Легендарный писатель Георгий Вайнер о бандитах, таланте и урканизации общества
"…Русская оргпреступность поразила сытое благополучное американское общество своей жестокостью. Свидетелей их преступлений найти никогда не удается. Потерпевшие, как правило, не дают показаний… Русские сначала стреляют, потом думают. За последние годы в США убито не менее двухсот уголовных авторитетов – все они выходцы из бывшего Союза".
Недавно в США ушел из жизни легендарный писатель, книгами которого, а это в основном милицейские детективы, зачитывались как советские люди, так и более поздние поколения россиян. Он работал в соавторстве со своим старшим братом Аркадием, который умер в 2005 году. Талантливым или, как сейчас говорят, успешным тандемом, братьями Вайнерами, написано 152 книги и создано 22 киносценария. А самый знаменитый их фильм – "Место встречи изменить нельзя", где главную роль, как родную, исполнил Владимир Высоцкий – десятилетиями не сходит с телеэкранов…
Мы были знакомы почти двадцать лет. Встречались в Москве, Нью-Йорке и снова Москве, даже летали на служебном и страшно секретном самолете генсека Интерпола в Тбилиси… Общались не просто по службе – взял интервью и гут бай. Нет, могли и в ресторанчике посидеть, и в каких-то делах оказать друг другу посильную помощь.
Был случай, когда я приехал в Штаты с огромной, по тем временам, суммой наличных долларов – ну мне так казалось во всяком случае. Коллега уговорил купить ему именно там, в Нью-Йорке, в специализированном магазине на Пятой Авеню, новый японский объектив: мол, цены самые лучшие в мире, и выдал мне на это дело аж 1600 баксов. В Нью-Йорке первым делом я, конечно, позвонил Вайнеру.
Через полчаса мы уже сидели за дружески накрытым столом. Во время приятной беседы под маринованные грибочки, баночку которых я передал классику от своей жены и тёщи, горячих поклонниц творчества братьев Вайнеров, Георгий Александрович вдруг заметил, что ведь меня с такой миссией – за покупку объектива за наличные деньги – здесь могут запросто упаковать – в смысле арестовать.
В американском магазине сто долларов одной бумажкой уже подозрительно. Как такие деньги могли оказаться в кармане честного человека, когда на все про все у него должна быть кредитная карточка? А наличные деньги – это признак совсем нехорошего человека, гангстера, например, или хуже того – коррупционера, взяточника… Поэтому если я приду в магазин и достану пачку деньжищ, то продавец просто обязан будет тут же вызвать полицию – заверил меня Вайнер.
– Ну и что, – сказал я. – С вашими-то связями! Вы же знакомы с начальником здешней полиции – разберемся…
– Знаком, – кивнул писатель, а в то время еще и главный редактор самой крупной эмигрантской русскоязычной газеты "Новое русского слово". – Уильям Трентон, начальник Нью-Йоркской полиции, можно смело сказать, мой друг. Мы даже чай с ним пьем иногда.
– Чай? – не сразу поверил я.
– Именно, – подтвердил Георгий Александрович.
– Но в Союзе, насколько я знаю, вы с милицейским начальством такого рода напитки на дух не переносили…
– Да там – понятно. Согласен. Но здесь-то Америка!.. С начальством принято пить только чай. Или кофе. Но мы, повторяю, предпочитаем чай.
– А воду – можно?
– Вода – это уже напиток, – засмеялся классик. – Особенно, если с газом… Понимаешь, в чем отличие этой части мира от нашей с тобой любимой родины: здесь все по закону. И четко исполняется всеми – от дворника до министра, а верней президента: нарушил – отвечаешь без разговоров. Разбираются что и как уже потом. Несмотря на самую расчудесную дружбу с "сильными мира сего". Так что с наличными тут не шути!..
– Что же мне делать?
– Главное – не грустить, – сказал Георгий Александрович. – Сейчас идем с тобой на Пятую авеню, тут рядом. Объектив купим на мою карточку, а потом разберемся. Без Трентона.
И мы пошли. И купили то, о чем так мечтал мой друг-фотохудожник. С огромной скидкой. Сэкономили добрую сотню. Когда я своему коллеге в Москве рассказал об этом и отдал оставшиеся деньги, он аж вспотел. "Слушай, я что-то, наверное, должен Вайнеру. Может, бутылку какую-нибудь?.."
