Зверства русской армии в Макарове: Как поселок под Киевом возвращается к жизни после оккупации

В поселке Макаров, который находится в Бучанском районе Киевской области, до начала вторжения России в Украину жили больше десяти тысяч человек. В 1941-1943 году Макаров пережил немецкую оккупацию. В конце февраля сюда вошли российские войска — и оставались в поселке около месяца.

По данным властей, за это время погибли по меньшей мере 132 человека. Теперь поселок пытается вернуться обратно к мирной жизни: те, кто выжил, возвращаются домой, чистят свои дворы, подсчитывают убытки и оплакивают тех, кто погиб. Корреспондентка издания «Холод» Таисия Бекбулатова рассказывает о том, что сейчас происходит в Макарове.

Коридор на Королевку

11 марта в полдевятого утра у ворот дома Григория Чмыра в Макарове — спокойном городке в 50 километрах от Киева — появились российские военные.

К тому моменту Макаров был оккупирован уже больше двух недель. Мирных жителей в поселке оставалось меньше тысячи. Дом дочери 72-летнего Чмыра обстреляли из танка (к счастью, она к тому моменту уже уехала). Накануне, 10 марта, был обстрел, и две мины прилетели на улицу, где жил сам Чмыр. Одна приземлилась прямо у его дома. Другая — рядом с домом его соседей: там оставался один из лучших друзей Чмыра, 61-летний Олег Сыч, его жена, невестка Марина и двое ее детей.

Военных было около 20 человек — их Чмыр в Макарове еще не видел. «Какие-то высокие ребята, крепкие, — рассказывает мужчина. — Еще буряты, чеченцы. Они пешком и четыре БМП. Сказали: “Вам два часа на сборы, вы должны покинуть место своего жительства. Если нет, мы вас расстреляем”».

Чмыр не хотел уезжать, но сосед, с которым они сорок лет «жили как одной семьей», уговорил его поехать на Житомирщину, где у Сычей были родственники. В одной машине разместились Чмыр с женой Галиной и всеми вещами, во второй — все жители дома Сычей.

Россияне сказали, что ехать будет безопасно: их сначала проведут в Липовку, маленькое село в десяти минутах езды от Макарова, а затем пропустят по зеленому коридору в Королевку, которую контролируют украинские войска. На деле в Липовку их пропустили с трудом, а в Королевку не пустили вовсе. «Мы стояли в Липовке, наш [местный] друг Саша просил: “Не едьте сегодня никуда, есть, где жить. Оставайтесь, не едьте, я вас прошу. Если хотите, завтра будет видно”, — рассказывает Чмыр. — А я Олежке говорю — так не хочу никуда ехать, хочу домой. Олежка говорит — я тоже, но нас домой не пустят».

В итоге соседи решили, что, если их не выпустят из Липовки до начала комендантского часа, они останутся ночевать у друга. «И тут подъезжает русский на легковой машине и говорит: “Вам зеленый коридор на Королевку”», — продолжает Чмыр. У него никак не заводилась машина, поэтому в колонне из 13 автомобилей он оказался последним. Чтобы их идентифицировали как беженцев, все выезжающие написали белой краской на машинах «ДІТИ», а на окна спереди и сзади приклеили белые листочки. Проезжая блокпост, пенсионер услышал, как российские военные передают по рации: «Колонна ушла, конец связи».

Проехав лесополосу, колонна оказалась на дороге посреди кукурузных полей. В этот момент раздались первые выстрелы. «БМП начала с первой машины до последней расстреливать, — рассказывает Чмыр. — Галинка моя сидела сбоку, кричит: “Гриша, убегай, потому что четыре танка идут”». Григорий увидел, как перед ним одна за другой стали загораться машины — вместе с людьми внутри. Он развернулся и помчался обратно. По его словам, ему успели пробить переднее колесо, но до Липовки он добраться смог. На блокпосту российский военный, по воспоминаниям пенсионера, встретил его вопросом:

— Что случилось?

— Расстреляли колонну.

— Кто, ваши?

— Нет, ваши!

— Откуда стреляли? Из Наливайковки?

— Нет, с Андреевки.

— Значит, наши. Но я говорил, что там опасно.

По словам Григория Чмыра, несколько машин, которые ехали в начале колонны, сумели проскочить под обстрелом. Он надеялся, что его соседи тоже среди них. Позже пенсионер узнал, что в одной из загоревшихся перед ним машин были и Олег Сыч с семьей, — видимо, при выезде они немного отстали, чтобы подождать его. «То, что Олежка горел, я лично видел. Просто я не ожидал, что это он», — говорит Чмыр и начинает плакать.

«Я плачу постоянно, — продолжает он. — 71 год не плакал. У меня что-то сдали нервы, три ночи плачу. Ложимся спать — я не сплю, а плачу. Молча себе плачу, а Галка говорит: я хорошо слышу, как ты плачешь».

Когда в конце марта россияне ушли из Липовки, Григорий с соседом Мишей поехали на велосипедах на место расстрела. «Я сказал, что домой не поеду, пока не найду…», — срывающимся голосом говорит пенсионер.

