Власть криминала: образцовое ОПГ «Медведь»

В московском СИЗО-4 «Медведь»,  по-прежнему регулярно избивают заключенных, вымогают у них деньги, доводят до самоубийства. При этом следственный изолятор на своем сайте продолжает называть себя «одним из лучших СИЗО в России». Ну а раз так, то читателям, в том числе сотрудникам ФСИН, прокуратуры и Следственного комитета, стоит поподробнее узнать, как устроена жизнь в образцовом ОПГ «Медведь». Ой, простите, в СИЗО «Медведь».

Имя, фамилия и отчество начальника московского СИЗО-4 есть на сайте изолятора — Хорев Алексей Александрович, подполковник внутренней службы. Много раз приходя в СИЗО «Медведь» с коллегами по ОНК, начальника Хорева я так, мне кажется, и не видела: то отсутствовал, то занят. Ну и ладно. Мы ведь не к начальнику приходим, а к заключенным.

В одно из наших недавних посещений мой коллега по ОНК Москвы Андрей Бабушкин очень хотел, чтобы начальник Хорев сопровождал нас во время проверки. Заходим в кабинет с табличкой «Начальник». Там много народа, все в форме, только один мужчина, сидящий в кресле во главе стола, одет в синие джинсы и ярко-оранжевую кофту, расстегнутую до груди. Человек этот бросил на нас недовольный взгляд, не поздоровался, не представился, не предложил присесть, а продолжил наставлять сотрудников изолятора. Кто был тот человек в кресле начальника? Не знаю, но пойти с членами ОНК по изолятору он отказался.

Когда мы закончили проверку, коллега Бабушкин вновь решил зайти в кабинет с табличкой «Начальник». Во главе стола сидел все тот же мужчина, но уже без оранжевой кофты. На этот раз на нем была черная спортивная майка с большими вырезами на плечах, так, что отчетливо были видны его хорошо накачанные бицепсы. А на шее — массивная золотая цепь. Коллега Бабушкин уверяет, что это и был начальник изолятора подполковник Хорев. Не верю я Бабушкину. Не может офицер сидеть на рабочем месте в майке и с золотой цепью. Ведь не браток же из начала 90-х начальник следственного изолятора…

Монолог-1. Виктор, заключенный СИЗО-4:

— Здесь раньше форматы были другие. Хобот (Андрей Беляев-Вознесенский, арестован по ст. 228 (наркотики). — Е. М.) — он же Вор. Но сидит здесь в изоляции, и все подходы к нему через «шерстяную» хату («шерстяные» — непорядочные арестанты. — Е. М.). Связи у него нет, по телефону не поговорить. Вот я ему, к примеру, напишу: «Андрюха, братишка, я такой-то… Масса моментов меня здесь не устраивает.

Здесь над людьми издеваются, беспредельничают, деньги не по-воровски зарабатывают, надо что-то делать, давай увидимся и поговорим». И отправляю. Вот малява моя пошла к нему. Идет она по камерам и попадает не к Хоботу, а в камеру, что рядом — «шерстяную». Здесь ее вскрывают, читают, звонят Рожку (положенец СИЗО-4, назначается вором, следит за соблюдением «воровских законов», ведет переговоры с администрацией — Е.М.). Дальше Рожок вызывает, ну и всё, ничего хорошего для того, кто написал, потому что Вору захотел сообщить в обход.

Хобот в заблуждении находится. Если бы он знал, что вообще здесь происходит и как, скорее всего, много чего не происходило бы. С другой стороны, может быть, ему много чего пообещали. Здесь перед Хоботом был Юра (Юра Лазаревский (Юра Усоян), племянник и преемник убитого Деда Хасана. — Е.М.). Он тоже все время просидел в изоляции. Ему обещали свободу, срок маленький и так далее. Он сейчас в Красноярске, в Минусинске сидит (в ФКУ «Тюрьма», это учреждение известно тем, что там ломают воров. — Е.М). Срок ему дали лошадиный, и отправили в такое место…

А Рожок — это вообще никто. Но он «вязаный». (Рожок — Рожков Евгений Леонидович, обвиняется в совершении преступлений, предусмотренных в том числе ч. 1 ст. 209 (бандитизм), ч. 2 ст. 105 (убийство), ч. 4 ст. 162 (разбой) УК РФ. В настоящее время дело рассматривается в Московском областном суде — Е. М.) Просто он с милицией не имеет закрытых тем. Его авторитет на страхе…

