Обвиняя жертву: роль общественного мнения и гендерных стереотипов в отношении к жертве изнасилования

При обсуждении тем, связанных с изнасилованием, в СМИ и в социальных сетях наряду с выражением сочувствия жертве обязательно высказывается мнение о том, что жертва сама виновата в происшедшем: она все придумала, она не так себя вела, не так была одета и пр. И что вообще не стоит поддерживать нездоровый интерес к «жареным фактам», и ради самой жертвы не стоит об этом говорить вообще. 

Так, например, в эфире программы «Церковь и мир» на телеканале «Россия-24» (ВГТРК) митрополит Волоколамский Иларион, оценивая все чаще появляющиеся в последнее время рассказы жертв сексуального насилия, заметил, «что все вовлеченные в публичное обсуждение данной проблематики вольно или невольно пропагандируют грех», а потому говорить о случившемся нужно только на исповеди и при обращении в правоохранительные органы.

Прозвучавший совет затрагивает сразу несколько взаимосвязанных проблем. Притом что обращаться в правоохранительные органы, конечно, необходимо, «исследования свидетельствуют, что много преступлений в рассматриваемой сфере [половых преступлений. — Е.У.] вообще не регистрируется, а если и регистрируется, то прекращается еще на стадии досудебного следствия» [Горбачев, 2016, 66]. Жертвы опасаются как грубости и пренебрежения со стороны представителей правоохранительных органов, так и последующего негативного отношения окружающих.

По словам анонимного судмедэксперта, опубликованным на сайте «Афиши», «женщины очень редко обращаются с изнасилованием, а жертв домашнего насилия и вовсе не вспомнить. Бывает, девушки приходят на осмотр и, если все в порядке, забирают заявление — боятся, что узнает муж или бойфренд. Мужчины, узнав, что их партнершу изнасиловали, часто вместо поддержки бросают своих женщин» [А ты как хотела… 2017].

В психологии и криминологии существует понятие вторичной виктимизации, обозначающее вред, причиненный жертве преступления, в том числе за счет того, что зачастую «общество занимает в отношении жертвы весьма странную позицию — оно клеймит ее» [Шнайдер, 1994, 361]. Наибольший уровень вторичной виктимизации приходится на жертв преступлений на сексуальной почве. «Изнасилованная женщина, например, считается “испорченной” не только телесно, но также духовно и морально. Жертва преступления часто оказывается социально изолированной.

Ей приходится то и дело слышать шепот за своей спиной, в котором кто-то сомневается в ее невиновности и подчеркивает ее соучастие. В уголовной полиции и в судах на нее смотрят с предубеждением. А иногда такое лицо даже сталкивается с открытой агрессивностью; к нему обращаются с не относящимися к делу и оскорбительными для него вопросами, в которых унижается его честь и достоинство» [Шнайдер, 1994, 361–362]. Почему же обществу проще обвинять жертву, чем поддерживать ее? Существует множество факторов, заставляющих людей негативно относиться к жертвам преступлений вообще и жертвам сексуальных преступлений особенно.

В целом наша психика устроена так, что для успешной адаптации нам хотелось бы видеть мир имеющим действующие правила, соблюдение которых повышает шансы получить предсказуемый результат. Однако в действительности мир не очень предсказуем, а несчастные случаи, болезни и преступления ставят образ хорошо устроенного мира под сомнение, так как если нехорошие вещи случаются просто так, без причины, то значит соблюдение правил ничего не гарантирует, мир неконтролируем и защитить себя невозможно. Чтобы избежать крушения образа правильного мира, проще обвинить в происшедшем жертву и полагать, что обкрадывают того, кто ставит непрочные замки, болеет тот, кто ведет нездоровый образ жизни, а нищие — это просто глупые и ленивые люди.

Феномен обвинения жертвы Мелвин Лернер (1977, 1980) объяснял стремлением людей сохранить иллюзию справедливого мира. Согласно его исследованиям люди, наблюдающие в экспериментальной ситуации за тем, как другие терпят незаслуженные страдания, обвиняли в происходящем жертву в той степени, в которой они обладали верой в справедливый мир.