– Должен, – сказал я, – чайник чая. Вот приедет в Москву…
Но он уже никогда не приедет…
Моя беседа с писателем Георгием Вайнером, которая предлагается читателям, создавалась на протяжении нескольких лет. Мы встречались, общались, я что-то спрашивал, он всегда с готовностью отвечал на любой вопрос, а если заводился, то рассказывал и подробнее. В таком виде она еще не публиковалась…
Всеобщая урканизация
– Зачем вам Америка, господин писатель? Или вам больше нравится обращение "товарищ"?
– Мне любое обращение по душе – главное, чтобы не били…
– А серьезно?
– А серьезно решил попробовать себя в репортерах. Меня пригласили поработать в газете "Новое русское слово" – она издается для русскоязычных эмигрантов и весьма популярна в Штатах. Из России я уехал в 1993 году…
– Вас пригласили в газету – но кем? И зачем – вы же такой известный советский писатель!..
– Да просто интересно стало… Сначала работал репортером, потом стал обозревателем, а когда окончательно "вырос" – то и главным редактором вдруг назначили.
– Насколько вдруг?
– Ну, в общем, некого назначать было. Чтобы ответственность списывать, меня и назначили.
– Но вы же писатель, притом признанный. И вдруг пошли в репортеры. В нормальных писательских судьбах все складывается, в лучшем случае, наоборот.
– Я не сторонник "нормальной судьбы". Убежден: хороший писатель – это, прежде всего, репортер. И обязан им оставаться до конца своих дней… писательских. Просто его заметка должна увидеть свет не на утро, а, может быть, лет через десять. Если писатель не обладает главными талантами репортера – наблюдательностью, стремлением выведать нечто неведомое для других, рисковым характером, наконец, то вряд ли ему удастся собрать материал для интересной книги.
– А разве комфортные условия штатовской жизни вас не прельщали?
– Для меня комфорт – дело десятое. Ничто по сравнению с ценностью наблюдений. В моем сознании разрушено столько мифов!..
– Например?
– Всегда почему-то считалось, что русские и американцы – очень похожие друг на друга народы. Открытые, мол, дружелюбные, сильные люди. Вздор всё и вымысел.
– Недружелюбные что ли?
– Вечная, приклеенная улыбка американца – всего лишь часть этической культуры. Вас просто предупреждают: никаких агрессивных намерений нет. На всякий случай, чтобы вы вдруг не окрысились. А вот дальше их "доброжелательность" не идет. Потому что дальше – табу на личную жизнь. Признак дурного тона – расспрашивать американца о каких-то сугубо частных вещах: лезть в душу, свою изливать… Наш человек, как известно, без этого даже от водки откажется.
– Но почему же в таком случае о личной жизни американских звезд кино, политики, спорта, финансов мы порой знаем больше всякого-разного, чем о звездах собственных – российских, у которых, следуя вашей логике, все нараспашку?
– Звезда в Америке и России – это Луна и Солнце…
– То и другое светит, но почему-то по-разному греет?
– Жалоба одна: нет никакой личной жизни, быт прозрачен, как Сокольнический парк поздней осенью. В этом сквозит лицемерие. Ведь каждый знает, на что обрекает себя, занимая заметное положение в обществе. И всякая звезда, если ей так уж надоело постоянно излучать энергию, может навсегда и надежно укрыться в тени: отшельничество, монашество всегда к их услугам.
– С кем-нибудь в Америке вам удалось сдружиться?
– Потребность в дружбе – российский инстинкт. В Америке он сильно ослаблен. Там дружба – удел молодых людей. Начал работать, женился – всё. Дальше общение с теми, кто рядом, кто нужен по службе или быту. Совсем не то, что у нас, где человек без друзей, "корешков старых", считается моральным инвалидом, уродом и даже хуже того, кто не пьет… Мои друзья – а их много в Америке – это вовсе не миллионеры-толстосумы в нашем понимании. Это писатели, журналисты, полицейские, актеры…
– И актрисы, конечно?
– Нет, актрисы, особенно популярные – звезды – там ни с кем не общаются. Они или очень тяжко работают, или, появляясь на публике, продолжают тянуть свой крест. Смотрят на тебя, улыбаются и… не видят. Тусовка – часть их работы. Знакомиться со столь загнанной лошадью просто не тянет.
Задарма в политики не идут
– Согласитесь: в одиночку труднее пробиться к какой-то мечте, достичь жизненных целей?