На месте они увидели автобус и пять машин. Все сгорели дотла. Автомобиль соседа Чмыр увидел сразу — это была единственная «девятка». От трех тел в ней остались только кости. Он собрал найденные в машине кости в два пакета: один для Олега, второй — для Марины и ее 12-летнего сына Тимофея. На следующий день Григорий и Галина похоронили соседей в огороде.

Теперь там работают криминалисты — они эксгумируют останки для расследования военных преступлений.

Из членов семьи Сычей, ехавших эвакуироваться, выжили двое. Когда в «девятку» попал снаряд, жена Олега Валентина успела выскочить из машины и вытянуть внука, шестилетнего Арсена. По словам старшего брата погибшего Олега Сыча, Александра, их обоих ранило осколками разорвавшегося снаряда, но женщина сумела дотащить ребенка по кювету до Королевки, где им оказали помощь.

Сейчас Валентина с Арсеном в Житомирской области. У мальчика остались в ногах осколки. «[Врачи] говорят, не будут доставать, чтобы не сделать хуже, — объясняет 64-летний Александр Сыч. — Знаете, я поражаюсь его… Я старый человек и не могу перенести это нормально. А он, можно сказать, [переносит] стойко». Мужчина вспоминает, как однажды, когда он ездил на Житомирщину навестить родственников, застал Арсена за тем, что он описывал его девятилетней внучке, как его семья попала под обстрел. «Он рассказывал, как он видел [маму, брата и дедушку в горящей машине] и не мог им помочь, он тоже был раненый. Представляете? — Александр плачет. — Он говорит: я видел, что им плохо и они горят, но я не мог им ничем помочь. “Я хотел их спасти, я увидел, что у дедушки голова упала”».

Несмотря на то, что они жили в Макарове недалеко друг от друга, последний раз Александру с Олегом удалось поговорить 28 февраля — тогда еще была связь. «Он позвонил, поспрашивал, как мы, друг с другом пообщались: ну что, стреляют? Говорю, стреляют, так я же в погребе, — рассказывает Александр. — А он говорит: я тоже в погребе с детьми». Затем связь пропала.

У Олега Сыча в Москве осталась дочь. Она замужем за российским военным. Александр Сыч не знает, как она будет общаться со своей матерью и племянником.

В Макарове идет мелкий дождь. На ветру хлопает металлическая пластина, оставшаяся от ворот одного из домов. Сами дома в дырах от снарядов. На некоторых зданиях до сих пор висят листки бумаги с надписями «Люди» или «Дети». В поселке, по словам главы администрации, пострадали 40% зданий.

69-летний Олег (он не стал называть «Холоду» свою фамилию), бывший преподаватель истории, пытается соскрести с земли черный налет, оставшийся на месте, где сожгли его машину. На вопрос, что здесь произошло, он отвечает: «Это последствия визита войск Российской Федерации в Макаровский район».

Ворота перед его домом смял танк, поэтому с улицы видно двор. «Это автомобиль ВАЗ-2106, ему было 34 года, — о сгоревшем автомобиле пенсионер рассказывает, как о старом приятеле. —  Он отлично бегал, я за ним следил. Я люблю технику, он для меня был как раритет. Я на нем по грибы ездил, что-то привезти хозяйственное. Он такой был… Уничтожили».

Когда Олег с женой и собакой в начале марта уехали из поселка, их дом, из которого открывается хороший обзор, заняли российские военные. На участке стояла их техника: на земле по-прежнему видны глубокие борозды, в саду вырыты окопы. Олег говорит, что на момент его отъезда в поселке «уже было горячо, на голову сыпались осколки». «Вот здесь были реальные бои. Там вот видели, как разорвало? Осколки уничтожили все деревья. Это груша, а то была замечательная черешня Чкаловская, — показывает он поврежденный ствол дерева со срезанным верхом. — Теперь черешни нет».

Военные выбили замки на дверях и вынесли из дома и кладовок все, что показалось им полезным: зарядки, аккумуляторы, насосы, бензопилу, болгарки, провода. «Раскурочили дочкину машину, били кувалдой, сливали бензин. Видно, у них не хватало топлива», — рассказывает Олег. Убирать следы пребывания российской армии в своем дворе ему придется еще долго.

«Выстояла. 25 дней собака в доме, дед и я», — говорит Светлана Фатюк. Она одна из немногих жительниц, кто провел в Макарове все время оккупации. Танки на участке соседа Олега стояли, повернувшись дулами к ее дому. Она помнит, что его машина горела сутки и из нее столбом валил черный дым. В день, когда соседи уезжали, она испекла корж на березовом соке и соде, потому что хлеба уже не было, и отдала им половину.

Отец Фатюк был ветераном Великой Отечественной; по ее словам, он похоронен в Москве — и его вспоминали в рамках акции «Бессмертный полк». Когда вторжение России только началось, к ней в дом пришли солдаты искать «Бендеру». «Русский, высокий такой, автомат наставил. Я говорю: опусти свою пушку, я не боюсь, мне 82 года, — рассказывает она. — Побегал-побегал по хате кругом, во всех комнатах — и ушли».

