Израильский инструктор Нацгвардии Украины: как реформировать ВСУ и выиграть войну

Украинская армия, сколько бы в нее ни вливали средств, будет маленькой советской армией. Маленькая советская армия с большой советской армией тягаться не может. Наша бригада — как проблеск реформы. Подготовленные бойцы — это ходячая реклама. Наверное поэтому на следующий отбор приходит все больше и больше людей

Реформирование армии по стандартам НАТО всегда было популярной темой в Украине. Сегодня, в условиях затянувшейся войны, этот вопрос стал жизненно необходимым. Реформы в Украине буксуют во всех отраслях, в военной сфере старая паразитирующая система оказывает сильнейшее сопротивление. Однако есть и первые ростки нового, которые, хочется верить, сложатся в обозримом будущем в одну победу.

Мой собеседник — Цви Ариэли, инструктор 1-й бригады быстрого реагирования Национальной гвардии Украины, которая формируется по натовскому образцу. Служил, как и большинство израильтян, в Армии обороны Израиля, а также в антитеррористическом подразделении. Цви на волонтерских началах учит наших солдат выживать на войне, добавляя к их мужеству и патриотизму столь необходимые знания и навыки. Почти все время он проводит с бойцами на полигоне в Гостомеле Киевской области, поэтому поговорить нам удалось только во время его краткосрочного отпуска на Пасху.

— Цви, насколько я знаю, вы уроженец Риги, потом стали гражданином Израиля. Вы очень разносторонний человек: изучали политологию и международные отношения в Израиле, а также получили диплом магистра в Исландии по специальности «управление природными ресурсами». Недавно вы стали гражданином Украины. Расскажите о себе и о том, почему вы решили помогать украинцам.

— Я не приехал в Украину специально для того, чтобы помогать. Покажите мне хоть одну роту, которая состоит из иностранцев, даже из украинской диаспоры. Таких, к сожалению, нет. В 2003-м я закончил службу в пехотной бригаде «Голани» Армии обороны Израиля. Потом мне предложили возглавить украинский филиал еврейской молодежной организации «Бней Акива». Так я и попал первый раз в Украину. Потом вернулся в Израиль и поступил на контрактную службу, в локальное антитеррористическое подразделение.

— Вы участвовали в Революции достоинства?

— В Майдане я не принимал участия. Считаю это правильным, потому что на тот момент не был гражданином Украины. И против того, чтобы граждане других стран участвовали в политической жизни этой страны. Это создает нездоровую атмосферу.

Вместе с тем, на Майдане было много людей, которых я знал, соответственно был в курсе всего происходящего. Когда там начали массово погибать люди, я пошел в аптеку, купил мешок лекарств и отнес в больницу раненым. После этого не смог оставаться в стороне, думал, что еще могу сделать. С друзьями решили, что попытаемся помочь отправить раненых на лечение в Израиль. В Украине на тот момент не было опыта лечения огнестрельных ранений. К тому же медицина в Израиле — одна из лучших в мире.

Я нашел израильскую больницу. Приблизительная оценка лечения составляла полмиллиона долларов за десять человек. Единственное пожертвование на тот момент внес меценат из еврейской общины, дав 60 тыс. долл. Компания-работодатель одного из пострадавших оплатила самолет на перевозку раненых в Израиль. Благо, больница приняла их под честное слово. Но надо было найти остальные деньги. Средства давали и фонды, и частные люди. Больница пошла навстречу, сделав большую скидку. Некоторые хирурги не брали гонорары за операции. В итоге мы почти всех вылечили. Нам благодарны, и мы поддерживаем связь до сих пор. Так закончилась моя эпопея с Майданом.

Далее регулярно стали происходить случаи избиения евреев. Отслеживали возле синагоги. Мне кажется, что к этому приложило руку соседнее северное государство, чтобы выставить силы Майдана как антисемистски настроенные. Когда одного еврея избили и привезли в больницу, там его уже ждали российские журналисты.

