Как работали зондеркоманды, уничтожавшие трупы в Бабьем Яре

Из-за покушения на Гейдриха и его смерти (конец мая 1942 года) Блобель приступил к исполнению приказа только летом 1942-го. Весь остаток года он «трудился» на бывших польских землях, начав с могильников в Собиборе, Хелмно, Белжеце, Треблинке и Аушвице.

Узники соответствующих лагерей, непосредственно занимавшиеся эксгумацией, назывались не всегда одинаково: «зондеркомандо», «грубенкомандо», «лайхенкоммандо» (от немецких gruben и Leichen — «копать» и «трупы»). У последнего обозначения двойной смысл: трупы были объектом этой работы, но трупами, то есть обреченными на смерть, были и ее субъекты. Покончив с трупами, кончали и с теми, кто их выкапывал и сжигал.

Разумеется, Блобель искал технологический идеал для своей миссии. Но если мобильные газовые камеры были возможны и даже существовали, то крематории на колесах — нет. В Хелмно были опробованы фосфорные зажигательные бомбы, но огонь перекинулся аж на близлежащий лес. В итоге самыми эффективными были признаны гигантские костры-штабеля: тела и дрова, слоями и в определенном порядке уложенные на железных решетках, покоящихся на рельсах. В ноябре 1942 года в Берлине, в РСХА, Блобель обобщил свой опыт и прочел лекцию для группы товарищей — тонких специалистов по окончательному решению еврейского вопроса.

В первой половине 1943 года «Операция 1005» переместилась в Вартегау и на оккупированные территории СССР: Львов, «9-й форт» в Каунас, Малый Тростенец. В начале августа (а скорее, в конце июля) 1943 года Блобель прибыл в Киев, где разбил свой личный состав на две команды. Одну, под командованием оберштурмфюрера СС Бауманна, своего заместителя, отправил в район Днепропетровска («Команда 1005б»), а с другой («Команда 1005а») остался в Киеве.

Кандалы на босу ногу

Непосредственно в Бабьем Яре командовал штурмбанфюрер СС Генрих Тонхайде, один из руководителей и участников расстрелов 29–30 сентября 1941 года. Личный состав «Команды 1005а» — а это около 70 человек — был укомплектован исключительно офицерским и унтер-офицерским составом СД. Размещены они были в приспособленном под казарму каменном здании наверху оврага. Около 40 человек из команды Бауманна 5 сентября 1943 года были возвращены в Киев и влились в ряды тех, кто занимался «разземлением» евреев в Бабьем Яре. Две команды при этом не перемешивались, а распределились по днищу оврага, растянувшись примерно на два с половиной километра.

Два контура охраны района работ: внутри оврага и по его краям, КПП на въезде, сторожевая будка с пулеметным гнездом напротив выходов из землянок (немцы называли их бункерами), по периметру ходили часовые с собаками. Количественная пропорция к «фигурам» (так пренебрежительно эсэсовцы называли свою рабсилу): один эсэсовец — на пятерых-шестерых.

Фронт работ в Бабьем Яре предполагал несколько фаз. Первая началась в начале августа и продолжалась до 17 августа: строительство лагеря, установка по периметру оврага трехметровых маскировочных щитов. Окружающую территорию объявили запретной зоной и засадили деревьями, чтобы скрыть от любознательности советской авиации. Всей этой подготовкой занималась первая бригада — 100 мужчин и 13 женщин, — приведенная в овраг еще в начале августа: часть этой бригады была возвращена в Сырец.

Вторая фаза включала поиск и обнаружение могильников и выкапывание трупов. В это время вовсю использовался экскаватор, снимавший в поисках могильников «саркофаг» — верхний слой земли, достигавший в некоторых местах 4–5 метров.

Эта фаза началась 17–18 августа, а 25–27 августа уже приступили к третьей — к кремации. Ее элементами были штабеля-костры (сами узники называли их «печами»), сложенные по самой передовой методике от Блобеля и Тонхайде. На плане такой штабель — прямоугольник 5 на 10 м, иногда — квадрат со стороной около 10 м. Фундаментом служила мозаика из гранитных плит с разоренных еврейских могил с расположенного поблизости Лукьяновского еврейского кладбища. На плиты ставились рельсы, а на них — чугунные решетки-колосники (ажурные оградки могил все с того же еврейского кладбища).

На решетки из оград — слоями — укладывались трупы (или останки) и политые нефтью и керосином сосновые дрова и хворост. Нижний слой — тот, где рельсы, — пустой: он отвечал за хорошую тягу. В каждом слое трупов было примерно по 250, а самих слоев, постепенно на конус сужающихся, могло быть от 10 до 20.

