бежит мой мальчик, лицо светится от счастья. Снимаем жилье, начинаю кормить.
Ест все подряд: сладкие пряники, шоколадки, колбасу, бутерброды с икрой, молоко. Просит угощение для ребят: конфеты, печенье, сгущенку.
Кирочка похудел больше чем на 20 кг. На еду не жалуется, но очень хочет сладкого и сигарет.
Живем в военном городке рядом с учебным центром.
Начальник учебного центра (коротко — УЦ) — майор Кидяев Валерий Иванович, производит впечатление очень порядочного человека. Подарок — коньяк, шоколад, икру — взять отказывается наотрез. Местные его очень хвалят. Говорят, что до него в УЦ был вообще полный бардак, зарплату солдатам не выдавали, а кормили так плохо, что они выходили в военный городок, просили хлеб, любые остатки еды, даже картофельные очистки.
И тем не менее за два месяца в армии дети ни разу не ели свежих овощей, фруктов, зелени, а ведь это юг, где все стоит копейки. Ни разу за два месяца им не давали ни молока, ни яиц.
Но все равно мы счастливы, мы вместе, мы общаемся. И вообще, как говорит Кирилл, и в армии есть люди.
Вот его самое светлое воспоминание после двух первых месяцев службы. Какой-то прапорщик, из местных, увидев двух доходяг со сбитыми в кровь и распухшими ногами, посадил их в собственную машину и свозил в УЦ, где им обработали ноги. А потом отвел в столовую и велел накормить досыта, сколько съедят.
…Нагрузки физические очень большие: бегут на стрельбы 12,5 км (а то и дальше) при полной боевой выкладке — в бронежилетах, в касках, с автоматами. А Кира, как самый большой, еще и с гранатометом, и все это в 30-градусную жару.
Питание, конечно, не соответствует таким нагрузкам, поэтому мальчики истощены.
Но какие они еще дети! Служба для них в чем-то игра в войнушку. С удовольствием рассказывают о ночных стрельбах и стрельбах по движущимся мишеням…
20 июля
В Кирочкин день рождения прощаемся у проходной УЦ. Фотографирую Киру, как он уходит от меня с пакетом еды.
А дальше 5 месяцев — только письма, и то очень редко.
3 октября
Кира лежит в медсанчасти: температура под 40, ангина, чесотка, дизентерия, вши, стрептодермия, дистрофия (скорее даже гипетрофия), и самое главное — нарывы на ноге. Нога распухла почти в два раза.
Нарывы вскрывают обычными бритвенными лезвиями. Обезболивание — таблетка анальгина.
В Кисловодск Киру отвозят только 18 октября (я думаю, ждали, когда он наберет вес). Там хорошие врачи, нормальная еда. В госпитале Кира пробыл до 25 октября.
Когда пошел на выздоровление, его отправили работать в столовую. А там нормальные русские тетки, увидев дистрофика (почти при двухметровом росте — 1 м 94 см — вес около 60 кг), принялись его откармливать. Уходил в армию сын весом 93 кг.
Спасибо вам, женщины. Из госпиталя Кира вышел, имея вес почти 80 кг.
А потом снова Зеленчук, УЦ.
1 января 2006 года
Я выезжаю к Кириллу. Кира звонит мне в поезд и сообщает, что их куда-то перебрасывают. Выясняется, что это станица Преградная. ДШМГ — десантно-штурмовая маневренная группа.
Кирочка прибыл туда 2 января, а я приехала 3 января.
3 января
В памяти, сколько проживу, навсегда будет эта картина: навстречу ко мне бежит мой родной мальчик. Тощий, нескладный, в короткой фуфайчонке, едва достающей до пояса, с рукавами чуть ниже локтя. Но такой счастливый!
И целых три дня мы проводим вместе.
Все это время отмываю мальчика, стираю его белье, форму, фуфайку. По ночам мальчик спит, а я топлю печку, чтобы он согрелся. У ребенка насморк, глаза гноятся, костяшки пальцев рук сбиты в кровь.
Выходим в станицу за покупками и погулять. Кира все время хватается фотографировать меня: “Мусечка, ты у меня самая красивая, самая умная и самая добрая”.
