“Патрульные — это просто верхушка айсберга, в то время как в мутной водичке находится намного большая глыба”
Дело Гандзюк стало примером катастрофической ситуации со всей правоохранительной системой, того, как пытаются сливать и прятать дела о нападениях на активистов.
В начале года правозащитные организации — Украинский Хельсинский союз по правам человека, Центр прав человека ZМІNA, Freedom House и Truth Hounds — обнародовали отчет о положении общественных активистов в Украине в 2019 году. В прошлом году правозащитники насчитали 83 случая различного рода давления на представителей гражданского общества. Большинство из них — 37 — это насильственные нападения на активистов или их собственность. За ними идут угрозы — задокументировано 20 таких случаев. Кроме того, зафиксировано 11 нападений на участников мирных собраний.
Председатель правления Центра прав человека ZMINA Татьяна Печончик: “Страна не может гарантировать защиту своим активным гражданам”. Фото: Татьяна Печончик© qha.com.ua
Отчет содержит большой перечень выводов и рекомендаций многим органам государственной власти об улучшении ситуации с безопасностью активистов, но до сегодняшнего дня украинское государство не приняло их во внимание.
Соавтор отчета Татьяна Печончик возглавляет правление Центра прав человека ZMINA. Эта организация одной из первых начала системно мониторить и фиксировать нападения и преследования граждан с активной гражданской позицией. В издании ZN.UA побеседовали с Татьяной о расследовании дел о нападениях на активистов, о рисках, реформе правоохранительной системы, о том, как система пытается бороться с теми, кто ей противостоит, и к чему это может привести.
“Дело Гандзюк — энциклопедия того, как пытаются сливать дела о нападениях на активистов”
— Было несколько волн, менявших лицо крымского активизма. Самым драматичным стал первый год оккупации Крыма, когда фактически сломали хребет активизму в Крыму как явлению. Очень многие активисты, правозащитники и журналисты в 2014 году выехали из оккупированного Крыма и больше никогда туда не возвращались.
Наиболее успешной, считаю, стала местная инициатива “Крымская солидарность”, объединившая родственников политзаключенных, адвокатов семей. На территории оккупированного Крыма и РФ по меньшей мере 92 политических заключенных — это украинцы, находящиеся по сфабрикованным делам в тюрьмах России и Крыма. Среди них подавляющее большинство — это крымские татары. И “Крымская солидарность” продолжает, несмотря на волны репрессий, бороться.
Возникают и другие инициативы, например, о мониторинге политически мотивированных судебных процессов или сохранении крымскотатарской истории и культуры. По моему мнению, главная особенность крымских активистов в том, что они являются людьми, которые раньше активистами никогда не были. И еще одна — люди, сейчас остающиеся в Крыму, уже в некоторой степени привыкли к постоянному давлению, атмосфере страха и стали более адаптированными. Часть активистов работают фактически подпольно, не манифестируя открыто свою правозащитную или другую общественную деятельность.
— Мы помним ужасные истории исчезновений людей во время “русской весны” в Крыму и Донбассе. Казалось бы, после такой жестокости, после убийств людей на Майдане украинское общество должно было бы получить прививку от преследований активных граждан. Но в Украине продолжают происходить нападения на активистов, которые практически не расследуются. При этом определенная часть украинцев даже охотно навешивает на активистов ярлыки и не поддерживает их.
— Опрос, проведенный Фондом “Демократические инициативы” имени Илька Кучерива о нападениях на активистов, показал, что большая часть общества знает об этой проблеме. Подавляющее большинство знают о деле Екатерины Гандзюк. Нападение на Катю было уже некоторой кульминацией. После этого у очень многих людей не только в Украине, но и за границей открылись глаза. Но, несмотря на волну роста общественной активности, подавляющее большинство украинцев не являются членами общественных организаций, местные активисты находятся в меньшинстве. Тому есть несколько причин.