Общее количество трупов в одном штабеле колебалось от 2,5 до 4 тысяч, а высота самих штабелей-костров доходила до 2,5–3 метра. Для того чтобы взгромоздить трупы и дрова так высоко, возводились временные леса-сходни. И трупы, как выразился В. Кукля [2] (одна из немногих «фигур», кому удалось бежать) «скирдовались» («Как скирдуют хлеб, точно так же мы и людей скирдовали»).

Факельщики поджигали нижний слой с разных сторон: первыми загорались волосы и только потом занималась плоть. Штабель горел сутки или несколько дольше, на его месте оставалась куча золы. Ее просеивали через сито — искали золото и драгоценности. Сравните у Н. Панасика, еще одного оставшегося в живых свидетеля: «Были там золотоискатели, т.к. оставалось после сжигания много золота, особенно у евреев, которых расстреливали: часы золотые, портсигары, ложки, вилки, эти вещи отбирались немцами, и они жили за счет этих вещей. Каждый день собирали несколько кг золота».

Но оставался не только пепел, но и непрогоревшие кости. Их тоже нельзя было оставлять — улика! Их нужно было дробить и перемалывать, но если на Западе, в лагерях смерти, «команды 1005» были оснащены специальными дробильными машинами, то в Бабьем Яре тот же эффект достигался вручную, обыкновенными ступками-трамбовками — и все на тех же гранитных плитах с кладбища. Пепел и костную муку рассеивали прямо в яру.

Всего же таких прогоревших штабелей, согласно В. Кукле, было 70–80, то есть зажигалось по 2–3 печи в день. Эти параметры выводят на минимальную сводную цифру в 175 тысяч сожженных трупов или останков. Но сам Кукля дает и структурированную, хотя и несколько меньшую личную оценку: 90–95 тысяч трупов в Бабьем Яре, 35 тысяч — в противотанковых рвах поблизости и 20 тысяч — из газвагенов, итого — около 150 тысяч трупов. Вот он — итог двухлетней деятельности немецкой оккупационной власти в Киеве. И это — без расстрелянных в Дарнице, в Голосеевском лесу, в Лавре!..

…Когда началась кремация, из гигантских костров повалил дым. Сразу же приехала городская пожарная команда, но ее попросили больше не беспокоиться и не беспокоить. Ночью облака отсвечивали заревами от этих гигантских костров-печей.

Из оврага понесся невыносимо омерзительный, сладковатый трупный запах. Охранники из СД и сами не могли подолгу его выдерживать: почти без перерыва они курили и пили шнапс. Часто в обонятельном букете возникал римейк жареной отбивной: это значило, что огонь лизал «свежезабитую» плоть тех, кого по несколько раз в день немцы привозили на смерть в Бабий Яр из киевских тюрем. Их теперь не бросали в ямы и рвы, а сразу же сжигали.

Впрочем, их и не расстреливали уже. В распоряжении киевской полиции и городской СД были газвагены, или душегубки. Полицейский водитель подвозил такой воронок с живыми еще смертниками до КПП в овраге и передавал руль офицеру из «1005а». Тот подгонял машину вглубь оврага, поближе к подготовляемому штабелю. Там он останавливался, переключал выхлопную трубу газвагена на кузов, двигатель ставил на полную мощность.

Узники открывали кузов, вытаскивали трупы и несли к штабелю. После чего тот же офицер отгонял душегубку на то же КПП, где сидел и, заткнув нос, курил ее первый водитель.

Сама рабочая команда в Бабьем Яре, хоть и классическая Leichenkommano, но называлась иначе: Bau-Batallion (строительный батальон). В целом ее численность поддерживалась в интервале от 320 до 350 человек.

Ядро команды составляли узники Сырецкого концлагеря [3] или приписанных к нему филиалов. Всех, кто попал сюда 17–18 августа или позже, размещали в землянках. Одна большая группа, в 80 человек, по сообщению Н. Панасика, прибыла в Сырец из Белой Церкви и, возможно, Полтавы: доставили их с комфортом — на газвагене. Назавтра всю группу отвели из Сырца пешком в Бабий Яр, в лагерь «1005».

О кормежке и гигиене. Утром и вечером — по неполному литру несладкого кофе, на обед — литр баланды из нечищеной картошки, на ужин — просяной суп с «лушпайками» [4], 250 г хлеба. Воды — никакой, ни питьевой, ни технической, так что узники не мыли даже руки.

Первое, что происходило с узниками по прибытии в овраг, — перемена обуви. Заставляли разуваться и бросать полные вшей ботинки в кучу обуви: август же, тепло! А взамен — кандалы на босу ногу!