– Я-то согласен. А с американцами вот что: женившись, они начинают прилагать нечеловеческие силы для реализации американской мечты – приобретения собственного дома. Это битва каждого за себя. Заимел дом, можно идти по жизни дальше. Разумеется, лучше бы с единомышленниками. У Билла Гейтса, кстати, есть настоящие друзья. Те люди, с которыми он создал свою компьютерную империю. Они продолжают дружить, все – партнеры и зарабатывают фантастически огромные деньги. Но такая дружба – явное исключение из американских традиций.
– Значит, каждый сам за себя?
– Только за себя. В гонке за более качественную жизнь американец надеется в первую очередь на свои смекалку и силы.
– За кем, по-вашему, будущее в России?
– За "героями" нашего времени. В России, к сожалению, это барыги, казнокрады, взяточники, бандиты, аферисты. Их явление достаточно массовое. Ведет к полной криминализации не только нравов, но даже языка, которым объясняются первые люди государства. В ходу у российских политиков, к несчастью, стали блатные выражения, присущие блатному миру. Какие еще нужны доказательства успешной урканизации общества?
– Что же делать тем, кто в урки идти не желает?
– Горько это осознавать, но у них, по сути, нет выбора.
– Как надолго это, по-вашему? Опыт крупного знатока криминального мира способен подсказать выход из создавшегося положения?
– Колбаса, которой сегодня в изобилии, – а ведь совсем недавно не было этого элементарного продукта – не может определять духовность общества, его устремленность. Гигантский выбор дубленок на Черкизовском рынке в Москве никогда не станет национальной идеей… Куда идти, к чему стремиться не знает никто. Так жить – только небо чернить. И почему-то никому не приходит в голову элементарная мысль, что пока общенародная, общегосударственная идея не объединит в стране всех и каждого, люди обречены жить по-прежнему худо. Да соберите хоть всех нобелевских лауреатов вместе, заставьте думать, и тогда ничего не получится – вдруг! Национальная идея выкристаллизовывается как результат социальных процессов, а не хмельной посиделки где-нибудь в ресторане на Рублевском шоссе. Боль, страдания, желание жить по-другому должны приобрести какую-то отчетливую форму. Но до сих пор такой идеи, к сожалению, нет…
Уголовник всегда будет "стричь шерсть"
– В США с национальной идеей, как известно, полный о,кей: "Америка превыше всего" – и живите счастливо, ребята?
– Америка тоже хлебнула лиха. Несколько раз переживала кризис духовного сознания, но она для нас не пример. Свою идею американцы формировали на фоне высокого уровня общенародного благосостояния. А у нас основная масса людей как жила плохо, так и продолжает.
– То есть пока до какого-то приличного уровня наш среднестатистический гражданин не дотянет, говорить о какой-то духовной идее бессмысленно?
– Конечно, да к тому же это и опасно. Потому что, если общество и дальше будет нищать катастрофически, то очень быстро возникнет национальная идея разрушительного, а не созидательного свойства.
– Что же у нас еще не разрушено до конца?
– Терпение народа. Да, общество стало слишком политизированным. Но когда люди бьются, допустим, за торжество справедливости в виде желания иметь мэром своего города уголовника или коммуниста, это ни к чему не приведет даже в локальном масштабе.
– Но вдруг уголовник обеспечит нормальную жизнь на неделю хотя бы, а то и на год?
– Было бы очень заманчиво. Но уголовник никогда не обеспечит нормальной жизни другим. Существует широкое заблуждение у бедных людей: если притулиться к богатому и сильному, то он непременно поделится богатством и силой. Это ложь. Богатые всегда живут за счет бедных. И по-другому не быть никогда. Так и уголовник не способен обеспечить ни социальной гармонии, ни даже элементарной сытости людям. Хотя и может принять разумные экономические и социальные решения – в этой среде немало умных и одаренных людей. Правда, как только начнет у народа "нарастать шерсть", они, в силу своего уголовного менталитета, начнут регулярно ее состригать, не выпуская людей из загона.
– Уголовник, отбывший свое в тюрьме или на зоне, для вас человек конченый?
– Нет. Я допускаю, что бывший уголовник может стать нормальным государственным деятелем. Даже!
– Но ведь от зэковских замашек освободиться, наверное, не просто?
– В тех, кто ничем не запятнан – в "кристальных", больших политиках – тоже наблюдается хватка уголовников.
– Что же это за хватка?
– Стремление незаконным путем решать свои вопросы. На всех уровнях российской власти сегодня такое и рядом и сплошь.
– А в США не так? Неужели и у них во властных структурах не встречаются уголовники?