Именно тогда главный раввин Украины попросил меня организовать еврейскую самооборону, ведь я служил в израильской армии. Мы пытались себя легализовать. Благодаря знакомым с Майдана связались с СБУ, МВД, мол, мы хотим вам помочь. Тогда я познакомился с Антоном Геращенко. Неудивительно, что когда формировался батальон «Донбасс», он попросил меня его потренировать.

Фишка Израиля — антитеррор. Кроме армии я был на контрактной службе в локальном антитеррористическом подразделении. Решил, что подготовлю небольшую группу антитеррора в этом батальоне. И вот в первые несколько дней понял, что подготовка там на низком уровне. Ведь до того как начать специализацию, нужно пройти общую подготовку, грубо говоря, пехотную. К сожалению, времени было мало — всего неделя, но я успел посвятить эти дни каким-то вещам — хождению по лесу, коммуникации… Думал, что это немного. А потом мне звонили, благодарили за то, что спас жизнь. Я был в шоке! Ведь по сути сделал очень мало.

Судите сами: израильский солдат сначала получает семь месяцев полноценной и интенсивной подготовки в обычной пехотной роте, затем продолжает обучение в учебной роте еще семь-восемь месяцев. Потом учебная рота расформировывается, солдаты идут или в штурмовую, или в роту огневой поддержки.

Позже, когда мне удалось побывать во многих других подразделениях, я понял, что бойцы «Донбасса» были подготовлены неплохо. Они были добровольцами, а значит, мотивированными, их не нужно было заставлять.

— Расскажите о проекте, в котором вы сегодня принимаете активное участие — первой бригаде быстрого реагирования Нацгвардии. Это первая ласточка, созданная по стандартам НАТО. Каковы критерии отбора в бригаду?

—  Меня пригласили в качестве инструктора. Изначально бригада получила название легкой пехоты — это понятие западной военной системы (например, в США, Великобритании). Легкая пехота — это высокомобильное подразделение пехоты, которое в любой момент может быть отправлено в любую точку. На сегодня Национальная гвардия решила назвать подразделение бригадой быстрого реагирования.

— К пехоте еще с советских времен сложилось какое-то уничижительное отношение. Уважали, например, десантников…

— Да, по советской доктрине пехота была пушечным мясом. В Израиле, когда пехотинец идет по улице, все на него оглядываются с уважением, потому что он — это гордость. Пехота не спецназ, мы не выполняем узкоспециализированные задачи. Мы хотим, чтобы боец мог воевать и в городе, и в селе. У нас пехота — как универсальный солдат. В Израиле быть пехотинцем престижно, это элита. Уровень пехотной подготовки очень высокий. Например, у танкиста этот показатель — 03, у пехоты — 07, а уровень спецназа — 08. То есть разница между спецназом и пехотинцем не такая большая.

Хотелось бы, чтобы и в Украине пехота стала престижной. Это будут люди, которые получают лучшую подготовку. Именно поэтому мы не хотим идти на компромисс и принимать тех, кто не мотивирован или находится в плохой физической форме.

Если говорить о том, как проводится отбор, то есть некие формальные этапы, например, проверка документов. Один из главных этапов — физический тест. Это не привычный тест на нормативы, но есть минимум, который нужно выполнить.

Люди, попавшие на отбор, в течение нескольких дней выполняют сложные, тяжелые задания — ходят, бегают, что-то несут, их поднимают по тревоге, то есть серьезно нагружают морально и физически. Потом считывают показатели. У нас есть инструкторы, которые говорят, что делать, а есть люди, которые наблюдают.

В первую очередь, за проявлением таких качеств, как взаимопомощь (одно из важнейших для бойцов пехотных подразделений), честность, надежность и ответственность, сообразительность, изобретательность и хладнокровие. Например, нужно сделать 20 отжиманий. Один из бойцов отжался 19 раз, но сказал, что 20. Значит, у него есть склонность к обману. Это огромный минус. Если человек обманет в боевой ситуации, это может привести к жертвам. Кроме того, оценивают способность развить максимальную мощность после длительного похода. В некоторых случаях смотрят на умение контролировать агрессию. Есть определенные показатели, которые снимают с военнослужащего в ситуациях, в которых ему тяжело. Когда человеку тяжело — он проявляет все свои качества.