— Принято считать, что пик нападений на активистов пришелся на 2018 год. Но случаи насилия, угроз и преследований в отношении тех, кого мы привыкли называть небезразличными, были и значительно раньше. Я, безусловно, имею в виду реальных активистов, представляющих ценностные, а не заказные истории. Вы сказали, что именно после нападения на Екатерину Гандзюк об этой проблеме начали говорить.
— Нападение на Катю — это была циничная расправа не только над ней, но и над очень большой частью гражданского общества. Причем эта расправа была осуществлена просто ужасным образом. И это, конечно, вызвало возмущение в обществе. Оно нарастало по мере того, как полиция пыталась похоронить дело. Каждый малейший шаг следствия приходилось выдавливать из них едва ли не раскаленными тисками. Конечно, большая роль в этом инициативы “Хто замовив Катю Гандзюк?”. Здесь сработала также гражданская сеть. Катя была выдающимся человеком, лидером общественного мнения, общественной активисткой не только местного уровня, но и всеукраинского масштаба. Из ее окружения возник центр инициативы.
Но дело Гандзюк стало хрестоматийным примером катастрофической ситуации со всей правоохранительной системой, энциклопедией того, как пытаются сливать и хоронить дела о нападениях на активистов.
— Я не считаю, что здесь был достигнут какой-то успех. Да, в прошлом году мы зафиксировали, что количество нападений немного уменьшилось. Но они все равно происходят. Эффективного расследования нет, те, кто был причастен к фабрикации дела Екатерины Гандзюк, сотрудники в первую очередь херсонской полиции, не уволены. Те, кто помогал организаторам и посредникам, Левину в частности, убежать за границу, — не понесли никакой ответственности.
Также полицией саботируется расследование нападений на других активистов. Глава МВД до сих пор не понес никакой политической ответственности и, несмотря на всю критику, остается на своей должности. Именно поэтому я считаю, что ситуация для активистов по-прежнему очень опасная. Страна не может гарантировать защиту своим активным гражданам, которые реально хотят изменить ее к лучшему.
“Из кейсов, за которыми мы наблюдаем, свыше 90% не расследуются эффективно”
— Есть ли у нас антирейтинг регионов, где больше всего таких случаев?
— Это Одесса, где продолжается многолетнее противостояние местных криминальных группировок, сросшихся и с крупным капиталом, и с местной властью. Это Харьков и Харьковский регион, Херсон, Киев, спутники Киева, особенно Приирпенье, Петропавловская Борщаговка. Случаи нападений есть по всей Украине, просто большая их концентрация в городах-миллионниках.
Если говорить о причинах нападений, то глобально их две. Первая — это в широком понимании антикоррупционная деятельность, когда люди пытаются контролировать местную власть, противостоять местной организованной преступности. И вторая причина — это ксенофобия, ненависть, идеологически мотивированное насилие со стороны экстремистских группировок. В большей мере это насилие касается ЛГБТ-активистов и участниц разнообразных женских организаций, феминистских инициатив.
— В целом это давняя беда Украины — неэффективность правоохранительной системы. Из кейсов, за которыми мы наблюдаем, свыше 90% не расследуются эффективно. Конечно, полиция присылает отписки, что столько-то проведено следственных действий, допросов, на таком-то этапе находится расследование. Но важно смотреть на те дела, которые были два, три, пять лет назад, которые просто закрываются. Там не устанавливаются не то что заказчики или организаторы, а даже нападавшие в то время, когда нет вообще никаких проблем их установить. А очень часто, когда идет речь об идеологически мотивированном ксенофобском насилии, эти нападавшие еще и гордятся и где-то в соцсетях или телеграм-каналах выкладывают информацию об этих так называемых достижениях.
— Во что это впоследствии выливается?
— Мы зафиксировали немалое количество случаев, когда на одного и того же активиста совершалось несколько повторных нападений, если человек не прекращал свою общественную активность. Например, на Виталия Устименко было совершено два нападения, на Сергея Стерненко — три, на активиста Виктора Бархоленко — четыре. То есть заказчики чувствуют себя абсолютно безнаказанными, у них развязаны руки, они знают, что им за это ничего не будет.