По вечерам идем с фонариком в ДШМГ. Несем пакеты пельменей, конфеты, печенье. Берем на день Кириного приятеля, Игоря. Он простоял на вахте в мокром бушлате, и видно, что простужен. Лечим и его таблетками, медом, теплом.
Армия ты наша российская, что же ты так не бережешь наших мальчиков… Зима, мороз, а они без перчаток, портянки рваные, а у Киры еще и ботинки рваные.
Иду к замначальника ДШМГ, майору (фамилию не помню). Беру с него честное офицерское слово, что даст мальчику обувь и портянки. (Последний раз разговаривала с Кириллом 12 января — ничего ему так и не дали.) Разговаривала с начальником ДШМГ подполковником Маджидовым Рафиком. Тоже умоляла беречь мальчишек.
Как же так все вышло, господа офицеры?
В первый день спрашиваю ребят, что им приготовить покушать. В один голос просят приготовить “десертик”. “Это, Мусенька, если долго варить макароны, а потом в водичку добавить сгущенку. Нам это давали на Новый год, но не в котелок, а в крышечку от котелка, по чуть-чуть…”
После завтрака, когда съели сковородку жареного мяса и картошки, бутерброды с колбасой, рыбой, икрой, кофе со сгущенкой, спрашиваю: “Ну что, готовить “десертик”?” Хохочут: “Нет, не надо”.
Все время следят, чтобы моя шуба не оказалась рядом с их вещами. У всей ДШМГ вши и какие-то клещи, у многих чесотка.
Нагрела воды, заставила вымыться, намазала противовшивной мазью. В общем, за 4 дня отогрела, подлечила, обстирала, подкормила.
Вспоминаю, как провожали в часть Кириного друга. Пачки сигарет складывали в рукава бушлата. Конфеты, печенье, шоколадки — в бушлат спереди и сзади, чтобы донести до своих ребят, чтобы не отобрали “деды”.
…Из разговоров с Кириллом.
— Мусечка, ты не представляешь, как мне было обидно и неприятно получать твои посылки.
— Кир, ну почему?
— Во-первых, все шоколадки, а их не меньше 20, все сигареты забирает дежурный офицер, а потом еще смотрит ротный, а мне доставались от посылок только пачка сигарет и горстка конфет, даже пацанов угостить нечем. А посылки были по 10 кг. Ты, Мусечка, посылай все самое дешевое: сигареты, замечательные конфетки ириски, а печенье дома специально поломай, мы с пацанами с удовольствием съедим его ложками…
7 января
Четыре дня пролетели мгновенно. И вот мы прощаемся у КПП, и я еще не знаю, что вижу своего ребенка живым в последний раз.
“Держись, сынок. Теперь приеду в мае и возьму тебя на неделю. Не скучай…”
“Мусенька, и ты не переживай, все будет хорошо…”
Вот и все, поцеловались и расстались.
12 января
Кирочка звонил дважды. Просил передачку послать с родителями одного мальчика, обязательно послать песочных тортиков. Пацанам очень понравились. А еще передать денег.
“Сыночек, сколько тебе надо? Рублей 500?”
“Мусенька, ты что, с ума сошла? Вы только что потратились на поездку. Рублей 150 мне вполне хватит”.
13 января
Пришла SMS-ка: “Поздравляю со Старым Новым годом. У меня все хорошо. Целую, Кира”.
14 января
Телеграмма: “Погиб от огнестрельного ранения”.
Куда идти, бежать, что делать? Захлебнулась ужасом и горем. Моего любимого, наивного, книжного мальчика больше нет. Нет моего большого и такого еще маленького бесхитростного ребенка.
Кирочка, как же ты не уберегся? Этот выстрел убил не только тебя, но и меня тоже.
16 января
В военкомате настойчиво требуем объяснить, что же случилось. Военком г. Тосно подполковник Шикалов Станислав Леонтьевич звонит при нас в часть несколько раз. Наконец выдавливает — самострел. Мы сказали, что будем вскрывать гроб и делать экспертизу.
Также военком сообщает, что тело отправят с группой сопровождения в понедельник вечером или во вторник утром. Военкомат готов оказать нам посильную помощь — 10 бутылок водки из личных запасов военкома.