— А как обстоят дела с проявлением инициативы? В украинской армии инициатива подавлялась. Не любят у нас тех, кто задает вопросы.

— Мы запретили говорить «никак нет». Мы поощряем инициативу. В Израиле нет такой проблемы. Культура еврейского народа — это много учиться, изучать Талмуд. У нас задать хороший вопрос — это круто. В иврите есть не один десяток слов для обозначения слова «вопрос». В Украине ситуация иная, мы пытаемся ее изменить. Наш командир батальона, майор — человек прогрессивный. Он всегда заканчивает свое общение с бойцами словами: «Вопросы есть?». Когда все молчат, спрашивает: «Приседать будем, отжиматься будем?». Тогда находятся реальные вопросы, которые люди попросту боялись задавать.

— Много было желающих попасть в бригаду?

— Желающих было много. В общей сложности обратилось несколько тысяч, из них полторы тысячи пришло на отбор, где-то одна восьмая попала в бригаду. Это нормально. Процесс набора занял достаточно много времени. Однако снижение планки болезненно сказалось бы на подразделении. У нас были диалоги с вышестоящим командованием, процесс хотели упростить, ускорить, но прислушались к нашим доводам.

Попадают не все, чьи морально-волевые качества подходят для службы в этом подразделении. Это командная игра, важно взаимодействие с людьми. Был случай. К нам на отбор пришел воевавший человек, который уничтожил огромное количество врагов. И не прошел… Офицеров бригады спросили: как так? Ничего себе, он же герой войны! Просто он ни разу не помог своим товарищам. Да, он может работать в спецназе, снайпером. Но мы работаем большими группами и не можем взять себе одинокого волка. Он должен работать с людьми.

— Вам больше помогают или ставят палки в колеса?

— Были разные нюансы. Нельзя сказать, что сейчас все гладко. Недавно на меня написали донос, что я агент «Моссада». Странно, такие люди думают, будто это остается неизвестным.

У многих разведслужб есть свои сайты. Например, у ЦРУ хороший сайт, они публикуют много интересных статей. Есть свой сайт и у «Моссада». Мне понравился текст, и я его перепостил на своей странице в Фейсбуке, своих слов не добавлял. И вот на меня написали жалобу, что я призываю вступать в «Моссад». Простой вопрос: если бы я был агентом израильской разведки, неужели я бы постил информацию с этого сайта?

Есть много людей, которые нас поддерживают. Но есть и те, которые максимально мешают.

— Говорят, в бригаде высокие зарплаты. Это правда?

— Сейчас зарплата в бригаде от 10 тыс. грн (у рядового бойца) до 20 тыс. грн. Не думаю, что это достаточные зарплаты. Хотя по украинским стандартам это вроде бы неплохие деньги, больше, чем в большинстве других подразделений. Но это всего лишь 400 долл.! Не думаю, что человек, который защищает свою страну и может за нее погибнуть, должен получать 400 долл. Считаю, что для Украины адекватной была бы зарплата в 1 тыс. долл. для рядового бойца. Мне кажется, что это реально. Профессионализмом можно добиться многого. Не нужно 250 тыс. человек, которые не хотят воевать, не мотивированы и будут пить. Лучше пусть будет 70–120 тыс. мотивированных бойцов. Почему нельзя дать зарплату трех бойцов одному мотивированному?

— Наверное, мы уже можем подводить какие-то итоги и говорить о первых результатах. Довольны ли вы уровнем подготовки ваших учеников?

— Третий месяц четырехмесячного курса обучения роты подходит к концу. За четыре месяца нельзя научить всему. То, что получает израильский боец за полгода, мы хотим дать за 4 месяца. Мы рассчитали с командирами, продумали программу.

Я доволен. На данном этапе это самая сильная по своей подготовке пехотная рота украинских силовых структур. С июня планируем запустить вторую роту. Так получилось, что они уходят домой, как израильские солдаты: раз в две недели получают два дня выходных. Что самое интересное, все возвращаются. Когда первый раз отпускали, думали, что вернутся не все. Ведь подготовка тяжелая, насыщенная. Встаем в 6 утра, весь день готовимся. Нет такого, чтобы человек был без дела. Он не занимается чисткой туалетов. Мы не тратим на это время. Хотя в Израиле в пехотных батальонах бойцы это делают.