В камере, где сидит Рожок, раньше сидел «Не буди» («Не буди» — Михайлов Михаил Викторович, по данным следствия является лидером Люберецкой ОПГ, в июне 2015 года осужден по  ст.222; ст.162 ч.4 п.п.а,б; ст.162 ч.4 п.п.а,б; ст.105 ч.2 п.п.а,ж,з,к; ст.209 ч.1 УК РФ. — Е. М.) Ему ПЖ [пожизненное] дали. Почему «Не буди»? Так у него на веках, когда глаза закрывает, наколка такая «не-бу-ди». Тогда тоже были все эти моменты. «Не буди» говорил, мол, давай, сейчас денег заработаем. Что тут время терять… 

^{«Не буди», он же Михайлов, лидер Люберецкой ОПГ. Фото: indexagency.ru}

Но среди «людей» (т.е. среди воровского мира. — Е. М.) так нельзя, это развал. Но здесь так и будет, пока Рожка и Малыша не уберут (Малыш — Щипанцев Сергей Александрович, по данным следствия, является членом люберецкой ОПГ, осужден по ст. 162 ч. 4 УК РФ. Срок — восемь лет шесть месяцев с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима. — Е.М.). Малыш здесь сидит уже 6 лет. А со стороны администрации их прикрывает Саша-майор. Он в майке по изолятору любит ходить, накачанный такой. Рожок — он просто официально, а Малыш неофициально, все идет через него, все он решает. Вот, допустим, Хобот начнет сейчас возмущаться, если он серьезно воткнется, его хлоп — и увезут отсюда.

Хорев (начальник изолятора. — Е.М.) вообще право голоса тут не имеет. Ну только если совещательный. (Смеется.) Но зачем ему свой голос обозначать? Есть Саша-майор, начальник оперчасти. Его интерес в этом — дисциплина и деньги. Даже нет потребности в активистах, сексотах… Куда ни ткни пальцем, закрытых тем нет.

Вот мне говорят: так-то, мол, ты все правильно делаешь, про людские <воровские> законы говоришь… А что бы тебе не поговорить по-нормальному? Давай поговорим. Может, надо у тебя кого-то убрать или посадить? Это сотрудники говорят.  И тот же Рожок может сказать: может, тебе кого надо убрать или кого-нибудь посадить? Понимаешь, они одинаково говорят. 

 Малыш

^{Удивительно, но Малыш (справа), находясь в СИЗО, подолгу сидит в соцсетях, любит «Одноклассники» / Вконтакте}

В камере Малыша девять человек. Мужчины здесь все рослые. Но у Малыша особо выдающиеся данные. Думаю, ростом он метра два, не меньше. Малыш, одним словом.

Малышу лет 35, не больше. В разговоре — милейший человек. Спрашиваю, почему сидит так долго в этом изоляторе — целых шесть лет. «Да вот, — говорит, — следствие, суды…» Вы можете подать жалобу в ЕСПЧ по поводу затягивания рассмотрения вашего дела. «У меня, — улыбается, — апелляция уже в Верховном суде. Ждем решения. Мне осталось-то сидеть всего два с половиной года». В колонию ехать не собирается…

Еще один сокамерник Малыша (мужчина в возрасте) сидит здесь с 2007 года. Его ненадолго отправили в колонию, а затем вернули. Здесь он уже безвылазно с 2011 года. В общем, камера старожилов.

Камера эта, сразу видно, знатная. Здесь тоже шторки (синие с желтым солнышком), но не на окнах, как в камере у Рожка, а на стеллажах с продуктами. На лавке у стола большое оранжевое пластмассовое ведро, прикрытое крышкой, на которой лежит половник с масляными подтеками.

— Суп мы там варим. Кипятильником, — охотно поясняет Малыш.

— А кто варит-то?

— Ну повар. Он сейчас на прогулку пошел. Не доварил.

— А у вас в камере есть повар?

— Да нет. Мы все по очереди готовим…

Ну да, я даже себе это представила: Малыш разливает суп всем сокамерникам по тарелке, затем моет за всеми посуду… Потом звонит Рожку, забивает стрелку, набирает номер Саши-майора. Саша-майор отдает команду дежурному оперативнику. Оперативник заходит за Рожком, потом за Малышом, и все вместе они идут по камерам дела решать…

^{Малыш — на 28 секунде репортажа о суде над люберецкой бандой}

Монолог-2. Виктор, заключенный СИЗО-4:

— Они там все одних масштабов сидят, в каждом по 170 кг веса. Один отвечает за  продол <коридор>, другой — за корпус, третий — за целое здание. За корпус отвечает Афоня (Афоня — Александр Афанасьев, в СМИ неоднократно упоминался как лидер измайловской ОПГ, 14 января 2016 года осужден по ст. 162 (разбой) на 12 лет с отбыванием наказания в колонии строгого режима. — Е. М.). Все сидят вместе с Рожком. Скучковались.