– Этого нет и не может быть. Неимоверный скандал, когда выясняется что какой-нибудь чиновники администрации, конгрессмен, а то и сенатор, обладают в полной мере замашками уголовников. Такие люди сразу же вылетают из общественного употребления. Они не могут быть публичными политиками далее. Не принято.
Шоу-бизнес замешан на криминале
– Как же быть с Оноре де Бальзаком? Он утверждал, что "за каждым большим состоянием кроется преступление". Ваш – именно ваш! – коллега Марио Пьюзо, подтверждая актуальность столь категоричного утверждения, поставил эти слова эпиграфом к своему роману "Крестный отец". Вы солидарны с ним?
– Эта фраза – афоризм и не более. Тот же Билл Гейтс с нуля раскрутил свое состояние. И без всякого криминалитета. В США есть масса людей, о которых говорят: "он сделал себя сам". Это люди с замечательными техническими, коммерческими идеями. Творческие, современно мыслящие люди. Появилась масса мульти-миллионеров от шоу-бизнеса. Они ведь тоже не грабили никого… Но то в Штатах. Российский шоу-бизнес крупно замешан на криминале.
– А в чем разница? Ведь и тут и там раскручиваются "звезды", которые так или иначе приносят сверхприбыли?
– Все так. Правда, в Америке никто не станет раскручивать абсолютно безголосую певичку, только потому, что она дочь или любовница какого-нибудь денежного мешка. К тому же, если безголосые заполняют телеэкран, люди просто переключат телеканал. Падение рейтинга, потеря рекламы, крах полный и окончательный. Я далек от российского шоу-бизнеса, но если судить по количеству людей, которых киллеры убивают в этой сфере, то сомнений в черноте этого бизнеса не остается.
– Новые русские состояния, на ваш взгляд, тоже исключительно криминальны?
– Может быть и не все. Но определенный незаконный характер присущ каждому состоянию. Ведь что произошло в стране? В одночасье был разрушен имущественный остов могучей державы. Все управляющие – директора заводов и предприятий, всякого рода начальники – очень лихо передернули карты, забрав то, чем призваны были лишь управлять, в свою собственность. И при этом все как бы по справедливости: директор и слесарь имели, якобы, равные шансы стать крупными собственниками. Но умные люди сразу поняли, что это блеф. У кого в руках были рычаги управления, тот и стал хозяином.
– Кто был ничем, тот им и остался…
– И государство этого вроде как не заметило. Конечно, если признать законным, справедливым, нормальным переход многомиллиардной государственной собственности в частные руки без всякой компенсации, тогда ничего страшного. Но ведь это же государственный бандитизм! За всю свою историю человечество не наблюдало рождения такого дикого количества миллиардеров за столь короткий временной промежуток. Отсюда в стране узкая группа фактически богатых людей и подавляющее большинство – имеющих фактически шиш в кармане…
– Те, у кого шиш, на ваш взгляд, – потенциальные преступники? Бедны и обижены – что еще надо, чтобы взять в руки нож, а то и нечто посущественней?
– Не обязательно. В человеке заложено начало в первую очередь доброе. Иначе все мы выродились бы давно, сами себя разрушив.
– Кем же это заложено?
– Думаю, все от Бога. Я не верю в то, что человек – невероятно сложно организованная машина – мог даже за миллионы лет путем эволюции произойти… из клетки.
– Везение человека тоже от Бога?
– Всевышний дал нам жизнь. И свободу этой жизнью распоряжаться. Как человек дальше поступит, зависит от его склонностей, интересов, способностей. Здесь и надо искать истоки везения.
Преступников в мире не счесть
– А вам не кажется, что в современном цивилизованном мире каждый более-менее деятельный человек в чем то да преступает границы законного. Да и мысли частенько бывают преступными?
– Если только в чисто евангелическом смысле: согрешивший в мыслях своих согрешил наяву. Если так, то преступников мире не счесть.
– И каждый, конечно, мечтает не заплатить всех налогов?
– В условиях хаоса громадного имущественного передела, который несправедлив по сути и происходит на глазах у миллионов нищих людей, конечно, появляется желание следовать примеру наиболее ловких нарушителей законов. Во всем мире власти требуют платить налоги, но никто не желает этого делать. В общественном сознании так: нельзя убивать, прелюбодействовать, воровать, унижать личность, но неуплата налогов – это вовсе не преступление, а даже, скорее, норма выживания не шибко богатого человека.
– Кого, по-вашему, можно считать богатым?
