«Мы всегда выступаем буфером между двух баррикад…» Исповедь бойца «Беркута» на подступах к Кабмину

Когда на акциях протеста повышается градус накала, народ встречает противодействие в лице «Беркута». Сегодня элитное спецподразделение стало для митингующих едва ли не олицетворением зла. Как относятся к происходящему сами милиционеры?

 Текст и фотография: Алена Медведева, «Репортер»

«Репортер» спросил об этом рядового «беркутовца», 30-летнего Павла. 24 и 25 ноября его рота дежурила у Кабмина, где и происходили основные столкновения

— Ваша работа предполагает большую физическую нагрузку. Что самое тяжелое?

— Попробуйте постоять 8–10 часов в бронежилете под дождем, как мы сегодня, еще и удержать толпу. С футбольными болельщиками проще: главное — вычислить очаг агрессии и погасить его. Да и запал у фанатов быстро пропадает. А на политических акциях в людях специально агрессию подогревают, чтоб они на нас шли. Вот смотрите, на нас напирают, выкрикивают оскорбления, пытаются ударить, а мы стоим и терпим до последнего.

Мы имеем право на защиту по закону? Абсолютно. Говорят, это мы первые брызгаем в народ газом. Да вы посмотрите несмонтированное видео, кто первый в лицо брызгает! Сперва стоим и молчим, потому что мы в противогазах, а провокатор нет, и если я ему брызну, то сетчатку глаз повредить могу. Но когда накал сильно нарастает, то и я брызгаю, потому что провокатор не успокоится, пока я это не сделаю. А страдает кто?

Незащищенные мирные гражданские. Люди часто не понимают, что наша цель — не морду кому-то начистить. Для того чтобы разогнать толпу перед Кабмином, пустив дубинки в ход, хватило бы минут 15. Но мы всегда выступаем буфером между двух баррикад, чтобы никто никого не покалечил.

— С какими провокациями вы сталкивались за 12 лет работы?

— Самое похабное — когда инвалидов и пенсионеров на передний план выставляют и сзади толпой их подпирают. Как будто они сами на нас идут.

— Но инвалиды и пенсионеры вряд ли бросаются на вас с кулаками?

— Бывает, что бросаются. А то и прямо в лицо плюют. В обычной жизни ушел бы, не воевать же с ними. А тут куда уйдешь? Понятно, что спецсредств мы тогда не применяем, но как же в душе обидно, когда какая-нибудь старушка начинает меня проклинать, семью мою: «Чтоб твои дети не дожили до лучших времен…» А у меня два сына растут, и за них я б все… (машет резко рукой, подавляет эмоции). Но ты на службе — стоишь, молчишь, глотаешь.

— Как же вам удается держать себя в руках?

— Когда нас на работу берут, то проверяют психическую уравновешенность. Еще с нами психологи работают, настраивают перед акциями, чтобы мы внимания не обращали на оскорбления. И коллеги поддерживают, чтобы человек не сорвался: это ж люди не нас винят, а тех, кто за нашими спинами, в другом лагере. А перед каждым выездом у меня один аутотренинг: «Господи Боже, помоги».

— Как жена вас сегодня провожала?

— Спала, как любой нормальный человек в 5 часов утра. Последний раз я ее видел вчера утром — встала. Я хотел пожалеть, говорю: отдохни. Но она завтрак приготовила, потом бутерброды на обед замотала — приятно. Нашим женам памятники надо ставить! У меня же старшему пацанчику 10 лет, а младшему 1,4 года. Я в два ночи прихожу, а в пять снова ухожу — неделю меня семья не видит.

— Зарплата у вас всего 4,5 тысячи гривен. Зачем вам все это?

— Да я в милиции работать с детства мечтал! Это мужская работа, люди ее уважают, и даже те, кто очень не любит, боятся. Считают, если уже «беркутовцев» позвали — мы обязательно закончим дело.

— В обычной жизни вы сталкиваетесь с теми, против кого стоите на службе?

— Бывает. Особенно часто в 2004-м встречали на улице людей, чье наступление сдерживали. Но в драку ведь лезут те, кому заплатили, нам-то они часто признаются, почему пришли сюда. Посмотрите видео, начиная с 2001 года, когда шли митинги «Украина без Кучмы», потом за 2004 год, за 2006-й, за 2009-й… Вы много одних и тех же лиц найдете среди стоящих на видных местах и держащих флаги. Мы уже их всех знаем, многие даже здороваются, улыбаются. А еще мы у них уточняем, сколько нам стоять придется. Им же за определенное количество часов платят, после чего они уйдут.

— А часто ли ваши родственники или друзья оказываются «по другую сторону» баррикад?

— Во времена Оранжевой революции многие семьи разделились на два лагеря. Моя жена была за одних, я за других. Мы с ней по телефону дебаты вели. Но когда я на службе, мои личные политические взгляды никого не касаются. Я не защищаю ни одну из политсил.

Рация моего собеседника оживает.

— Пора! — говорит он и присоединяется к своей роте, которая снова направляется к митингующим.