Мы сделали показательные учения, пригласили военных атташе из НАТО. В разных армиях учения  проводятся по-разному. Мне рассказывали, что в Украине такая показуха проходит в разных местах: в одном стреляют, в другом подтягиваются, в третьем еще что-то происходит… Все это не связано друг с другом. Мы спланировали целостную операцию, где есть задумка, штаб, в общем, как в Израиле. НАТОвцы были поражены, ведь в Украине такое видят впервые. Пообещали 20 млн долл. После окончания курса первая рота продолжит учения с американцами на Яворовском полигоне.

Наша бригада — как проблеск реформы. Подготовленные бойцы — это ходячая реклама. Наверное поэтому на следующий отбор приходит все больше и больше людей.

Я вижу, что здесь нужен больше, чем в Израиле. Бригада быстрого реагирования — это первая ласточка по стандартам НАТО. Это классный проект. В отдельно взятой стране можно реально создать армию. Меня интересует моя личная эффективность и эффективность нашего офицерско-инструкторского коллектива. Это очень интересно — взять и сделать что-то новое и глобальное.

— Цви, что вас больше всего поразило в украинской армии?

— В Украине по сути армии не было. Ее держали только потому, что в государстве нужна армия. Насколько можно было, ее херили. Мне рассказывали, что люди из сел шли в армию только потому, что лучше служить, чем быть безработным или ездить на работу в город.

Были огромные проблемы с экипировкой. В одном подразделении, где я проводил курс тактической подготовки, бойцам выдавали каски 1948 года… Поразили бытовые условия, а также подметание леса от сосновых иголок. В стране, где идет война, срочники убирают лес от иголок! Безусловно, минимальные хозработы делать нужно, но здесь они полностью заняли место боевой подготовки.

— За два года вы увидели изменения в лучшую сторону?

— Я был во многих подразделениях в течение последнего времени. Не могу сказать о каких-то принципиальных изменениях. Бронежилетов больше, стали давать нормальные каски, выделять больше денег, но это не является принципиальными изменениями. Больше не значит лучше.

— Говорят, что быстрый переход на натовские стандарты невозможен, поэтому первые и принципиальные этапы реформ будут продолжаться до 2020 года…

— Дело не во времени, а в принципиальных шагах. Есть много вещей, которые нужно поменять. Например, наладить связь между подразделениями. В Израиле применяется система облачной разведки, когда вся информация стекается к командиру, даже то, что узнавало совсем другое подразделение. Если сейчас не начать проводить реформы, менять конкретные вещи — связь, военное образование, усиливать роль сержантов, давать офицерам настоящие, а не фейковые знания (когда они раз в полгода стреляют на полигоне) и т. п., ничего не изменится.

Система не способна сама себя реформировать. Люди сами не уйдут с теплых мест. Поэтому война может продолжаться еще сколь угодно долго. В Африке есть страны, которые воюют две тысячи лет. Евреи две тысячи лет, образно говоря, играли на скрипочке и учили Талмуд, а последние лет 70 воюют.

Два года войны позволяют оценить профессионализм и патриотизм всех участников событий. Необходима система «военного лифта», которая поднимет наверх молодых и способных офицеров и проконтролирует, чтобы те, кто засел у кормушки, не похерили их начинания.

Для этого критически важно не терять время, а уже сейчас переводить силовые структуры на стандарты НАТО и лучших зарубежных армий (Первая бригада быстрого реагирования в составе Нацгвардии — очное тому подтверждение), а также внедрить в армию помимо институтов политического контроля институты общественного контроля с реальными полномочиями.