Дальнейшие работы в этом направлении [Dalbert, et al., 2001; Lipkus et al., 1996] внесли существенное уточнение, показав, что иллюзия справедливости включает в себя два связанных, но выполняющих различные функции показателя — веру в справедливость мира для себя лично и веру в справедливость мира для всех вообще. Вера в справедливость мира для себя определяется чувством, что твои собственные усилия имеют смысл, что если ты лично учишь уроки, переходишь улицу на зеленый свет и не врешь друзьям, то шанс получить двойку, попасть под машину и испортить отношения с окружающими у тебя явно ниже, чем в случае нарушения этих правил. Вера в справедливость мира по отношению к себе лично — это адаптивная иллюзия, последствия которой дают человеку чувство контроля над происходящим, стимулируют продуктивную активность и, в конце концов, действительно улучшают реальный мир.

Вторым фактором выступает вера в справедливость мира в целом, для всех вообще, и так как мир для всех находится за пределами контроля субъекта, то происходящие несчастья и несправедливости вызывают чувство беспомощности и растерянности. Это тяжелое чувство, и для того чтобы продолжать верить в гармонию мира, человеку проще считать, что люди сами виноваты в том, что с ними происходит, жертвой преступлений становятся только те, кто неправильно себя ведет и провоцирует преступника [Нартова-Бочавер, Астанина, 2014; Lipkus et al., 1996; Dalbert, et al., 2001; Sutton, Douglas, 2005; Sutton, Winnard, 2007; Sutton et al., 2008; Furnham, 2003, Begue, Bastounis, 2003; Bègue, 2014].

И если мир в целом справедлив, а в несчастьях виновата жертва, то менять такой мир совсем не нужно. Людям с высокой верой в справедливость мира для всех свойственна и высокая консервативность, они с большей вероятностью поддерживают авторитарные и тоталитарные режимы и традиционную гендерную иерархию.

Преступление на сексуальной почве, изнасилование, затрагивает не только веру в общую справедливость мира, но и справедливость традиционной гендерной иерархии. Традиционная культура рассматривает мужчин как могущественных, доминирующих и агрессивных, а женщин — как слабых, зависимых и покорных. Согласно традиционным гендерным ролям, мужчина занимает более привилегированное положение, обладает более ценными качествами и властью по отношению к женщине.

Закрепление за женщинами подчиненного положения предрасполагает воспринимать их как провоцирующих мужчин на сексуальное насилие [Hayes et al., 2013]. Согласно традиционным взглядам, мужчине полагается проявлять сексуальный интерес почти ко всем женщинам (в зависимости от их привлекательности), демонстрировать свое желание и быть инициатором сексуального взаимодействия, а женщине отводится пассивная роль, от нее ожидают скромности, сопротивления и избегания секса [Grubb A., Turner, 2012]. Традиционная идеология, согласно которой мужчина должен занимать доминирующую позицию, оправдывает агрессивность мужчин и учит, что женщины уступают мужчинам по всем параметрам и иногда достойны того, чтобы быть жертвами [Murnen et al., 2002].

Нормы поведения, цели и ценности, которые в обществе рассматриваются как должные для мужчин, декларируют мужские нормативные установки [Клецина и др., 2013; Клецина, Иоффе, 2017; Thompson, Bennett, 2015; Thompson, Pleck, 1986; Mahalik et al., 2003, Truman et al., 1996; Luyt, 2005; Mahalik et al., 2003; Pedersen, Strömwall, 2013]. При достаточной вариативности специфических для каждой культуры мужских нормативов они имеют много общего и включают в себя представление о мужчине как сильном, жестком, ориентированном на достижения, отличающемся от женщин и, главное, занимающем доминирующее положение по отношению к женщинам.

В ситуации сексуальной агрессии невинная жертва ставит под сомнение традиционный гендерный порядок. Логика обвинения жертвы в этом случае такова: если гендерная иерархия справедлива, то мужчина, который находится на доминирующей позиции, не может быть плохим, не может быть преступником, а агрессию он может проявлять, только если его спровоцировали. Из этого следует, что если есть случай проявления агрессии, то значит, мужчина был спровоцирован, а виновата та, которая его спровоцировала.

Убеждения в традиционных стереотипных гендерных ролях, сексуальном консерватизме и сексуальной ролевой ориентации связаны с негативным восприятием жертвы изнасилования. Марта Берт [Burt, 1980] ввела понятия «мифа об изнасиловании» — системы убеждений в том, что женщины сами провоцируют изнасилования, что они хотят быть изнасилованными, что мужчина имеет право на сексуальную агрессию по отношению к женщине и что вообще жертва — на самом деле не жертва.