“Патрульные — это просто верхушка айсберга, в то время как в мутной водичке находится намного большая глыба”
— Мы именно сейчас можем наблюдать борьбу разных сил против Сергея Стерненко — активиста, защищавшегося во время нападения на себя. Сейчас правоохранители и некоторые медиаплощадки пытаются сделать из него убийцу. Как вы думаете, почему именно его случай спровоцировал столько внимания со стороны разных пророссийских сил?
Важно понимать, почему происходили нападения на Стерненко, как они расследовались, кто за этим стоит. И, собственно, что Сергей Стерненко был одним из десятка одесских активистов, противостоявших незаконной застройке, критиковавших местную коррупцию, в частности, защищавших Летний театр в Одессе, на которых на протяжении 2017–2020 годов были совершены нападения, против которых открыто сфабрикованы уголовные дела, автомобили которых сожжены.
— Ваша организация была причастна к реформе полиции на ее старте, в частности, вы принимали участие в работе аттестационных комиссий и обучении патрульных. Нет ли у вас ощущения, что в отдельных случаях активистов используют как ширму для проваленных реформ? Как, в конце концов, и произошло с реформой полиции.
— Я никогда не жалею, что мы принимали в этом участие. Мы видели, что тогда патрульная полиция и люди, пришедшие туда, были совершенно другими. Это было настолько впечатляюще иное образование, что даже вызвало внутри самой полиции непринятие. Поэтому это была попытка, за которую следовало браться, инвестировать свои силы, время, а главное, веру в то, что полиция действительно может измениться.
Другое дело, что после этого произошел откат. В большей степени потому, что реформа правоохранительной системы остановилась, а патрулька — это всего лишь фасад, витрина, в то время как далее, в мутной водичке, находится намного большая глыба — очень много подразделений, отделов, оперативные сотрудники, следователи. Туда реформа не дошла. Конечно ж, люди, которые поверили в эту реформу и пошли работать, со временем разочаровались и уволились. Если бы это не было остановлено, думаю, сейчас мы имели бы совсем другие страну и картину с нападениями на активистов.
— Сейчас часто цитируют слова Кати Гандзюк, где она призвала “горнутися один до одного” людей с разными взглядами. К тому же часто вспоминают Майдан, где ради одной идеи объединились и правые, и левые. Знаю, что для правозащитников это деликатная тема. Как вы принимаете решение, представителя каких организаций поддерживать?
— Я согласна с тем, что нам всем надо “горнутися” друг к другу. Но, согласитесь, достаточно тяжело прислониться к тем, кто сам нападает на других активистов. Для меня насильственные, мотивированные ненавистью действия являются определенной красной линией, водоразделом, за который, я считаю, нельзя заходить. Я полностью разделяю мнение, что, несмотря на то, что люди могут быть разных взглядов — правых, левых, мы всегда можем вести диалог, спорить, договариваться, не соглашаться. Но идти вперед, не разбивая друг другу лицо, не писать какие-то ужасные угрозы на стенах офисов. Для меня это абсолютно недопустимо.
— В вашей работе вам ежедневно приходится пересекаться с тяжелыми историями, случаями насилия и преступлениями против человечности. Как вам удается сохранять силы и мотивировать себя?
— Я думаю, что не только для меня, но и для очень многих из нас прививкой стали события Евромайдана, когда очень драматично росло насилие, было очень много раненых и убитых. Тот уровень насилия для нас был большим шоком. Но, по моему мнению, эта прививка, которая была для нас настолько болезненной, сейчас помогает нам работать. Потому что потом были Крым, Донбасс и нападения. Но психика стабилизировалась, так сказать, воздушное судно легло на курс после такой турбулентности.
Сейчас, когда мне кажется, что происходит что-то очень драматичное, я думаю о следующем. Вот когда врач лечит больного раком, умирающего ребенка, он же не стоит и не плачет, а просто берет и с холодным сердцем пытается сделать свою работу. Так и мы теперь с холодным сердцем, но с горячей душой подходим к своей работе.
Автор: жур, налистка проекта УХСПЧ по защите и поддержке гражданского общества; ZN.UA
Tweet