17 января
Тело еще не отправлено. Разговариваю с капитаном 3 ранга Байрамуковым Рашидом Хасановичем — дознавателем из в/части 2011. Речи о самостреле уже нет — неосторожное обращение с оружием. Тело, возможно, отправят самолетом во вторник или в среду.
18 января
Военкомат сообщает, что тело отправлено поездом. Время прибытия 20 января в 10.07. Ищем машину, чтобы встретить ребенка.
19 января
К 10 утра нас вызывают в военкомат. С нами Анисов Михаил Иванович — руководитель Тосненской общественной организации ветеранов войны в Афганистане.
У военкома один вопрос: “Что будете делать с телом после получения?” Сестра Света: “Повезем в Нурму”.
Военкомат может дать машину, но только в том случае, если мы повезем тело в морг или в церковь г. Тосно.
От машины отказываемся.
20 января
Встречаем поезд 10.07. Бежим к 5-му вагону. Проводник: “Да, капитан и солдаты ехали в этом вагоне. Они еще не вышли”. Стоим у вагона, ждем, пока кто-то из пассажиров не говорит, что солдатики давно прошли в начало состава. Смотрим, есть ли багажный вагон. Багажного вагона нет.
Тело приедет поездом в 15.15. Сопровождает замначальника Черкесского погранотряда в/ч 2011 полковник Г.Яковенко.
В голове одно: “Мой Кирочка возвращается из армии. Вот так возвращается…”
Наконец поезд пришел. Никаких препятствий в получении тела не было. Взяли Киру на Екатерининский, 10 (Бюро судмедэкспертизы Санкт-Петербурга. — Ред.). Там сняли доски с ящика, проводят расцинковку, и мы видим гроб. Говорят, что гроб вскрывать нельзя — тело почернеет. Можно только потрогать гроб и поплакать над ним.
21 января
Экспертиза назначена на 10 утра. Приехали все: родственники, друзья. Доктор говорит, что тело не оттаяло, экспертизу сделать невозможно раньше, чем в понедельник.
Просим открыть гроб. И вот я вижу своего мальчика: худенький, как тростиночка, и такой родной, и жалкий, и любимый. На лице на правой щеке грубо зашитый разрез.
Уже чуть позже эксперт в кабинете: “Не рассчитывайте на чудо. Оценить входное отверстие, калибр пули и т.д. невозможно, т.к. костные и мышечные ткани удалены. Подумайте”.
Капитан 3 ранга Байрамуков Рашид Хасанович — дознаватель из в/части 2011 несколько раз говорит: “У вас куплены продукты, похороны и поминки назначены на воскресенье. Продукты пропадут…”
И мне так хочется забрать его, бедного, из этого морга. Отвезти в церковь. Но мальчики — друзья, которые все время были с нами, говорят: “Тетя Наташа, давайте сделаем все, как планировали”.
В общем, остались ни с чем. При этом нас предупреждают, что он может не оттаять и в понедельник.
Вечером — звонок на мой мобильный телефон. Номер скрыт. Вопрос: “Вы осмотрели тело без одежды?” Я растерянно: “Нет”. “Так вот, на теле следы побоев, на руках, ногах, грудной клетке, голове. Возможно, есть переломы”.
Я не понимаю, кто это звонит.
Собираемся вечером с друзьями и афганцами. Решаем взять на экспертизу видеокамеру.
22 января
В воскресенье едем с сестрой Светой в церковь. Воскресенье — 9-й день, а мальчик не похоронен. Разговариваем с батюшкой. Рассказываем все как есть, и батюшка отслужил панихиду по Кириллу.
23 января
Морг. Тело к экспертизе готово.
Я очень хорошо помню Кирилла, когда первый раз открыли гроб. Я все время гладила его по рученьке, без единой ссадины и царапины. А когда после экспертизы его снова перекладывали в гроб, это были уже другие руки: в ссадинах, кровоподтеках, болячках и коросте.
Получается, что увечья скрывал грим.
И тем не менее какие-то синяки, кровоподтеки и ссадины экспертиза зафиксировала. Хотя я уверена, что тело фотографировали в гриме.