– Критерием богатства – и это сказал не я – может служить четкая формула: если удается прожить на проценты с процентов от своего капитала.
– Вы так живете?
– Увы, мне на удается прожить даже на капитал…
– Но вы же с братом Аркадием написали уйму книг, которые до сих пор издаются огромными тиражами. Кстати, сколько произведений на вашем счету?
– Книг двадцать или чуть больше – нормальных. Честно говоря, я их никогда не считал. В 1991 году, как только было разрешено коммерческое книгопечатание, мы действительно заработали много денег, но, благодаря денежным реформам, все наши кровные очень живо обратились в пепел и прах. Это были миллионы рублей. В наши головы не приходило переводить гонорары в золото или хотя бы в валюту. Хотя, конечно же, я не бедствую. Квартира есть, машина. Правда, норковую шубу жене я так и не купил до сих пор.
"Коза-ностра" привечает русских
– Преступный мир Америки сильно разнится от нашего?
– Не просто ответить. Преступники сами по себе, как и все человечество – это огромный диапазон различных характеров и устремлений. Уголовный мир улицы – хулиганы, налетчики – похож на наш. Те же самые асоциальные люди из бедноты, из неустроенных семей. Совсем иное – квалифицированная преступность.
В ней четко выражены национальные грани. Итальянцы – гангстеры в традиционном понимании, ведь "коза-ностра" до сих пор существует и процветает. Но итальянец, например, никогда не сунется в негритянскую банду. Ирландцы – это хулиганы и драчуны, как правило. Евреи – аферисты по финансовой части. В китайском квартале Нью-Йорка – Чайна-тауне действуют триады, и попробуй к ним, сунься англоязычный бандит…
– Вы про русских забыли…
– А что русские? Существует определенное заблуждение, созданное средствами массовой информации, о всесилии русской мафии в Америке. Очередной миф. Никакой русской мафии там нет. Проникнуть в ветви власти США российским преступникам пока не удается.
– Но стремление есть?
– Безусловно. Русская оргпреступность, конечно, поразила сытое благополучное американское общество своей жестокостью. Свидетелей их преступлений найти никогда не удается. Потерпевшие, как правило, не дают показаний.
– Неужели настолько запуганы?
– О-о-о! Русские сначала стреляют, потом думают. За последние годы в США убито не менее двухсот уголовных авторитетов – все они выходцы из бывшего Союза.
– Разборки между собой? Насколько это опасно для обывателя?
– Для американцев они не опасны. Основные преступления совершаются внутри достаточно мощной русской диаспоры. Но есть и такие, которые носят федеральный характер. Ведь именно русские поставили известное "бензиновое дело", заработав на нем миллионы долларов. Эти люди внесли неслыханное в Америке понятие "левак" – неучтенный товар, продукция. Они ввозили в страну контрабандный бензин, а затем реализовывали его с сотен колонок, не платя никаких налогов.
– А бензин еще разбавляли водой?
– Вот это уж туфта. Байка. Ничего не надо было разбавлять. Достаточно продавать левый бензин и не платить налоги.
– Где же хваленый американский учет?
– О, русские всегда могли сделать из любого учета сагу. Например, страховали пустой старый танкер, якобы, с горючим, топили, регистрировали, что погиб. А весь бензин доставляли в Нью-Джерси, на терминал незарегистрированным нигде танкером. Эту систему называли "ромашкой". Фирма работала три месяца и самоликвидировалась. Абсолютно мирная процедура изъятия гигантских сумм из державного кармана.
– При этом ни единого выстрела?
– Выстрелы звучали в финале, когда пришло время делить деньги. Вот когда наши вплотную сомкнулись с итальянскими мафиози. Одним им было не устоять.
– Выходит, теперь русские с итальянцами заодно?
– Не только с ними. Активные контакты установлены с колумбийскими и мексиканскими наркодельцами. Русские – известные интернационалисты. Видно, это в крови. Бесспорны преступные связи с Австралией, Южной Америкой и уж, конечно, Европой. Везде есть "свои". Доверяют друг другу, клянутся на крови. Все очень серьезно, если кто-то проколется, настучит, для него неминуема скорая смерть.
– Надо же, как в кино!
– Увы, это самая настоящая жизнь, верить в которую иным просто не хочется. А между тем, как я полагаю, на земном шарике давно полыхает третья мировая война. Нормальное человечество схлестнулось с высокоразвитыми преступными кланами, и, несмотря на чудовищное неравенство сил, – законопослушных людей на свете все же больше, чем бандитов – терпит поражение за поражением. Преступность богаче, сплоченнее, осведомленнее и всегда действует на опережение.