Многие управленцы должны уйти. Это логично и естественно, что занимать должность управленца боевым подразделением должен человек, который лично участвовал в боевых операциях. Участие в АТО — один из пунктов в резюме, который обязан быть по умолчанию. В Израиле и других эффективных армиях невоевавшие люди могут занимать должности только в небоевых войсках. Сытый человек с гражданки не может понять бойца, который сидит в блиндаже, недоедает, подвергается массированным артиллерийским обстрелам. Это очень тяжелая работа.

— Какие принципиальные изменения нужно предпринять в военной сфере, чтобы победить в этой войне?

— Если хотим выиграть эту войну, мы должны понимать, что российская армия(несмотря на то, что построена по советскому, немного модернизированному, типу) — это мощная армия. Украинская армия, сколько бы в нее ни вливали средств, будет маленькой советской армией. Маленькая советская армия с большой советской армией тягаться не может! Поэтому если мы хотим победить или достичь какого-то паритета, нам нужно создать маленькую современную эффективную армию.

Коррупция — самая большая проблема, если ее не удается победить, то необходимо хотя бы максимально уменьшить. Война идет два года, а откаты есть до сих пор! Закупки для армии проходят под откат, эти деньги идут в карманы. Нельзя с этим соглашаться! Эти вещи нужно контролировать. Не надо говорить об ограниченном бюджете, если его часть идет налево. На эти деньги можно купить несколько бронетранспортеров, тепловизоров и т. п., может, это спасет хоть одну жизнь или убережет от инвалидности. Поэтому контроль коррупции — самое первое, что нужно делать.

Вторая вещь — это профессионализм. Подразделения управляются согласно советской системе. Она неэффективна. Сегодня в украинском батальоне штаб практически не играет никакой роли. Штаб является просто средством передачи приказа. Однако есть миллион условий, о которых выше никто не знает. В натовской и израильской системах (они на 90% идентичны) в штабе есть большие отделения, которые занимаются сборкой информации, формированием общей картины, предоставлением командиру нескольких вариантов действий.

Командир не должен сам принимать решения, не имея для этого никаких инструментов. В Израиле командир бригады никогда не скажет командиру роты, как выполнять то или иное задание. Он говорит, каких результатов нужно добиться. Например, есть задание — провести рейд, уничтожить лаборатории по производству взрывчатых веществ и поймать такого-то террориста. Командир роты сидит со штабом, прорабатывает информацию, после этого формирует приказ.

В украинской армии приказ просто спускается сверху. Поэтому операции часто провальны. Например, операция в донецком аэропорту, где техника либо не вышла, либо вышла и сломалась. Казалось бы, что, нельзя проверить технику?! Вот как было на самом деле. Сверху спросили: у вас столько-то бронетранспортеров? В ответ — так точно! Когда дают задание и спрашивают, все ли нормально, в ответ слышат: «Конечно, нормально!». Люди боятся сказать, что есть проблемы.

Есть еще одна проблема. Очень много офицеров высшего звена — полковников, генералов — вместо того, чтобы настроить работу так, чтобы нижестоящие командиры работали эффективно, лично пытаются проконтролировать самое низшее звено. По сути выполняя роль сержанта. То есть то, что может сделать лейтенант или сержант, в Украине часто делает полковник или генерал. Такая система управления абсурдна и неэффективна.

В Украине нет работы с диаспорой. В Канаде, США, Испании много украинцев. Мне хотелось бы видеть 10–20 инструкторов из украинской диаспоры, которые преподавали бы здесь год-два, а не пару недель, как часто происходит. В 60–70-е годы, когда в Израиле шла полномасштабная война, в стране приземлялись десятки самолетов со всего мира, набитых евреями. Диаспора собирала миллионы долларов. Если бы не диаспора, Израиля не было бы.

Конечно, украинцы за границей помогают своей стране, но эта помощь неадекватна тем вызовам и тому количеству людей, которые есть в диаспоре. Государство должно создать программы, например, «Попробуй себя в украинской армии». Такие программы существуют в Израиле. Со мной на курсе молодого бойца во взводе было пять-шесть человек из Австралии, Южной Африки, США. Любой еврей, не имея израильского гражданства, может служить в израильской армии.

