Больше тысячи мирных граждан Украины находятся в заложника у Путина

По данным правозащитников в российском плену находятся около тысячи гражданских пленных. Среди них есть украинцы, попавшие в плен еще в марте. Россия скрывает их имена, создает невыносимые условия в колониях и изоляторах, не допускает к ним адвокатов. Обмены пленными — остаются единственной возможностью их освобождения.

Издание «Ґрати» рассказывают, как родственники пленных из Сумской и Киевской областей пытались найти и освободить своих близких.

Пустая остановка с табличкой «Бурынь» на въезде в город. За поворотом — закрытая заправка. Перед остановкой — заброшенное двухэтажное здание поста ГАИ, где еще валяются зеленые упаковки со звездой от армейских сухпайков и пустая пачка папирос «Прима». Здесь стоял блокпост российских военных.

Бурынь — районный центр в Сумской области, расположенный в 40 километрах от границы с РФ. Российские войска зашли сюда в первые же часы вторжения. В течение месяца через Бурынь в направлении Киева двигались колонны военной техники. Когда в начале апреля войска отходили, взорвали за собой мост в соседнем Чумаково.

Чтобы обеспечить армии беспрепятственный проход, вдоль всего коридора россияне установили блокпосты. Проезжающих через них местных жителей тщательно проверяли.

13 марта на блокпосте возле остановки на въезде в Бурынь россияне задержали троих мужчин: Ярослава Чащина, Андрея Белого, Алексея Безверхого. После этого они оказались в плену в России.

Андрею Белому 35-лет, он занимался изготовлением памятников в Бурыни. Его друг детства 31-летний Ярослав Чащин работал в Киеве охранником. Сразу после вторжения Ярослав отправился в Бурынь, где живут его жена с маленьким ребенком и мать. Дорога заняла три дня — транспортного сообщения уже не было, и мужчине приходилось идти пешком. Алексей Безверхий работает в полиции в Бурыни, ему 21 год.

Местные жители рассказывают, что россияне не захватывали город, но пытались наладить контакты с местными властями. Машины с российскими военными регулярно видели возле здания бурыньской полиции. Россиянам предоставили в поселке жилье и обеспечили горючим и продуктами  .

Тем временем ситуация с едой для жителей города ухудшалась. Магазины без поставок опустели, местные фермеры раздавали молоко и масло. Муку и хлеб доставали на хлебозаводе — по одной буханке в руки. Стояли большие очереди.

Ярослав, Андрей и Алексей тоже отправились за хлебом. Домой они уже не вернулись. Родные отправились на их поиски, которые до сих пор не окончены.

«Вы женщины, вам проще будет с ними договориться»

Через четыре месяца в Бурыни мы встречаемся с Уляной Белой — женой Андрея, и матерью Ярослава Людмилой Савченко. Женщины приезжают на велосипедах на встречу в центральном парке города. Они решились на общение с журналистами в надежде хоть как-то повлиять на возвращение родных из плена.

Людмила рассказывает, что когда ее сын без предупреждения не пришел домой перед наступлением комендантского часа, она старалась не думать о плохом и надеялась, что он заночевал у друзей. Трубку Ярослав уже не брал. Также безрезультатно пыталась дозвониться до мужа Уляна, живущая по соседству.

С самого утра 14 марта женщины отправились к родителям полицейского Алексея, с которым они были вместе накануне. Но там не было ни полицейского, ни Андрея с Ярославом. Тогда они пошли в полицейский участок: Алексей должен был заступить на работу, но не пришел. Об исчезновении сотрудника в полиции ничего не знали. После чего Людмила с Уляной поехали на своих велосипедах на блокпост.

«А не проезжала тут вчера вечером машина?» — спросили они у российских военных, описав автомобиль и троих мужчин.

Те позвали старшего, и он начал их расспрашивать.

«А чей муж Андрей? А чей Ярослав? А Ярослав — это у кого девочка, девять лет? Он сильно плачет», — спрашивал военный, а потом подтвердил, что мужчины у них — задержаны.