Наконец, после экспертизы нам разрешают забрать Киру. И тут выясняется, что у нас нет абсолютно никаких документов: ни извещения о гибели, ни свидетельства о смерти, и мы не можем его забрать.
Гена (отец) идет искать дознавателя. А мы со Светой сидим в морге с покойниками и 2—2,5 часа ждем.
Наконец формальности улажены, и мы едем в Тосно.
Оставляем Кирочку в церкви.
24 января
Похороны, поминки. Помню смутно: сначала отпевание, потом Нурма — море людей, море цветов и море слез.
И военком на гражданской панихиде: “Кирилл погиб при выполнении обязанностей воинской службы…”
Господи, за что? Убили ребенка и после смерти пытаются опорочить его имя. За что, Господи?
26 января
Идем со Светой получать извещение о гибели в военкомат. Пришли к 10 часам. Мадам в приемной сообщает, что у нее его нет. Просим узнать, где оно может быть.
Выяснили где, но надо подождать, пока идет совещание, часа два. Уходим, приходим через два часа. Подождав еще сколько-то времени, забираем свою бумажку. Никто из работников военкомата не выразил соболезнования. Зачем? Мы уже отработанный материал, только под ногами путаемся.
Ладно, бог с ними.
* * *
Описывая наши мытарства, я упустила одно очень важное обстоятельство.
При передаче личных вещей и письма-соболезнования от начальника погранотряда нам отдали пакет с вещами другого мальчика: письма из дома, фотографии и т.п. Мальчик — Перетрухин Михаил Александрович из Воронежской обл. Служил тоже в в/ч 2011. В пакете был листочек с телефонами. Мы позвонили и узнали, что мальчик погиб 2,5—3 месяца назад, отслужил уже 1,5 года. Родителям сказали — самострел, привезли в цинковом гробу. Гроб не вскрывали.
Этот пакетик с письмами и фотографиями я отправила заказным письмом с уведомлением директору ФСБ г-ну Патрушеву. Может быть, его заинтересует, что же это за часть такая 2011 и почему там в мирное время гибнут дети. И в конце концов, кому же отправили личные вещи моего сына? У него были записные книжки, еще какие-то мелочи…
Господин Президент! Господин министр обороны! Господин директор ФСБ!
Думаю, вы прекрасно понимаете, что армия, в которой служат вшивые, голодные, разутые солдаты, — это наш национальный позор!
Офицер, отбирающий шоколадку, которую мама выслала голодному ребенку, — это наш национальный позор!
Командиры, которые не могут обеспечить солдат нормальной обувью, так как все идет на продажу, — это наш национальный позор!
Мой мальчик пошел в армию по желанию. Он сам ездил несколько раз в военкомат за повесткой. Но ни он, ни мы не предполагали, что его ждет и чем все это закончится. Надо было забирать его еще из госпиталя. Ангина, дизентерия, дистрофия, гнойные флегмоны на ноге — наверное, этого было бы достаточно для обращения в прокуратуру.
А в январе я его оставила практически босого, поверив честному офицерскому слову, что ребенка переобуют.
По ночным анонимным звонкам я могу понять, что же произошло в ДШМГ в/ч 2011. Но даже если мне назовут фамилию какого-то конкретного человека, убившего моего ребенка, я до конца дней буду считать, что моего ребенка убила армия.
Армия, в которой правят законы волчьей стаи. Армия, в которой с солдатами обращаются как с быдлом.
И еще, господа. Возможно, самое главное.
Вы — руководители армии, в которой в мирное время гибнут солдаты. Имейте совесть и мужество повиниться и попросить прощения у родителей и сумейте обучить этому военкомов.
Я отдала армии умного, здорового, красивого мальчика. А извещение о его гибели (через 12 дней) получала полдня.
И сколько угодно говорите мне о занятости того же военкома. Любое заседание можно прервать.
Есть государство — бездушное и циничное.
И есть люди.
Кирочку хоронил весь поселок, вся наша Нурма. Кирочкин класс собирался почти каждый день, Кирины друзья всегда были рядом.
Спасибо вам, люди, и низкий поклон!
Марина ГРИДНЕВА,
Tweet