— Мне кажется, есть еще один важный фактор. Страна должна любить и ценить своих защитников. В свое время меня поразила история израильского солдата Гилада Шалита. Ради пленного капрала израильское общество пошло на «сделку века» — были отпущены 1027 террористов, в том числе с кровью на руках, сидевшие по обвинению в убийстве израильтян. Каждый израильский солдат уверен, что в случае его пленения, ранения или смерти государство Израиль сделает все возможное и невозможное, чтобы вернуть его домой. Это очень хорошо мотивирует людей защищать свою страну.

— Действительно, каждый солдат знает точно, что за ним придут. Если не придут, то обменяют. Если не обменяют, то, по крайней мере, его будут искать. Живым или мертвым, но его вытащат. Да, это безусловно позитивное явление, но есть и свои минусы. Чем оно позитивно? Тем, что израильская армия очень сильная, ее эффективность поразительна. Есть израильские разработки, которые закупает Америка.

В свое время арабы придумали новую тактику — терроризм. Убийство гражданских внутри страны, в том числе с помощью террористов-самоубийц. Это возымело эффект на израильское общество, которое очень чувствительно к потерям. Если мы выйдем на улицу и спросим украинцев, сколько погибло сегодня в АТО, не многие ответят. В Израиле гибель от теракта 10 человек сродни эффекту разорвавшейся бомбы — может вынудить правительство начать войну или принять серьезные меры.

Общества с низкой чувствительностью к потерям — это и слабость, и сила. Они могут позволить себе большие жертвы. Для нас потери — это удар, для них — нет. Когда в Израиле начинается война, генералы через несколько дней говорят: хватит, завтра снова будут возмущения в обществе. К тому же, у нас есть различные средства защиты — железный купол, системы ПВО, начинают устанавливать специальные покрытия на дома, благодаря которым здания остаются целыми практически при любом взрыве (по крайней мере, от того, что есть у арабов, например, «градов», «смерчей»). То есть различные технологии, которые позволяют не воевать до победного конца. Беречь каждого человека. Это приводит к тому, что во время военных операций не достигаются их цели. Мы уходим оттуда раньше, чем могли бы уничтожить всю инфраструктуру террора.

Израиль не только ведет переговоры с террористами, но и отпускает их. Получается, что это побуждает многих к действию. Получив пожизненное заключение, террорист попадает в израильскую тюрьму. Это тусовка, где он сидит со своими друзьями-террористами. Там отличные условия. У них есть телевизор, связь с внешним миром, они могут абсолютно бесплатно получить заочно престижное израильское образование. То есть я платил деньги, а они получают образование бесплатно, совершив убийство. Потом такого террориста могут обменять на заложника.

— По вашему мнению, может ли терроризм прийти в Украину?

— Пока идет гибридная война. Честно говоря, думал, что после Иловайска придет терроризм. Это была непродуманная операция, но успешная — украинская армия начала быстро выдавливать всех бомжей с автоматами. Если бы Украина тогда довела дело до конца, у врага был бы вариант пойти внутрь, начать изнутри диверсионно-подрывную деятельность. Тогда Украине никто не дал этого сделать — Россия ввела свои регулярные части. Поэтому терроризма не произошло. Пока враг там, чувствует себя нормально, добился своих политических целей, у него нет никакого смысла идти внутрь страны. Однако терроризм может быть. Не только со стороны россиян, но и от радикальных сил. Поэтому нужно создавать свои системы безопасности.

— Читала, что на стене в канцелярии главы генштаба Армии обороны Израиля большими буквами написано: «Каждая еврейская мать должна знать, что отдала судьбу сына в руки достойных командиров». В украинской армии есть достойные командиры?

— В Израиле командир, в отличие от большинства армий, всегда идет первым. В Америке командир идет чуть сзади, чтобы он мог принять решение. В Израиле идет первым по морально-этическим соображениям — ты не можешь послать солдата в бой. Ты должен его вести.

В Украине есть достойные командиры. Они сформировались на войне. В основном из людей либо мобилизованных, либо добровольцев, либо контрактников. Наш командир бригады быстрого реагирования — суперпрофессионал, служил в «Альфе», «Омеге», был в Ираке, прошел АТО.