Причины он называть не стал, но сказал, чтобы женщины уезжали, а мужчин отпустят через три часа.

От блокпоста Уляна и Людмила поехали прямиком в полицию, где попросили полицейских помочь договориться об освобождении. От них сначала отмахнулись: отпустят. А потом посоветовали самим вести переговоры.

«Вы женщины, вам проще будет с ними договориться, вас не тронут» — сказали им в полиции.

Около полудня Ярослав и Алексей вдруг позвонили родным.

«Езжайте домой, нас скоро отпустят, тут тоже люди», — сказали они. Рядом явно стояли военные.

Мужчин не отпустили ни через час, ни через два, ни через три. Их телефоны были отключены. Людмила с Уляной снова сели на велосипеды и поехали на блокпост. Там они вновь попытались договориться с российскими солдатами отпустить Ярослава, Андрея и Алексея. Но тщетно — их прогнали. Тогда Людмила с Уляной попробовали заручиться помощью местных депутатов. В ответ им лишь посоветовали дождаться коменданта: он будет ехать в колонне, в машине «Тигр».

«Мы отошли на остановку, стоим, — вспоминает Людмила. — Видим, идет колонна. А солнце тогда было с той стороны, нам плохо было видно. И видим, что солдаты эти повставали. Видим, там кипиш какой-то, они там бегом-бегом — и колонны эти поехали».

Россияне забрали с собой пленных, но женщины это пропустили.

«Мы чего-то думали, как если их будут выводить, то со второго этажа (поста ГАИ). А получается Ярослава и Алешку перед заправкой забрали на БТРе, а Андрей отдельно был — его тоже. Он внизу сидел. Они так встали колонной, что их не видно», — говорит Уляна.

Она и Людмила тогда заплакали от бессилия. К ним подошла знакомая и рассказала, что слышала и видела, как вчера поздно вечером на блокпосте издевались над мужчинами, вероятно Андреем и Ярославом. Их раздели до пояса, повалили на землю и били ногами.

«Мы услышали, как они кричат, — те, кого бьют. Мы хотели выйти на улицу и банку об дорогу кинуть, чтобы немного отвлечь. А потом думаем: сейчас повернутся, очередью пальнут — и что делать», — извинялась знакомая.

По ее словам, тогда же прозвучало два выстрела. Их слышали Людмила и Уляна у себя возле дома.

Когда женщины снова пришли на блокпост и пригрозили, что приведут в следующий раз других женщин и будут требовать освобождения их мужчин, солдаты сказали, что тех уже нет — они в России.

«Мы не верили, что их увезли, — говорит мать Ярослава. — Мы еще два дня ходили туда, надеялись, что они нам наврали, чтобы мы не ходили».

«Вы не хотите принять российское гражданство?»

В интернете женщины узнали, куда обычно вывозили пленных — в тюрьмы в приграничных российских областях. Ближе всего к Бурыни был Курск. Людмила и мать Алексея решили вместе туда отправиться.

Нашли водителя, который не побоялся отвезти их в Россию, и в 20-х числах марта выдвинулись. Приближались дни рождения Алексея и Людмилы, и женщины надеялись на «сюрприз».

Доехать удалось только до границы Курской области.

«Вот граница, вот блокпост стоит их. Мы начали говорить: так и так. Мы думали, что сейчас приедем в Курск и будем СИЗО искать. А там еще 150 километров до того Курска от границы. Мы говорим, с кем нам связаться, со старшим из вас?» — вспоминает Людмила.

Через 20 минут к ним приехал молодой мужчина в гражданской одежде. На лице у него была маска, и он не назвал своего имени.

Матери назвали ему фамилии задержанных, и объяснили, что произошло. Он ушел позвонить и когда вернулся, сообщил, что такие на границе действительно были: пробыли здесь в палатках, а 19 марта их забрали в СИЗО №1 в Курске. Мужчина дал им телефонные номера изолятора и пообещал, что через месяц задержанных должны отпустить.

Перед тем как попрощаться, он вдруг спросил:

— А вы не хотите принять российское гражданство?