Исследования показывают существование связи между мифом об изнасиловании и традиционными взглядами на отношения мужчин и женщин [Malamuth, Check, 1985; Costin, Schwarz, 1987; Aosved, Long, 2006], причем те, кто демонстрирует более сексуально-консервативные взгляды, обвиняют жертву в большей степени. Миф об изнасиловании также поддерживают люди с высокой верой в общую справедливость мира [Hammond et al., 2011; Hayes et al., 2013; Vonderhaar, Carmody, 2015], так как его принятие позволяет не рассматривать изнасилование как преступление и поддерживает общую картину правильно устроенного мира.

В западной психологии накоплен огромный материал о зависимости отношения к жертвам изнасилования от степени согласия с традиционными гендерными ролями. Существует значимая прямая связь между согласием с гендерными стереотипами и обвинением жертвы изнасилования [Brems, Wagner, 1994; De Judicibus, McCabe, 2001; Grubb, Turner E., 2012; Truman et al., 1996; Willis et al., 1996, Murnen et al., 2002; Sakallı-Uğurlu et al., 2007]. А мужчины, которые придерживались выраженных традиционных ролевых моделей и верили в господство мужчин, с большей вероятностью проявляют как вербальную, так и невербальную сексуальную агрессию [Muehlenhard, Falcon, 1990].

Люди — существа конформные, и в решении сложных вопросов о том, что можно считать справедливым, кто виноват в происшедшем и пр., мы, в разной степени, склонны ориентироваться на мнение окружающих. То, что воспринимается как мнение большинства, оценивается как социальная норма, оказывая значимое влияние на собственное мнение, в том числе и на мнение относительно жертвы изнасилования.

Так, в работе Герта Бонера и коллег [Bohner et al., 2006] студенты-мужчины вначале знакомились с ответами других студентов, якобы разделяющих мифы об изнасиловании, а затем сами отвечали на вопросы про отношение к изнасилованию. И в этом случае уровень одобрения мифов у них был значимо выше, чем у тех, кто знакомился с ответами других после собственных. Ирина Андерсон и Энтони Лайонс [Anderson and Lyons, 2005] предлагали участникам исследования прочитать газетный отчет об изнасиловании, в одном варианте которого говорилось о том, что друзья и знакомые выразили жертве поддержку, а в другом — что близкие не поддержали ее. Затем респондентам предлагалось высказать собственное мнение о возможной вине жертвы в происшедшем.

Как и ожидалось, те участники, которые читали о поддержке жертвы, осудили ее гораздо ниже, чем те, кто читал про отсутствие поддержки. Последующие исследования [Brown, Testa, 2008; Pinciotti, Orcutt, 2017] подтвердили влияние информации об отношении к жертве со стороны других на приписывание вины жертве участниками исследования. Если человек знает, что окружающие отнеслись к жертве с сочувствием, это воспринимается им как сигнал относительного того, как он сам должен реагировать на жертву.

Анализ собранных нами данных более тысячи респондентов (от 18 до 70 лет), 630 из которых были женщинами, анонимно отвечавших на вопросы, размещенные в социальных сетях летом 2017 года, показал, что в среднем жертва изнасилования вызывает и у мужчин, и у женщин скорее сочувствие, чем осуждение, и уровень приписывания вины жертве ниже среднего по шкале от 1 до 7. В большинстве случаев и мужчины, и женщины относятся к жертвам с сочувствием и не считают их виноватыми. А вот от окружающих во всех случаях ожидалось скорее обвинение, чем сочувствие, и средний уровень ожидаемого обвинения выше 4 баллов.

Феномен такого расхождения нуждается в дополнительном исследовании, основанном прежде всего на репрезентативных социологических данных, которые могли бы подтвердить или опровергнуть предположение респондентов о реальном уровне обвинения жертвы со стороны окружающих. Однако при достаточно частом обсуждении жертв изнасилования в прессе и на телевидении социологических и психологических исследований, посвященных эмпирическому изучению отношения к жертвам изнасилования, в открытом доступе обнаружить не удалось.

На данном этапе можно предположить, что, возможно, расхождение между собственным и ожидаемым обвинением жертвы — это эффект смещенной выборки, которую составили пользователи социальных сетей, в подавляющем большинстве — пользователи Фейсбука, и их мнение не совпадает с мнением «условных других», которые в действительности жертву скорее обвиняют. А возможно, большинство действительно относится к жертве с сочувствием, но ошибочно ожидает от других осуждения жертвы, ориентируясь на то, что при обсуждении случаев сексуального насилия в прессе и в социальных сетях голоса тех, кто обвиняет жертву, зачастую звучат громче тех, кто жертву поддерживает. В результате, возможно, и возникает искаженная картина, смещая общественное мнение в сторону большей агрессивности по отношению к жертве.