Рожку, наверное, пожизненное дадут. Как можно, чтобы нами всеми управлял человек, которому, может быть, светит ПЖ? Это человек, который не имеет будущего, не думает о завтрашнем дне. Сколько ему еще осталось пожить вот так? У него же впереди «Черный дельфин» или «Вологодский пятак», где он будет, как лягушка растопыренная, с мешком на голове на прогулку ходить… Понимаешь? Поэтому он так себя сейчас ведет. Нет тормозов.

На месте Рожка должен быть тот, который в корень проблемы смотрит, сплеча не рубит, который на свободу собирается. Это нормально, десятками лет так было заведено. То, что сейчас, — это не воровское. Это — бандитизм. Воровское — это людское, это общепринятое. В замкнутом пространстве это — самый оптимальный вариант. А Рожок — жестокий человек. Не то слово. Он — потерянный человек, этот Рожок.  

 Власть криминала

Заходим с коллегами по ОНК в «красную», то есть сотрудничающую с администрацией камеру. Все злые, раздраженно бросают:

— Вы бы зашли час назад, увидели бы, что здесь было. Мы в бане были. Один не пошел, здесь остался. Сотрудники обыск устроили. Все наши вещи побросали, белье — грязное, чистое — все вместе, все вывернули наизнанку. Что искали, непонятно. Мы же с администрацией сотрудничаем. Что им надо от нас? Никогда такого не было. Да пошла теперь эта администрация! Эти коррумпированные сотрудники. Они вместе с этим криминалом. Напишешь заявление в санчасть по здоровью, чтобы врач посмотрел, таблетки дал, так на следующий день приходят эти… 6—7 человек, ну здоровые такие, — Рожок, Малыш и кто с ними там вместе сидит, — и избивают.

— За что избивают-то?

— Что обращались в санчасть. Людей отрывали от дел…

— А как они могут сюда прийти? Они же в других камерах сидят.

— Ну так с ними сотрудник приходит. Это обычно часов в 6—7 вечера бывает, когда режимники уходят, остаются только оперативники. Вот оперативник их и приводит. Дверь остается открытой. Сотрудник стоит в коридоре, ждет, пока они тут с нами разберутся. (Замечу, что рассказывают это заключенные членам ОНК уже не шепотом, как раньше, а в открытую, при сотрудниках изолятора с включенными видеорегистраторами. — Е.М.)

— Вот у меня справка есть, — вступает в разговор еще один заключенный — Сергей. — Акт о телесных повреждениях от 27 ноября 2015 года. Тут написано: «Двухсторонняя параорбитальная гематома, ушибленная рана правой надбровной области». Справку мне эту дали только потому, что конвой не хотел везти меня на суд в таком виде. У меня все лицо было черное от побоев. Затребовали освидетельствования. А так бы ничего не дали.

На следующий день после того, как нас здесь побили, пришел оперативник. Григорий зовут его. И сказал, чтобы я написал объяснительную, что это я сам ночью упал со второго яруса. Ну я и написал.

— Когда к врачу приходишь, он вначале спрашивает: ты «черный» или «красный» (то есть криминалитет или сотрудничаешь с администрацией. — Е.М.)? От этого зависит, будут тебя лечить или нет, — рассказывает сидящий за столом молодой парень.

— Вот я знаю, что мне 2 года сидеть. Я их отсижу и выйду. У меня дома дети. А этот криминал приходит, провоцирует. Я не хочу, чтобы мне еще 10 лет дали, —  говорит еще один заключенный, лет пятидесяти.

— Когда нас эти накачанные избивали, — присоединяется к разговору еще один арестант, — то сказали, что если мы будем писать заявления в санчасть, то они нас посадят в 309-ю камеру.