Светлана Фатюк показывает свое разбитое окно, куда попали пули. Напротив него в комнате стоит шкаф. «Все постреляно: пальто, дедов костюм, сыновых пару костюмов — насквозь все», — говорит она. Потом показывает на клумбу: «Тут бомба разорвалась».

Пенсионерка почти с гордостью говорит, что они с мужем ни разу за все время не прятались в подвале: «В хате сидели. У нас комнатка, кухня, и потом еще одна комнатка, вагончиком. Так мы в кухоньке — там диванчик такой маленький — сядем, у меня плед теплый, укутаюсь пледом, и сидим: мы вдвоем и собака рядом». Ложились рано: 4 марта пропали электричество и газ. «Без чая я не могу, — продолжает Светлана. — Дед за хатой сделал низенькую печку, вот такие маленькие щепочки клал, чтобы дыма не было. Закипятит в кастрюльке, попьем чая».

Фатюк вспоминает, как 6 марта к ним в дом неожиданно снова пришли российские военные и начали перед ней извиняться. «Понимаешь, мать, нас обманули. У меня [дома в России] вот так грязь, — пересказывает она слова одного из них, проводя рукой на уровне шеи. —  Света у меня нет. Мне разрешили свет провести только тогда, когда я дал подписку, что еду в командировку в Беларусь. Сейчас я звонил — да, подключили мне свет. Это [впервые] за всю мою жизнь. Прости, мать. Сегодня шестое число, Прощеное воскресенье. Прости». Фатюк ответила так: «Ребята, одного прошу, — чтобы вы вернулись домой живыми. Я мама, и вас мамы тоже ждут дома, идите домой». Она всхлипывает. Один из ее сыновей — тоже военный.

«Вы знаете, мне стыдно сказать, я утка по жизни, я люблю помыться, — неожиданно говорит она. — Не вымыта — не могу уснуть. А тут я месяц не переодевалась. У сына было нижнее термобелье, я его под низ надела и наверх какие-то штаны еще — и так 25 дней». Когда все закончилось, пенсионерка поехала к дочери в Фастов постирать одежду и искупаться. «Все в саже, мы же топили, — рассказывает она. — Пришла в ванную, взяла мочалку… Черная мочалка. Говорю, Наташа, выбрось, мне стыдно, что такая мочалка после меня. Я месяц не мылась, такого у меня не было в жизни». Светлана закрывает рот воротником куртки, пытаясь унять рыдания.

«Я называла этот хутор весь — тихая заводь. Мы не боялись никого, у нас всегда все было открыто, калитку открыл и зашел, — продолжает она. —  А вчера [соседи] приехали — мы второй или третий раз вышли за ворота. Я [теперь] не выхожу, я боюсь. Пока я дома, в огороде что-то делаю — забываю. Как только зашла в хату, так… Я не плачу, оно само плачется, потому что у нас еще меньше горе, чем у других».

Фатюк рассказывает, что в доме неподалеку убили молодого мужчину, Сашу Ольховца, — он заступился за жену, которую хотел изнасиловать российский военный. В полиции Киевской области подтвердили «Холоду» факт убийства Ольховца военным. Всего в Макаровской общине, по словам властей, убили 132 человека.

У другого соседа, который уехал из поселка, в доме застрелили поросенка. «Заднюю часть, лопатку отрубили и все оставили в хате. Курей порубили тоже, — рассказывает Фатюк. — Он говорит: вонизм, Боже мой».

В один из дней пенсионерка с удивлением увидела на улице военного, который странно ел апельсин. «Мало того, что они голодные, они не видели цивилизации, они не понимают, что такое унитаз… Они не понимают, как апельсины есть! Едят со шкуркой, как яблоко, — говорит она. — Ну дикость, дикость смотреть на это все. Унитазы поснимали. Сосед рассказывал: Ленкины трусы позабирали».

Пенсионерка вспоминает, что за три дня до освобождения Макарова «страшные бои были — и снаряды туда-сюда, туда-сюда летают». «Там еще такой [военный был], он и днем, и ночью стрелял. Вот там стоял, возле сарая. Он так мне надоел, этот змей, — говорит она. — А потом [стало] тихо-тихо… Я часов в 12 вышла из хаты в огород — нет [его]. Дед, говорю, ты знаешь, змей уехал! Дед говорит: это тебе кажется. А потом дед ко мне приходит и говорит: ты знаешь, мать, я видел, два танка прошло с нашими флагами. Махнула рукой — думаю, у деда мираж. А потом — наши…». Когда женщина поняла, что россияне действительно уезжают, она «до крика плакала от радости».

«Нет, не забудем, такое нельзя забыть, — говорит она. — Ложимся, уже в полдевятого темно, — и в глазах стоят немчуры».

Автор: Таисия Бекбулатова; «Холод»