Уровень собственного осуждения жертвы и у мужчин, и у женщин коррелирует с принятием мужских нормативных установок, с ожидаемым обвинением со стороны окружающих и, с несколько меньшей значимостью, с верой в общую справедливость мира. Но анализ относительного вклада рассмотренных факторов в обвинение жертвы показал, что и у мужчин, и у женщин наибольший вклад в обвинение вносит принятие мужских нормативных установок и ожидаемое обвинение жертвы со стороны окружающих.

Большая значимость вклада принятия мужской нормативности в обвинение согласуется с данными зарубежных исследований, показывающих, что обвинение жертв изнасилования в большей степени связано с принятием гендерных стереотипов, чем с верой в справедливый мир. В ситуации, затрагивающей как представление непротиворечивости и предсказуемости мира для всех, так и представление о справедливости гендерных отношений, более значимым оказывается сохранение гендерной иерархии.

И принятие мужских нормативных установок, и ожидаемое отношение к жертве отражает степень совпадения респондентов с обществом в оценке должного поведения мужчин и в оценке вины жертвы. Это позволило предположить, что люди, в разной степени разделяющие общественное мнение о гендерных стереотипах, будут в разной степени ориентироваться и на предполагаемую оценку жертвы окружающими. Анализ относительного вклада факторов в приписывание вины жертвам у мужчин и женщин с разным уровнем нормативности подтвердил эту гипотезу.

У женщин, не разделяющих мужские нормативные установки, оценка вины жертвы наименьшая и не определяется ни стремлением сохранить образ справедливого мира, ни оправдать гендерную иерархию, ни избежать разногласий с мнением окружающих.

У мужчин с низким уровнем поддержки мужских нормативов, не поддерживающих значимость гендерных норм, обвинение жертвы определяется и собственно уровнем нормативности, и ожидаемым обвинением. Однако вера в справедливость мира для всех не вносит вклада в оценку жертвы. Приписывая вину жертве, они пытаются сохранить равновесие в отношениях со всеми аспектами взаимоотношений с социальной реальностью, жертвуя непротиворечивостью образа этой социальной реальности.

Вера в справедливый мир для всех оказывает влияние на приписывание вины жертве только у мужчин и женщин со средним уровнем принятия мужских нормативных установок, хотя и меньшее, чем ожидаемая оценка жертвы со стороны окружающих. В том случае, когда стандарты мужского поведения воспринимаются относительно нейтрально, они на оценку жертвы не влияют, но к стремлению избежать противоречий с мнением окружающих добавляется стремление избежать противоречий и в собственном образе мира.

У мужчин и женщин с высоким уровнем принятия мужских нормативных установок обвинение жертвы зависит только от предполагаемого уровня обвинений со стороны окружающих. Люди, разделяющие традиционные общественные установки относительно стандартов мужского поведения, наиболее чувствительны к тому, как общество относится к жертве. В этой группе разрыв между собственным мнением о жертве и предполагаемым мнением окружающих минимален. Особенно ярко этот эффект проявляется у мужчин. Так, мужчины с высокой нормативностью, полагающие, что окружающие жертву обвинять не будут, и сами приписывают жертве минимальную вину — ниже, чем обладающие низкой и средней нормативностью, а уверенные в общественном осуждении — максимальную.

Полученные результаты подтверждают справедливость выводов зарубежных исследований, свидетельствующих о связи обвинения жертвы изнасилования с гендерными стереотипами, и для отечественной культуры. Однако согласно нашим данным больший вклад в отношение к жертве вносит доминирующее общественное мнение, от которого очень зависят люди, разделяющие гендерные установки. Зная о том, что окружающие жертву не обвиняют, даже в высокой степени разделяющий традиционные взгляды человек тоже не будет обвинять жертву.

Поэтому говорить о жертвах и высказывать им поддержку не просто можно, а необходимо, и важно, чтобы в ответ на эти рассказы слова поддержки и сочувствия звучали громче — намного громче, чем слова обвинения.