-Ужас!..
Япончик предлагал написать "Крестного отца" по-советски
– Кончай смеху.., в общем, шутить.
– А я и не смеху… – не шучу, в общем. Просто хотел спросить: куда же Интерпол у нас смотрит? Немалые деньжищи отваливают на нужды Международной уголовной полиции без малого двести стран. На что же они идут? Преступность-то процветает и множится!..
– Вот и я решил разобраться – на что. Выяснить: достаточно ли этих средств на ведение широкомасштабной войны.
– Господь с вами – с кем воевать-то собрались?
– Я о войне с организованной преступностью говорю.
– Вам это по силам?
– Ну, у каждого свой пистолет. Вот отправил в Интерпол предложение подготовить документальный сериал о войне с мировой оргпреступностью. Я ведь все-таки какой-никакой, а писатель. И киносценарист даже. Участвовал в создании нескольких прокатных фильмов – их народ как смотрел двадцать лет назад, так и до сих пор не отказывается. Рейтинги сумасшедшие. Так что мне кажется , что и с войной управлюсь.
– Серьезный вы человек – вам палец в рот действительно не клади?!
– А то!.. Между прочим, в Интерполе мой проект был принят и лично одобрен генсеком Раймондом Кендаллом. 52 серии и я – над всем этим богатством руководитель.
– Ожидается нечто ранее невиданное?
– Сериал будет выстроен на секретных делах, которые мы выудим из тайных архивов, закрытых досье, уникальных картотек. Святая святых Интерпола – туда вот создатели этого сериала и планируют заглянуть.
– И вас пустят в этакие-то закрома?
– Конечно. Обещали во всяком случае. Иначе игра не стоит свеч…
– Оправдаете доверие? Что первым номером сделать планируете?
– Проследить "славный путь" Шакала, главного террориста XX века – Ильича Рамироса Санчеса. Вы наверняка о нем слышали. У него еще клички Карлос, Шакал…
– Бог миловал – не встречались…
– Разумеется. Неуловимость Ильича стала легендарной. Никто до сих пор не знает в подробностях, как офицерам Интерпола удалось выследить этого крайне опасного преступника. Охотились ведь тридцать лет… Мы расскажем об этом в первой же серии.
– Любопытно. Да и вы, как видно, боец. Не сидится вам в тепле американской жизни?
– Терпеть не могу громких слов. Но в этом, если хотите, сегодня мой долг.
– А что, книги надоело сочинять?
– Нет, все время что-то пишу. Из последнего крупного – роман "Умножающий печаль". Название взял из библейской фразы: "умножающий знания, умножает печаль".
– Кого убиваете, за кем гонитесь?
– Эта вещь глубже, нежели простой детективный роман. Социальная драма. Такая произошла со многими людьми после краха Советского Союза. Действие происходит в Москве, Нью-Йорке, Вене, Франкфурте-на-Майне. Мои герои не очень-то старые русские – ребята отвязанные, как сейчас говорят.
– Есть реальные прототипы?
– Конечно, в принципе, я описал своих знакомых.
– Могли бы назвать имена?
– Что же я сдавать-то их буду? Они принимают меня, как итальянские мафиозники в свое время Марио Пьюзо.
– Как они его принимали, я ведь не знаю…
– С почтением, дорогой, с огромным уважением. Когда вышел роман "Крестный отец", Марио пригласили к столпам коза-ностры. И те выразили писателю сердечную благодарность. По сути, роман антиобщественный, возвеличивает профессию гангстеров, показывает, что эти люди из самой дефицитной человеческой породы: они держат слово, ненавидят лжецов, трусов, ничтожеств. Неспособны предать. Защищают бедных и униженных. Просто робин-гуды какие-то невиданные. И все это несмотря на то, что в основе богатства преступного клана – почти весь набор преступлений против человечества. Разве что наркотиками старый дон не пожелал торговать, и на том как бы спасибо…
– Герои ваших будущих романов примерно такие же?
– Ну, что-то примерно, наверное, будет. Судьба подталкивает меня порой к изумительным встречам. Как-то отдыхал на курорте в Пуэрто-Рико. И там меня совершенно случайно познакомили с Вячеславом Иваньковым. Тогда я не знал, что это и есть знаменитый Япончик. Посидели немного в баре, выпили, он спросил, не собираюсь ли я писать "крестного отца" по-советски. Я пожал плечами: ничего подобного в это время мне в голову не приходило.