— Да нет, мы побудем на украинском, — ответили ему женщины.

Вернувшись домой, они с трудом дозвонились в СИЗО. Там им сказали, что информация о пленных — засекреченная.

«Разогнись, ты дома, тут все можно»

Первые несколько месяцев после отступления российских войск в Сумской области под контролем Минобороны действовала локальная контактная группа по освобождению пленных. В ней участвовал Юрий Зарко, мэр Белополья — центра Белопольской громады на самой границе с Курской областью России.

Российское вторжение прошло мимо города, хотя россияне заходили в некоторые приграничные села громады. Чтобы напугать россиян, жители Белопольской громады распространяли информацию, что в районе слабые мосты, которые не выдержат тяжелой военной техники, и специально развесили дорожные знаки — «движение грузовых автомобилей максимальной массой 10 тонн запрещено».

Юрий Зарко не выезжал из города и старался обеспечить горожан всем необходимым. По единственному маршруту на Полтаву, в объезд российских блокпостов, организовали поставки гуманитарной помощи. Зарко смог завести в город пенсии, когда уже не работала «Укрпочта».

После деоккупации района в апреле, его постоянно обстреливает российская тяжелая артиллерия. Зарко ездит на места прилетов, помогает пострадавшим и собирает для полиции осколки снарядов. Когда Минобороны решило организовать обмены пленными через Белополье, мэр также предложил свою помощь. Как гражданское лицо на своей машине возил пленных россиян до границы и там забирал освобожденных украинцев.

Пригласив в свой кабинет в здании Белопольской администрации, Зарко с энтузиазмом рассказывает, как происходили обмены. Он надеялся, что Белополье станет хабом для обменных процессов, но группу закрыли через несколько месяцев работы

«В первый раз довозили до края Белополья, и люди шли пешком восемь километров до их границы. Потом они отпускали наших. Во второй раз мы уже ближе [подъезжали]. В третий — вообще мы практически машиной [доезжали до места обмена], а они отдавали», — рассказывает мэр.

Всего провели три обмена: по формуле один на один, потом два на два, и последний — два на шесть.

«С их стороны были срочники, солдаты. С нашей — интересные наши парни. Последний раз из этих шести — двое военных было, а четверо были гражданские», — рассказывает Зарко, оправдывая отсутствие деталей соображениями безопасности.

Во время последнего обмена удалось освободить Сергея — водителя фуры из Сум. Он не захотел лично общаться с журналистами, но его историю рассказывает мэр.

Мужчину задержали на блокпосте в Чумаково, соседнем с Бурынью селе. Сергей вез фурой пустые гробы известного в Сумах предприятия. Россияне отобрали машину, и водителя взяли в плен. Сергей пробыл в России два с половиной месяца.

«Когда мы его забрали, — вспоминает Зарко состояние пленного. — Я посадил его в машину. Он согнутый в три погибели. Я говорю: «Серега, разогнись». Он: «А можно?». Говорю: «Разогнись, ты дома, тут все можно». Выходит из машины, сразу вот так руки [подставляет] как рефлекс. Руки все были черные, побитые током».

Сергея отвезли домой в Сумы, помогли с деньгами и с восстановлением документов.

«Я передавал в Красный крест информацию от него, какие фамилии он там слышал в плену», — рассказывает Зарко.

«Такой опыт… интересный», — задумчиво добавляет мэр, говоря о своем участии в обменах.

Мать Ярослава Чащина говорила со священником из Сум, которого, как и Сергея, освободили в ходе обмена через Белополье. Он посоветовал женщине «бить во все колокола» и обратиться к своим городским властям, чтобы те ускорили обмен. Батюшка сказал, что он вышел благодаря тому, что за него «бились» мэр и депутаты. Людмила последовала совету, но в Бурыни ей помогать не стали.

Оказавшись в тупике в попытках своими силами вызволить Андрея, Ярослава и Алексея, их родные обратились в Красный крест, а потом в СБУ и ГУР. Там подтвердили, что фамилии родных есть в списках пленных, и сказали ждать. Полиция открыла уголовное дело.