Автор: Елена Улыбина, ГЕФТЕР

Литература

1. А ты как хотела: как в России обращаются с жертвами изнасилования // Афиша. 2015. 21 октября. URL: https://daily.afisha.ru/archive/gorod/people/a-ty-kak-hotela-kak-v-rossii-obrashchayutsya-s-zhertvami-iznasilovaniya
2. Горбачев М.А. Сексуальная преступность в России: криминологическое исследование: дис… канд. юрид. наук: 12.00. 08. М., 2016.
3. Клецина И.С., Иоффе Е.В. (2017) Гендерные нормы как социально-психологический феномен. М.: Проспект.
4. Клецина И.С., Иоффе Е.В. (2013) Результаты первичного этапа адаптации российского аналога опросника «Мужские нормативные установки» // Психологические исследования: электронный научный журнал. № 6 (32), 6-6. URL: http://psystudy.ru
5. Нартова-Бочавер С.К., Астанина Н.Б. (2014) Психологические проблемы справедливости в зарубежной персонологии: теории и эмпирические исследования // Психологический журнал. Т. 35. № 1. С. 16–32.
6. Aosved A.C., Long P.J. (2006) Co-occurrence of rape myth acceptance, sexism, racism, homophobia, ageism, classism, and religious intolerance // Sex roles. Vol. 55. No. 7-8. P. 481–492.
7. Anderson I., Lyons A. (2005) The effect of victims’ social support on attributions of blame in female and male rape // Journal of Applied Social Psychology. Vol. 35. No. 7. P. 1400–1417. doi: 10.1111/j.1559-1816.2005.tb02176.x
8. Bègue L. (2014) Do just‐world believers practice private charity? // Journal of Applied Social Psychology. Vol. 44. No. 1. P. 71–76.
9. Begue L., Bastounis M. (2003) Two spheres of belief in justice: Extensive support for the bidimensional model of belief in a just world // Journal of personality. Vol. 71. No. 3. P. 435–463. doi: 10.1111/1467-6494.7103007
10. Bohner G., Siebler F., Schmelcher J. (2006) Social norms and the likelihood of raping: Perceived rape myth acceptance of others affects men’s rape proclivity // Personality and Social Psychology Bulletin. Vol. 32. No. 3. P. 286–297.
11. Brems C., Wagner P. (1994) Blame of victim and perpetrator in rape versus theft // The Journal of social psychology. Vol. 134. No. 3. P. 363–374.
12. Brown A.L., Testa M. (2008) Social influences on judgments of rape victims: The role of the negative and positive social reactions of others // Sex Roles. Vol. 58. No. 7-8. P. 490–500. doi: 10.007/s11199-007-9353-7
13. Burt M. (1980) Cultural myths and supports for rape // Journal of Personality and Social Psychology. Vol. 38. No. 2. Feb 1980. P. 217–230.
14. Costin F., Schwarz N. (1987) Beliefs about rape and women’s social roles: A four-nation study // Journal of Interpersonal Violence. Vol. 2. No. 1. P. 46–56.
15. Dalbert C., Lipkus I.M., Sallay H., Goch I. (2001) A just and an unjust world: Structure and validity of different world beliefs // Personality and Individual Differences. Vol. 30. No. 4. P. 561–577.
16. De Judicibus M., McCabe M.P. (2001) Blaming the target of sexual harassment: Impact of gender role, sexist attitudes, and work role // Sex roles. Vol. 44. No. 7. P. 401–417. URL: https://doi.org/10.1023/A:1011926027920
17. Furnham A. (2003) Belief in a just world: Research progress over the past decade // Personality and individual differences. Vol. 34. No. 5. P. 795–817. URL: https://doi.org/10.1016/S0191-8869(02)00072-7
18. Grubb A., Turner E. (2012) Attribution of blame in rape cases: A review of the impact of rape myth acceptance, gender role conformity and substance use on victim blaming // Aggression and Violent Behavior. Vol. 17. No. 5. P. 443–452. URL: https://doi.org/10.1016/j.avb.2012.06.002
19. Hammond E.M., Berry M.A., Rodriguez D.N. (2011) The influence of rape myth acceptance, sexual attitudes, and belief in a just world on attributions of responsibility in a date rape scenario // Legal and criminological psychology. Vol. 16. No. 2. P. 242–252. doi: 10.1348/135532510X499887
20. Hayes R.M., Lorenz K., Bell K.A. (2013) Victim blaming others: Rape myth acceptance and the just world belief // Feminist Criminology. Vol. 8. No. 3. P. 202–220. URL: https://doi.org/10.1177/1557085113484788