Монолог-3. Виктор, заключенный СИЗО-4:

— В сентябре у нас Юсуфа избили. В карцере был. Зацепился, воткнулся, ну и выключили регистраторы <сотрудники> и дали ему… Ему больно было. Корчился. Били в пах так, что детей, может, теперь не будет…

Спрашиваешь, ему помощь оказывали? Какая помощь?! Тебе здесь помощь окажут, когда ты уже холодный будешь! Здесь никто не работает. Только конвой. Ходят взад и вперед, двери открывают. Больше здесь никто не работает. Зачем, если у них и так все в порядке. Они помимо зарплаты еще получают зарплату. Терапевту Малыш говорит, что надо кого-то отвезти на «Матросску» <в больницу>. Его везут после того, как он это сказал. Терапевт беспрекословно подчиняется Малышу. Не от руководства изолятора, а непосредственно от Малыша получает указание. И готовит бумаги. И получает за это дополнительно деньги. И не только за это, за конкретную процедуру… Все очень печально на самом деле…

 «СИЗО овладели бандиты»

Идем в 309-ю камеру. Судя по всему, это пресс-хата. В ней 39 человек. В основном по 228-й статье (наркотики) и 158-я (кража). Но есть и по 159-й  (мошенничество). Все сопровождающие членов ОНК сотрудники с видеорегистраторами. Открывают камеру. На пороге, плотно прижавшись друг к другу, стоят заключенные и не допускают в камеру ни работников ФСИН, ни членов ОНК. Тут один из сотрудников изолятора по фамилии Клименко и говорит членам ОНК Москвы (Валерию Борщеву, Любови Волковой, Елене Масюк): «А чё вам делать в камере-то? Зачем вы хотите зайти?» Борщев отвечает: «Хотим проверить условия содержания». — «А они, — Клименко показывает на заключенных, — не хотят, чтобы вы проверяли и заходили к ним в камеру. А вот я могу войти в камеру».

С этими словами капитан Клименко стал протискиваться в камеру между заключенными. Не протиснулся. Никто из шести сотрудников изолятора подвиг капитана Клименко повторить не рискнул. Камера осталась недоступной и для сотрудников, и для членов ОНК. Как сказал один из моих коллег: «СИЗО овладели бандиты».

 Комментарий правозащитника, члена ОНК Москвы Валерия Борщева об увиденном в СИЗО-4:

«Это очень серьезный факт, поскольку это не частный случай. Мы наблюдаем возрождение так называемых пресс-хат. То есть камер, куда следователи направляют неугодных подследственных, где с помощью криминала, с помощью самих же сидельцев над ними совершается насилие, чтобы они стали более податливыми.

Система пресс-хат была очень распространена в 90-е годы, и мы с моим другом, ныне покойным Валерием Абрамкиным, приложили много усилий, чтобы бороться с этим злом. И в какой-то момент мне показалось, что в Москве это зло практически искоренено. Но 2 года назад в Бутырке мы получили известие, что там есть пресс-хата. Мы туда сходили, был серьезный разговор с начальником СИЗО Телятниковым в присутствии прокуратуры, и, как мне кажется, там были приняты меры.

Но то, что мы увидели в СИЗО-4, — это я расцениваю как вызов, просто вызов. Мы слышали от многих заключенных, что им угрожают, если они не будут вести себя подобающим образом, что их отправят в 309-ю камеру, куда попасть страшно, потому что человек, попадая туда, подвергается насилию, и этим пугают.

309-я камера в СИЗО-4 имеет именно такую репутацию — как место, где совершаются насильственные действия, чтобы сломать заключенного. Мы столкнулись с откровенным правонарушением. С тем, что называется «воспрепятствование общественному контролю».

Но здесь факт более страшный, просто вопиющий. Нас туда не пустили не сотрудники СИЗО, а обитатели этой камеры. Почему в СИЗО-4 дана такая власть криминалу?!

Правила внутреннего распорядка (ПВР) обязывают сотрудника СИЗО при входе в камеру дать приказ: «Встать! Построиться». Тут такого приказа не было. У меня такое предположение, что капитан Клименко, который, судя по всему, куратор этой камеры, просто боялся, что заключенные этот приказ не выполнят. Тут не просто нарушение ПВР, тут мы видим, что криминал в четвертом СИЗО получил действительно опасную власть».