В Украине пока нет культуры армии. Военное дело в Израиле стало важным и престижным для общества. В каждом боевом подразделении израильской армии есть свои традиции. Например, многие хотят попасть в бригаду «Голани», в которой я служил. Она существует с дня создания государства Израиль, то есть с 1948 года. В отличие от других, ее ни разу не распускали. Бригада имеет наибольшее количество традиций, она самая профессиональная, поэтому служить там очень престижно. Есть подразделения специального назначения, которые провели большое количество операций. Еще со школьной скамьи дети узнают об этих бригадах. И когда приходит время призыва, точно знают, куда хотят идти. Большинство стараются использовать армию по максимуму: либо показать себя в боевых войсках, либо получить какую-то специальность.

В украинской армии создать такие традиции еще предстоит. В нашей бригаде быстрого реагирования появился смешной обычай — зимой мы не топим в офицерской палатке. История такова. В офицерской палатке было три человека, и делить ночь на троих, чтобы топить, трудно. Легче лечь в спальнике (смеется). И это стало нормой.

Еще одна традиция — задавать вопросы, а также запрет на «никак нет».

На базе бригады мы создали также детский лагерь. Сумские кадеты и спортивная школа из Херсона провели у нас три дня. 30 человек побывали на настоящем полигоне. Катались на БТРах и наблюдали за танками. Занимались топографией и учились обращаться с оружием. Они видели, как настоящие бойцы тренируются. Для них это было «вау»! Надеюсь, что это тоже станет традицией для молодого поколения.

Фото: Facebook Артем Яковлев, инструктор Первой бригады быстрого реагирования

— Украинцы любят ругать власть. Считаете ли вы, что власть — это отражение общества? Какие отличия украинского общества от израильского? Чему нашим согражданам стоит поучиться у израильтян?

— Считаю, что власть — это срез общества. Меня поразило большое количество людей, которым наплевать, и людей, не умеющих думать. В украинском обществе мало участия. В Израиле каждый что-то делает для других. Например, там, где я живу, у одного человека есть фонд лекарств. Он собирает деньги и обеспечивает нуждающихся дорогостоящими препаратами. Другой обеспечивает людей в опасной зоне бронежилетами. У кого-то фонд детских кроваток, чтобы помочь молодым семьям, у которых недостаточно денег. У кого-то фонд свадебных платьев. Это все собственная инициатива людей, семей. Людям надо больше волноваться друг за друга. Каждый должен себя спросить: «Делаю ли я что-то для общества?».

Мы хорошо знаем соседей слева и справа. У нас невозможна ситуация, когда человек будет курить в подъезде и ему плевать на других. Именно поэтому России было легко обмануть людей с Востока. Нужно создавать образовательные инициативы.

В Израиле за период службы в армии я не видел ни одного пьяного. Если солдата увидят подшофе, его выкинут из боевых частей. Скорее всего, еще и посадят в тюрьму.

— К сожалению, в Украине это большая проблема. Появилось даже такое математическое уравнение: 500 = 200 + 300. То есть 500 грамм водки равны одному двухсотому и одному трехсотому. Как бороться с пьянством на войне?

— Сегодня нет легальных действенных инструментов, которые на данном этапе работают. Поэтому прибегают к различным методам борьбы с пьянством, например, яма. Наверное, нужна сильная военная полиция как средство противодействия пьянству. В каждой части военный полицейский патруль. Если не создать профессиональную армию, то такие вещи будут продолжаться. В нашей бригаде полностью сухой закон.

— Насколько велика вероятность того, что вкладываемые вами идеи в новом подразделении «заразят» всю остальную армию и она станет меняться?

— Вероятность очень велика. Если нам удастся создать целую бригаду, то это будет огромное количество людей, не только получивших необходимые знания, но и мыслящих иначе. Они смогут разойтись по другим подразделениям и структурам. Пойдут наверх, в главк, на уровень бригады, батальона… И поменяют всю систему.

Фото: facebook.com/tzviarieli

Автор: Оксана ШКЛЯРСКАЯ, РАКУРС