– Япончик намекал, что главным героем он видит себя?
– Да нет. Кем он был для меня? Да никем. Знакомым приятеля, не более того.
– Но впечатление какое-то на вас произвел?
– Весьма приятное. Благовоспитанный человек, держался по-джентельменски. Я же не знал, что этот парень станет впоследствии героем первых полос ведущих газет мира.
– …И срок потянет в нью-йоркской тюрьме. Вы не испытывали желания проведать его, описать?
– Зачем – другие есть, которые на свободе. Смею даже предположить, что многие из них в тюрьме никогда не окажутся. Уж больно почтенны, умны, осторожны. Меньше всего вписываются в узкие рамки однозначных моралистских характеристик. Стандартные оценки – дурак или гений, злодей или блаженный, смельчак или трус – не для них. Это люди сложных жизненных ситуаций, напряженных решений. Хотя, безусловно, они – социальное зло.
Почтеннейших джентльменов мучают только налоги.
– Вы говорите о тех самых крупнейших мафиози, о которых много говорят, но которых никто в лицо никогда не видел?
– Да ладно. Я видел. Это те самые люди. Мафиозо по образу жизни, поведению, действиям в решающих ситуациях.
– У каждого своя легенда, "крыша"?
– В том-то и дело, что все они сегодня почтеннейшие бизнесмены. Регулярно мучает их лишь налоговая служба. Грешны перед родиной: налоги платить не хотят. Но что-то платят, конечно, кто больше, кто меньше. Непременный атрибут – "Мерседес-600". Мне часто говорят: если хочешь, мой шестисотый встретит тебя в Шереметьево-2. Но я не хочу.
– Почему?
– Своя есть машина – "Волга". Родимая…
– А почему ваши романы "Умножающий печаль" и "Райский сад дьявола" работы одного автора, а не как обычно – с братом? Аркадий Александрович умер в 2005 году, а книги-то вы писали раньше…
– Понимаете, к примеру, книга "Умножающий печаль" – это плод только моих размышлений, в какой-то степени почти мемуарная литература. Подобное вместе не пишется, даже с любимым братом. Ведь не ходим же мы с ним вдвоем в туалет…
– Этими книгами на вашем братском соавторстве вы поставили крест?
– Нет, до последних дней жизни брата мы вели и совместные проекты. Мечтали сделать сериал "Место встречи изменить нельзя-2". Брат не успел, и теперь работаю за двоих.
– Но в первом фильме в роли Глеба Жеглова снимался Владимир Высоцкий, и его тоже давно нет на свете… Как же вы без него собираетесь обойтись?
– Дело в том, что когда-то Володя Высоцкий сам предлагал сделать второй сериал на условную тему: за что Жеглов получил орден Красной Звезды. Сегодня это была бы история, которую в отсутствие Глеба раскручивает Шарапов. В принципе, сценарий готов.
– Шарапов уже пожилой?
– Нет. Все события происходят в 1947 году. Времена во многом смахивают на наши. Те же толпы граждан в беспробудной своей нищете. Ведь нынешний блеск и сияние Москвы ни в коей мере не отражает состояние общества на окружающих бескрайних просторах. Но самое главное – и сегодня и тогда – пронзительное ощущение острой неудовлетворенности.
– Тот послевоенный ужас хоть как-то скрашивала Победа…
– В 1945-м году Советский Союз выиграл войну, а в 91-м был ликвидирован, проиграл войну с историей. Послевоенные времена всегда чреваты тяжелыми социальными процессами. Много конфликтов, потерь, стрессов, подвигов, чудовищных предательств.
– Для вас, как писателя, это то, что надо? Вы довольны, что живете именно сегодня?
– Я счастлив вообще оттого, что живу. Какие бы мы не наблюдали изъяны и пороки – это все новая жизнь. Что может быть более для писателя ценно?
– При ваших-то знакомствах… неужели не найти желающих финансировать "Место встречи изменить нельзя-2"?
– Для съемки пяти серий в наше время требуется достаточно большая сумма. В России ее никто не дает, потому что трудно окупить. А вот в Америке, например, 2/3 национального дохода складываются не из производства, а из системы обслуживания, в том числе и культурного. Масс-медиа зарабатывают гораздо больше, чем металлургия и приборостроение США. У нас до этого уровня пока не дошли.
– Попросить денег у героев своего будущего романа нельзя?