Монолог-4. Виктор, заключенный СИЗО-4:

— Вот смотри. Приходит бумага от Рожка: «Гоните ОНКашников в шею и не пускайте их на порог!» Потому как они мешают. Рожок обращается ко всем на централе и объясняет, что ОНК лезет туда-сюда, и сейчас всё зажмут, всё заберут. Ну телефоны например… А ведь все в изоляторе идет через одно место. Через одного человека — Сашу-майора. Если они узнают через Рожка и Малыша, что у кого-то появились свои «ноги», т.е. милиционер, который может принести телефон, — задерживают. Конкретный бизнес. Тут всё, даже все симки, всё конкретно пеленгуется. Зэк сам скажет родственникам, куда перевести деньги, чтобы телефон был. Но гарантий никаких. Только слово. Если что — не получилось, «милицейский запал».

Вот недавно мешок принесли, 100 штук телефонов, по 15 тысяч каждый. За три дня все телефоны расходятся. В течение месяца все телефоны выбивают. Старые забирают, кто-то может схитрить, иногда сотрудники могут себе зажулить. Но каждый месяц 100 телефонов расходятся. Какой заработок — посчитай. Сам Саша-майор телефоны не носит. Несет какая-то тетка, схвати ее — и все расскажет. Наркотики несут те, кто не знают, что несут. Они несут цветное белье, клей для обоев… А с этим будет и то, что надо, вперемешку…

Наркотиков здесь хватает. Метадон и героин. То, что любят ребята. Это — рычаг. То есть ты на крючке, с тобой гораздо легче работать. Это для общей массы — запрет. Только белая кость потребляет. Здесь ничего не покупается. Это — угощение.

Я знаю человека, он не имел к наркотикам отношения. Встречаю через полгода… что с тобой? Ручки покажи… Да ты ж колешься, а кто тебе дал? Кто тебе дал первый раз попробовать? Он мне сказал. Ага, все понятно. Он это делал не сам, а по команде. Подсаживают.

Изолятор фактически держит опер. А что тут удивительного? Хорев — это «хозяин». А «кум» — это Саша-майор. Есть 4-й продол <коридор>. Там, где должен «кум» общаться. Это в теории. А на практике там, в кабинете Саши-майора, собираются они (Рожок, Малыш) и зовут того, кого им надо (то есть того заключенного, с кого хотят получить деньги. — Е.М.). А Саша-майор в это время стоит за дверью и слушает. Если он слышит, что что-то не так, открывает дверь и говорит, что комиссия приехала или еще что.

^{Малыш во внутреннем дворике СИЗО-4. Фото: Вконтакте}

Иногда Рожок и Малыш зовут к себе в камеры или сами приходят. Вместе с сотрудником. Сотрудник рядом стоит. Закрывает и открывает дверь.

Заехал, допустим, кто-то по части 4-й статьи 159 и отказывается платить. Что происходит? Спускают его на сборку <сборное отделение>. Подходят с пристрастием: кровь, караул! Так же нельзя. Как-то говорил Малышу, этому перекачанному: «Остановись, не бей кулаком хотя бы, бей ладошкой». А он: «А что такого-то? Он заслужил». Деньги, которые берутся со 159-й и с барыг (ст. 228, наркотики. — Е.М.), — это грязные деньги. Настоящим ворам такие деньги не нужны.

Рожок — жадный и подлый. Вот в расход он пишет 100 тысяч за месяц — «за встречи» (в кабинете Саши-майора). Или 150 тысяч — «за встречи». Никто же не пойдет спрашивать: отдавал ли и сколько?

Приход-расход по всей тюрьме нужно свести. Есть ответственный, ему «на общее» каждый месяц приходит от каждой камеры в пределах 10 тысяч. На старом корпусе 28 людских хат. Ну и дальше новый корпус, там тоже камеры. Все приходит в одну камеру, к Афоне. И он уже выводит общую сумму, допустим, 500 тысяч. Чистыми деньгами.

Еще можно договориться за деньги перевестись в другую камеру. Перевод в другую камеру — это тоже заработок. Можно за 5 тысяч. А если человек имеет возможности, можно и за 100 тысяч. По ситуации. Деньги идут Рожку. Он на банковском счете их держит. Точнее, на банковском счете своей жены — Инны. У жены Рожка несколько счетов. Оттуда и распределяются потоки. (По имеющейся информации, деньги аккумулируются не только на счетах Инны Алексеевны Рожок, но и на счетах жены смотрящего за старым корпусом Афони (Александра Афанасьева) — Инги Климентьевны. Для сведения правоохранительных органов: номер одного из счетов в Сбербанке есть в редакции. — Е.М.)

Автор: Елена Масюк,   член СПЧ, член ОНК Москвы, НОВАЯ ГАЗЕТА