«Сидишь и не знаешь, живые кто дома, или Бурыни уже нет»

Тем временем Андрей, Ярослав и Алексей сами пытались связаться с родными из плена и передать им хоть какую-то информацию о себе. 7 апреля Уляне позвонил бывший военнопленный, которого освободили в результате обмена.

«Я такой-то, с Андреем был в камере. Он просил передать», — услышала в трубке Уляна.

Мужчина сообщил, что все трое бурыньцев с 19 марта содержатся в курском СИЗО, но в разных камерах.

«Руки, ноги — целы», — сказал он о состоянии пленных, добавив, что если у них и были синяки, то могли сойти до того, как их привезли в Курск.

Перед Пасхой по обмену освободили Алексея Безверхого. Когда Уляна и Людмила принялись его расспрашивать об Андрее и Ярославе, он мало что смог рассказать.

«С Ярославом я раз пересекался, — сказал он. — Вели на допрос меня и Ярослава. Только мы нагнутые здорово были. Переглянулись, перемигнулись — и больше никого не видел».

Перед обменом Алексея перевезли на самолете в Крым, по дороге делали посадки в трех точках, где забирали других пленных. Весь путь он проделал с завязанными глазами. Пленным не разрешали общаться, но когда охрана отлучилась, он смог спросить, были ли с ним в самолете Чащин и Белый — в ответ услышал тишину. Позже отозвались мужчины, которые сидели в одной камере с Андреем и Ярославом.

Алексей рассказал, почему их задержали в марте на блокпосте. У него при проверке нашли полицейский жетон и всех троих заподозрили в участии в теробороне. Но в городе ее не было, а местные мужчины только самоорганизовались в патрули в своих районах, чтобы ловить мародеров.

О плене Алексей рассказывал Людмиле и Уляне также неохотно и мало. Женщины объясняют это себе его травмой от пережитого. Встретиться с журналистами он отказался.

«Вас там били? — пыталась расспрашивать его мама Ярослава Чащина. — Он говорит — нет. Хотя колени у него полопанные были. Он говорит, что на коленях стоять заставляли и гимн петь. И радио включают, и там по радио начинается, что захватили уже весь Киев, Украина уже сдалась. Мозги промывают. Говорит, ты сидишь и не знаешь, живые кто дома, или Бурыни уже нет. На допросы водили».

В июне маме Людмиле из Чернигова позвонил еще один бывший военнопленный. Он сказал, что его освободили в мае, но раньше связаться не мог: у него случился инсульт. Кое-как восстановив речь, он по телефону передал матери сокамерника, что с ее сыном «все хорошо».

«Мы понимаем, что никто ничего не будет [плохого] рассказывать», — тяжело вздыхает Людмила.

«Мы вот это говорим, — добавляет она. — Может, их уже там нет, может, их куда-то отправили. Кто знает».

«Мы каждый день ведем переговоры»

Россия умалчивает о местах содержания гражданских пленных и не допускает к ним представителей Красного креста, хотя они имеют мандат на посещение, согласно международному гуманитарному праву и миссии организации.

Выступая в Киеве на пресс-конференции 1 сентября, генеральный директор Международного комитета Красного Креста Роберт Мардини оправдывался.

«Мы каждый день ведем переговоры, чтобы получить полный доступ ко всем военнопленным, — говорил он. — Мы неоднократно публично заявляли, что совершенно очевидно, что стороны конфликта обязаны предоставить Международному комитету Красного креста доступ ко всем военнопленным. Мы сами не можем обеспечить это. У нас нет оружия. Но мы будем продолжать запрашивать доступ. И мы обсуждаем на всех уровнях с официальными лицами в РФ, а также в Украине. Разница между тем, что мы можем посетить сегодня, и тем, что мы должны посетить согласно Третьей Женевской конвенции, все еще очень большой. И это нас не устраивает».

«У нас нет доступа сегодня. Хоть мы и присутствуем в Донецке и Луганске, у нас нет информации [о гражданских пленных]», — добавил Мардини.