21. Lerner M.J. (1977) The justice motive: Some hypotheses as to its origins and forms // Journal of personality. Vol. 45. No. 1. P. 1–52.
22. Lerner M.J., Miller D.T. (1978) Just world research and the attribution process: Looking back and ahead // Psychological bulletin. Vol. 85. No. 5. P. 1030–1051.
23. Lipkus I.M., Dalbert C., Siegler I.C. (1996) The importance of distinguishing the belief in a just world for self versus for others: Implications for psychological well-being // Personality and Social Psychology Bulletin. Vol. 22. No. 7. P. 666–677.
24. Luyt R. (2005) The male attitude norms inventory-II: A measure of masculinity ideology in South Africa // Men and Masculinities. Vol. 8. No. 2. P. 208–229.
25. Mahalik J.R., Locke B.D., Ludlow L.H., Diemer M.A., Scott R.P., Gottfried M., Freitas G. (2003) Development of the Conformity to Masculine Norms Inventory // Psychology of Men & Masculinity. Vol. 4. No. 1. P. 3–25.
26. Malamuth N.M., Check J.V. (1985) The effects of aggressive pornography on beliefs in rape myths: Individual differences // Journal of Research in Personality. Vol. 19. No. 3. P. 299–320.
27. Murnen S.K., Wright C., Kaluzny G. (2002) If “boys will be boys,” then girls will be victims? A meta-analytic review of the research that relates masculine ideology to sexual aggression // Sex roles. Vol. 46. No. 11. P. 359–375.
28. Muehlenhard C.L., Falcon P.L. (1990) Men’s heterosocial skill and attitudes toward women as predictors of verbal sexual coercion and forceful rape // Sex Roles. Vol. 23. No. 5. P. 241–259.
29. Pedersen S.H., Strömwall L.A. (2013) Victim blame, sexism and Just-world beliefs: A cross-cultural comparison // Psychiatry, Psychology and Law. Vol. 20. No. 6. P. 932–941.
30. Pinciotti C.M., Orcutt H.K. (2017) Understanding Gender Differences in Rape Victim Blaming: The Power of Social Influence and Just World Beliefs // Journal of Interpersonal Violence.
31. Sakallı-Uğurlu N., Yalçın Z.S., Glick P. (2007) Ambivalent sexism, belief in a just world, and empathy as predictors of Turkish students’ attitudes toward rape victims // Sex Roles. Vol. 57. No. 11-12. P. 889–895.
32. Sutton R.M., Douglas K.M. (2005) Justice for all, or just for me? More evidence of the importance of the self-other distinction in just-world beliefs // Personality and Individual Differences. Vol. 39. No. 3. P. 637–645. URL: https://doi.org/10.1016/j.paid.2005.02.010
33. Sutton R.M., Douglas K.M., Wilkin K., Elder T.J., Cole J.M., Stathi S. (2008) Justice for whom, exactly? Beliefs in justice for the self and various others // Personality and Social Psychology Bulletin. Vol. 34. No. 4. P. 528–541. URL: https://doi.org/10.1177/0146167207312526
34. Sutton R.M., Winnard E.J. (2007) Looking ahead through lenses of justice: The relevance of just-world beliefs to intentions and confidence in the future // British Journal of Social Psychology. Vol. 46. No. 3. P. 649–666.
35. Thompson Jr. E.H., Bennett K.M. (2015) Measurement of masculinity ideologies: A (critical) review // Psychology of Men & Masculinity. Vol. 16. No. 2. P. 115–133. URL: http://dx.doi.org/10.1037/a0038609
36. Thompson Jr. E.H., Pleck J.H. (1986) The structure of male role norms // American Behavioral Scientist. Vol. 29. No. 5. P. 531–543.
37. Truman D.M., Tokar D.M., Fischer A.R. (1996) Dimensions of masculinity: Relations to date rape supportive attitudes and sexual aggression in dating situations // Journal of Counseling & Development. Vol. 74. No. 6. P. 555–562.
38. Vonderhaar R.L., Carmody D.C. (2015) There Are No “Innocent Victims”. The Influence of Just World Beliefs and Prior Victimization on Rape Myth Acceptance // Journal of interpersonal violence. Vol. 30. No. 10. P. 1615–1632.
39. Willis C.E., Hallinan M.N., Melby J. (1996) Effects of sex role stereotyping among European American students on domestic violence culpability attributions // Sex Roles. Vol. 34. No. 7. P. 475–491.