– По этическим соображениям я не стану этого делать.
– Но у них же какая-то часть денег наверняка легализована!..
– И это не важно. Между прочим, денег на кино они мне все равно не дадут. Не столь сентиментальны те люди. Вот если бы я согласился создать героическую оду об их преступной жизни, тогда меня профинансировали бы с удовольствием. Но я не хочу.
– Значит, и денег не будет.
– Да заработаем, какие еще наши годы!
Говорухин резал по-живому, Высоцкий не пел
– Я все жду, когда вы расскажете что-нибудь о Высоцком…
– Да о нем уже столько всего нарассказывали… Иногда жуть берет. Перевернулся, наверное, парень не раз в гробу – живому бы навряд ли понравилось такое смакование личной жизни.
– Как вы считаете, в сегодняшней жизни Высоцкий нашел бы себя?
– Володя был человеком на все времена. Он не зависел, особенно в творчестве, от властей. Властям это не нравилось. Сколько могли, столько его и гнобили.
– Говорят, что вы возражали против участия Высоцкого в фильме "Место встречи изменить нельзя"?
– Это ложь. Мы были с Володей в приятельских отношениях. Роман "Эра милосердия" он прочитал еще в сигнальном экземпляре, за один день. Высоцкий приехал к нам и сказал: "Это будет замечательный кинофильм! Только, чур, я играю Жеглова…" Идея понравилась, мы начали переговоры о двухсерийном фильме для большого экрана, взялись за сценарий, и тут выяснилось, что потери грядут огромные. А нам так хотелось сохранить сюжетную линию… Когда появилась возможность перекантоваться на телеэкран, мы с радостью согласились. Говорухин отснял семь серий. Но Лапин (председатель Гостелерадио СССР в брежневские времена – М.С.) воспротивился и велел две серии выкинуть.
– Зачем? Ведь отсняли уже…
– Самое смешное, что семь серий мы уложили в бюджет пятисерийной картины. Но это никого не тронуло. Говорухин резал по-живому. Поэтому все серии по размеру неодинаковые.
– Восстановить невозможно?
– Пропало все.
– А что Высоцкий?
– После фильма "Служили два товарища", где Володя сыграл поручика Брусенцова, я был сражен его обаянием. Писатель всегда выбирает себе какой-то объект воспроизведения…
– Уж не хотите ли вы сказать, что, выписывая образ Жеглова, думали о Высоцком?
– Мы о нем всегда и помногу думали. Жеглов получился идеальным образом для Высоцкого. Оба по характеру неоднозначны. Жеглов – герой и палач, замечательный самоотверженный товарищ и сатрап, которому посадить человека в тюрьму ничего не стоит. Исповедует идею: цель оправдывает средства. Это идея всех экстремистов. Только нормальные люди понимают, что многие средства никакой целью оправдать нельзя.
– Кто был против Высоцкого в роли Жеглова?
– Лапин и его окружение. Высоцкого на телеэкран не пускали категорически. Пришлось приложить титанические усилия, чтобы утвердить Володю на эту роль.
– Почему в картине он не поет?
– Мы много думали по этому поводу с Говорухиным и, наконец, пришли к выводу: как только артист возьмет в руки гитару, в кадре будет уже не Жеглов, а Высоцкий. В жизни люди редко поют на работе, особенно, когда охотятся за бандитами.
– С Высоцким работалось весело?
– Без проблем. Он обладал нечеловеческой популярностью. Из Одессы всегда было трудно дозвониться в Москву. Володя снимал трубку, представлялся девушкам-телефонисткам, но ему обычно не верили. Он клялся, божился, ругался. В доказательство однажды сказал: "Мы завтра уезжаем в Москву, приходите на вокзал, подарю свою книгу". Девушки пришли, встали в сторонке, но к Высоцкому подойти так и не решились.
– По жизни Высоцкий был близок к преступному миру?
– Это одна из легенд. Мол, сидел, уголовник… Очень многие, особенно фронтовики, верили, что он воевал. Нет, с блатными Володя не водился. Бандиты и талант – вещи все-таки несовместимые…
– С любимым артистом понятно, а кто ваш любимый писатель?
– Маркес и брат Аркадий. Я их безумно любил и люблю.
– Интересно, что вы считаете своим наибольшим успехом в жизни?
– Мне кажется, все еще впереди. Я обязательно что-нибудь еще отчебучу!..
Михаил Сердюков, Нью-Йорк-Москва, Российская газета
Tweet