Спикер Красного креста Александр Власенко напоминает, что гражданские пленные, согласно Международному гуманитарному праву, считаются «интернированными» и защищены Четвертой Женевской конвенцией.

Максимум раз в полгода решение о задержании интернированных лиц должны пересматривать в суде или административным органом, назначенным государством. Если причин, по которым человека задержали, больше нет — его необходимо освободить  статья 42 и 43 Четвертой Женевской конвенции.

Кроме того, интернированные лица имеют право отослать сообщение семье о своем местонахождении и состоянии здоровья не позднее, чем через неделю после задержания  глава 8 статья 106 4-й Женевской конвенции. Они могут вести переписку с родственниками, отсылать минимум два письма и четыре записки в месяц  глава 8 статья 107 4-й Женевской конвенции. Интернированные лица также могут получать посылки: еду, одежду, медикаменты, книги. В конце концов, им позволено принимать посетителей, особенно близких родственников  глава 8 статья 116 4-й Женевской конвенции.

Россия ничего из этого по отношению к украинским пленным не соблюдает. Только в конце августа Красному кресту удалось передать с большим опозданием более 1000 писем от пленных украинцев их семьям. Конверты — без обратного адреса и марок. На письмах — штамп «цензура».

Уляне Белой пришло от мужа Андрея два письма. На одном стоит дата 20 мая, на другом — 3 августа. Оба дошли по почте одновременно в начале сентября. Адреса отправки на них нет — только штамп почты России. Письма написаны на русском языке, и хотя они большие, Андрей часто повторяется. В первом он сообщает, что в плену. А во втором, что у него все хорошо, кормят три раза и просит не переживать. Андрей пишет, что надеется на обмен.

Людмила Савченко не получила от сына ни одного письма.

«Установить их местонахождение — это практически невозможно»

Украинских пленных в России ищут также адвокаты правозащитной организации «Русь Сидящая»  Основана в России журналисткой Ольгой Романовой для оказания юридической и гуманитарной помощи гражданам, столкнувшимся с нарушением своих прав со стороны следственных органов и пенитенциарной системы. В конце августа вместе с украинскими правозащитниками и адвокатами стала частью совместной координационной группы по поиску пленных в России — «Гражданские заложники».

«Мы пытаемся установить их местонахождение — это практически невозможно», — говорит Ольга Романова, глава «Руси Сидящей».

На все официальные запросы адвокатов, отовсюду приходят отказы: запрашиваемых людей нет. Так ответили в прокуратуре, в том числе и военной, в пенитенциарном ведомстве ФСИН, в ФСБ и МВД. К украинцам в колониях и СИЗО адвокатов также не допускают.

Исключением стал случай Романа Вуйко — 50-летнего жителя Гостомеля. Его взяли в плен и вывезли в Россию в начале марта. Вуйко содержали в курском СИЗО — адвокаты «Руси Сидящей» узнали об этом, благодаря поступившей оттуда информации, что Вуйко, у которого инвалидность, необходимы медикаменты. Организация нашла в Украине его дочь Анну и сообщила ей об этом.

Анна попыталась передать лекарства, но их, насколько ей известно, не приняли. После первого месяца в плену у отца произошло обострение болезни. Об этом дочь узнала от тех, кто находился c Вуйко в плену, и освободились в результате обмена.

Роман Вуйко попал в вышедший 4 марта сюжет российского «1 канала» о «сдавшихся украинских военных» в бою за аэродром Гостомель. Он появляется в кадре мельком — в каком-то помещении полулежит на полу, опершись на стену, среди людей в форме.

Соседи Вуйко в Гостомеле были свидетелями того, как 3 марта во время зачистки мужчину, скрученного и в наручниках, вывели из дома и посадили в машину, накрытую брезентом. Вуйко был единственным, кого российские военные забрали с улицы, хотя мужчина не был военнообязанным, и не мог входить в тероборону по состоянию здоровья.