И это не метафора! Каждого подводили к кузнецу. Каждому полагалась цепь в 70 см длины, состоящая из 22 звеньев-колец, скрепленных с примитивными железными хомутами на ногах. Такая ножная «бижутерия» позволяла передвигаться в полшага и как-то работать, а вот сбежать, не расковавшись, не получится! Трижды в день охранники проверяли и кандалы, и цепь.

Вот несколько ярких свидетельств о «работе» с рабочих мест:

СД обращалось со своими «фигурами» крайне жестоко, требуя от них только одно: работу! Перекуры не приветствовались, но и заболеть было никак нельзя: иначе — в «госпиталь», то есть в горящий штабель.

За пару часов до смерти

Так что желание убежать с такого ра­бочего места можно понять. Первый, кому это удалось, — причем в одиночку! — был советский военнопленный Федор Завертанный (предположительно — во время «командировки» на еврейское кладбище): за это были расстреляны не только 12 «фигур» из его бригады, но и охранник СД, надзиравший за ними.

Собственно, трупы в овраге практически «закончились» 28 сентября 1943 года, то есть прямо накануне двухлетия «Гросс-акции» (29–30 сентября). Последним был вскрыт могильник останков пациентов Павловской психиатрической больницы.

В этот день демонтировали маскировочные щиты и заложили последний штабель — всего на несколько сот трупов. Укладывая рельсы на плиты, узники отчетливо понимали: этот штабель — последний, он для них!

Более того: к ликвидации приступили немедля. Добрая половина узников (около 150 человек, целая землянка) были расстреляны в этот же вечер возле этого последнего штабеля. Назавтра к прощальному костру должна была присоединиться и вторая землянка.

Но расслабляться и праздновать столь радостное событие как завершение миссии «1005» в Бабьем Яре палачи начали уже в эту ночь, чем изрядно помогли успеху второй землянки в исполнении ее планов. Как помог этому и туман, опустившийся ночью в овраг, а под утро и заморосивший дождь…

Во второй землянке была небольшая группа, которая уже давно готовилась к побегу. План держался в тайне до самого конца, иначе наверняка кто-нибудь да заложил бы СД (так уже было однажды). В план входило: первое — открыть наружный замок (для чего у трупов были одолжены ключи от ненужных им больше квартир, и один из ключей подошел к замку, в чем Кукля смог удостовериться еще 16 сентября); второе — расковаться (для чего были припасены два перочинных ножичка и большие ножницы, также позаимствованные у трупов и хранившиеся в песке под спальным местом Панасика); третье — броситься из дверей прочь, навстречу смерти или свободе; и четвертое — рассыпаться по оврагу!

И представьте — план сработал, побег удался!

На то, чтобы открыть замок, у Кукли ушло два часа, считая от полуночи. Когда расковались все желающие, то есть примерно в полчетвертого, инициаторы распахнули рывком дверь и по двое, по трое с криками стали выскакивать из землянки. Охранники охренели настолько, что пулемет застрочил не сразу, хотя после этого уже не умолкал. Но застрелено было всего шесть человек, в том числе один из организаторов побега, коммунист Ершов.

Когда из караульного помещения и казармы, пошатываясь, стали вываливаться, трезвея, эсэсовцы, и в сырое небо полетели осветительные ракеты, беглецы уже рассыпались по Бабьему Яру. «Я бежал извилисто», — как скажет о себе Кукля.

Сколько народу убежало — в точности неизвестно, как неизвестно и то, кого из бежавших схватили (задерживали, кстати, многих, но чаще всего препровождали в полицию или швыряли в эшелоны на Запад, откуда наши беглецы бежали уже в два счета). Полтавские или белоцерковские, возможно, потянулись к своим и больше уже не подавали голос. «Киевские» же голос подавали, известны 26 или 27 их имен. Как минимум 11 из них оставили свидетельства о своем овражном опыте. Двое, Яков Капер и Давид Будник, даже написали сообща книгу.

А 29 февраля 1944 года в «Известиях» было опубликовано «Сообщение ЧГК о разрушениях и зверствах, совершенных немецко-фашистскими захватчиками в г. Киеве», большой фрагмент которого был посвящен тому, что они рассказали.

После этого стратегический смысл заниматься «Операцией 1005» утратился. А сама публикация сообщения ЧГК от 29 февраля 1944 года явилась уже окончательной демаскировкой — и соответственно провалом — миссии «Операции 1005». До мест массовых расстрелов на юге России — в Кисловодске, Ессентуках, Минеральных Водах, Ворошиловске (Ставрополе), Ростове-на-Дону, Таганроге и др. — Блобель и его люди уже не дотянулись.

Автор: Павел Полян, «Новая газета»