В сентябре Анна получила от отца письмо, написанное еще в конце мая. В нем — общие фразы, что у него все хорошо, и никакой конкретной информации о местонахождении Романа. Анна отправила ответ, но не уверена, доставят ли его.

По данным «Руси Сидящей», пленных из курского СИЗО №1 теперь отправили в колонию ИК-11 под Курском, где содержат женщин-рецидивисток. Адвокаты несколько раз попытались добиться встречи с украинцами в этой колонии, но их не допустили. Известно, что пленных держат отдельно от остальных осужденных, их охраняет военная полиция.

«Мы только примерно знаем, в каких они зонах, областях», — говорит Романова, называя кроме Курской еще Белгородскую и Брянскую области.

Организации также известны случаи, когда некоторых гражданских пленных отправляли по этапу на Дальний Восток, хотя для этого нужно, чтобы задержанных судили и вынесли им приговор.

«Мы ежедневно мониторим сайты всех судов РФ, включая военные суды, и пока мы нашли только одно [не завершенное] дело в Крыму», — говорит Романова.

У российско-украинской координационной группы есть фамилии 100 гражданских пленных, находящихся в России, но на самом деле их намного больше, убеждена Романова.

Около тысячи гражданских заложников

По информации, озвученной 27 октября заместительницей главы Минобороны Анной Маляр, с начала полномасштабного вторжения освободили уже 99 гражданских.

12 из них — 17 октября во время обмена, в ходе которого Украина договорилась освободить из России 108 украинских женщин. Впервые с 24 февраля в списки на обмен российская сторона включила попавших в плен еще до полномасштабного вторжения на оккупированных территориях Донецкой и Луганской областей. Еще двоих гражданских освободили во время последнего обмена 30 октября и в большом обмене с защитниками «Азовстали». Остальные — это одиночные и организованные локально обмены. Такие, как в Белополье на Сумщине.

Объединенный центр по поиску и освобождению пленных не называет количество гражданских в российском плену и из соображений безопасности хранит процедуру обмена в секрете.

Данные по пленным собирает и анализирует правозащитная организация «Медийная инициатива за права человека» (МИПЛ), входящая в коалицию «Україна. 5-а ранку», занимающейся документированием военных преступлений. В базе МИПЛ, которую составляют из обращений родственников и мониторинга сообщений в СМИ и соцсетях, — около тысячи гражданских заложников. Всего украинцев в плену, считают в организации, — до 8 тысяч человек.

Для российской стороны захват в плен мирных жителей — это инструмент террора на оккупированных территориях и способ пополнить «обменный фонд».

Татьяна Катриченко, которая занимается в правозащитной организации изучением процессов обмена пленными, отмечает, что в первые месяцы вторжения гражданских и военных вывозили в Россию вместе и содержали в одних и тех же камерах, но потом стали делать разделение между ними. Причем мирных жителей Россия, часто безосновательно, считает комбатантами: людей, как правило, забирают в плен во время зачисток на оккупированных территориях и фильтрационных мероприятий на блокпостах и пограничных пунктах — по подозрению в помощи украинским военным или в причастности к силам теробороны. На оккупированных территориях Донецкой и Луганской областей часто людей арестовывают для выяснений обстоятельств на 30 и больше дней, после которых могут отпустить, а могут отправить надолго в изолятор.

Катриченко подтверждает, что Россия скрывает места содержания пленных. Ей известны случаи, когда пленным присваивали номера и не обращались к ним по фамилиям, чтобы, оказавшись на свободе, те не могли передать информацию о тех, кто еще находится в плену. По тем же причинам их перемещают между СИЗО и колониями.

Кто из гражданских попадет в список на обмен, часто решает российская сторона, и что на это влияет — до конца нельзя понять. В обменах участвовали люди с серьезными проблемами со здоровьем или о которых писали правозащитники и СМИ, но при этом были и те, чьи фамилии мало кому известны.

«Мы не забыли о них», — говорит Людмила Савченко в надежде, что это сообщение дойдет до сына.

Как и другим родственникам гражданских пленных, ей остается только ждать.

Автор:  Татьяна Козак; Ґрати

Tweet