Богатые украинцы нуждаются только в рабах. Когда дешевый труд = убогая жизнь

Обесценивание труда в стране рождает у граждан ощущение острой неудовлетворенности жизнью. Многих украинцев высокая стоимость повседневной жизни заставляет браться за любую оплачиваемую работу, менять профессию или подрабатывать. Почти 48% готовы браться за первую попавшуюся работу, лишь бы платили хорошо. К чему это ведет.

По последним данным мониторинговых исследований Института социологии НАНУ, люди, получавшие дополнительную оплату за работу в нерабочее время, составляют почти треть населения. Из года в год эти опросы показывают, что половине наших граждан не хватает возможностей подрабатывать; почти 48% готовы браться за первую попавшуюся работу, лишь бы платили хорошо. Ради большей оплаты четверть опрошенных способны пожертвовать любимой профессией, если она не дает достаточного заработка.

Когда зарплата меньше половины среднедушевого дохода

— Об обесценивании труда нужно говорить на основании данных о снижении доли расходов на оплату труда в структуре себестоимости производства продукции — на сегодня удельный вес зарплаты исчисляется в пределах 9%, тогда как в странах Западной Европы он составляет 45%, а в США — 75%.

Средняя зарплата в Украине сегодня находится на предпоследней строке в европейском рейтинге (ниже только Молдова), — рассказывает старший научный сотрудник Института социологии НАНУ Ольга Иващенко. — В то же время опыт стран Центральной и Восточной Европы свидетельствует, что реальные сдвиги в экономике этих стран начались лишь после возрастания средней зарплаты до уровня, эквивалентного 300 долларов и выше, — только тогда она становилась стимулирующим фактором развития производства на внутреннем рынке и воспроизводства рабочей силы.

В Украине, как в большинстве посткоммунистических стран, сохранились сформированные еще в советские времена принципы «системы низких зарплат», которые дополнялись иерархической системой льгот и привилегий, — сейчас они стали институциональной ловушкой, блокирующей модернизационное развитие.

Поэтому в постсоветских странах столь живуч феномен работающих бедных, в том числе и высококвалифицированных. Постоянно разрушается связь между образовательно-профессиональным статусом, доходами и престижем. Даже по данным Госкомстата, в группе с наименьшими расходами доля работающих составляет почти 40%, а доля неработающих пенсионеров —14%.

Обесценивается и профессиональный труд — по данным нашего мониторинга, 75% респондентов не могут найти работу по специальности с удовлетворительной оплатой. Поэтому у нас все время снижается доля работающих по специальности: сегодня таких только около половины, причем работающих согласно своему уровню квалификации еще меньше —30%. Дисквалификация, депрофессионализация, снижение мотивационного фактора зарплаты, разрушение профессиональной культуры — вот социальная расплата за дешевую рабочую силу. С таким трудовым потенциалом затруднительно говорить о модернизации.

— А как люди оценивают свою зарплату?

— По данным опроса ISSP (Международная программа социальных исследований, к которой в 2009 году присоединился наш институт), только 16% респондентов считают, что оплата их труда именно такова, какую они заслуживают. Общая неудовлетворенность оплатой своего труда и оценка ее как несправедливой по стране очень высока и колеблется от 67% в Центральном регионе страны до 81% в Восточном.

Экономика, базирующаяся на низкой стоимости рабочей силы, не может обеспечить высокие стандарты потребления, качественное воспроизводство рабочей силы, приводит к снижению трудовой мотивации, обуславливает отток наиболее мобильных, экономически активных граждан в другие страны, — а у многих граждан, которые остались дома, формирует преимущественно растущую зависимость от социальных выплат.

Ведь в структуре доходов наших граждан зарплата составляет меньше половины доходов, до 40% составляют социальные выплаты, и эта цифра с 1990 года выросла почти втрое. Уровень социальных выплат растет по мере удаления с Запада на Восток, именно в Донбассе статистика отмечает самые высокие значения социальных выплат. По данным Министерства социальной политики, у нас только 8% населения живут на минимальную зарплату, в Европе же число таких работающих составляет 10—12%, — но там минимальная зарплата составляет не меньше 2,5 прожиточного минимума! Об этом факте официально не упоминается.

Я бы хотела акцентировать на другом — на том, что у людей работоспособного возраста при низкой заработной плате возникает зависимость от государственных выплат, пособий, помощи. Рыночное сознание таким образом не формируется, а, наоборот, люмпенизируется, что у нас традиционно используется популистами на выборах.

Вообще сама по себе люмпенизация — это процесс деклассирования, то есть, выпадания определенных социальных групп из системы труда и даже из системы опеки. Только по данным наших исследований, очень заметна доля тех, кто нигде не работает и не имеет источников дохода —4,4% (в 2000 году таких было до 12%), и возрастает доля тех, кто не имеет постоянной работы и живет на случайные заработки — с 3% (в 1993 году) до 6,3% (в 2010 году).

Очевидно, что наша экономическая и политическая элита забывает или не знает о том, что повышение заработной платы, в том числе и минимальной, должно рассматриваться как своеобразная цена, которую нужно платить за поддержание социального мира.

Жизнь без потенциала?

— Надежда многих «выживающих» — теневая экономика?

— Люди приспосабливаются к вызовам, в избытке порождаемым социально-экономической ситуацией. Другое дело, что эти вызовы не снимаются, пролонгируются, обостряются в кризисные моменты, и людям приходится уже изыскивать дополнительные ресурсы, чаще всего — теневого происхождения. У нас с началом 2000-х сокращалось количество бедных, но после 2008 года оно снова стало расти. А во время кризисов еще больше актуализируется тенизация экономики, и без того поглощающая половину экономики. Хотя многие специалисты полагают, что именно за счет теневого сектора общество легче проходит кризисные периоды, например, получение наличных денег многих выручает за счет так называемой теневой подушки.

Конечно, нет стран без теневого сектора: нормативный его предел — 12—15%. Но есть страны, где он даже ниже 10% — Австрия, Швейцария. А у нас уже в 1995 году исследователи оценивали неформальную экономику в 55—56%, и эта цифра так по сей день и не снизилась. Надо сказать, что теневая экономика — это не порождение только постсоветского периода. По данным зарубежных исследований, в Советском Союзе теневая экономика была на уровне 10—12%, а с 1980 года стал наблюдаться ее рост, связанный с рядом факторов, в основном за счет возросшей денежной массы у населения при системе товарного дефицита, и в 1989 году в УССР уже было 25% теневой экономики.

Сегодня развитию теневой экономики сопутствуют зарегулированность экономики, жесткая налоговая политика, вынуждающая население уходить от значительного налогового бремени, а также социально-культурные образцы поведения наших людей, схожие с южноевропейскими странами, например, касательно взяточничества, так называемого дарения и благодарения и т.д.

Для меня, однако, самым важным исследовательским выводом, созвучным с мнением известного австрийского специалиста по теневой экономике Шнайдера, стало утверждение о том, что люди, занятые в неформальной экономике, как правило, не имеют времени на протестные выступления, на участие в демонстрациях — они ведь активно увлечены иным процессом демократизации, а именно своего уровня жизни.

Они приспособились, не светятся — в этом и кроется наша общая проблема: вроде бы недовольны все и всем, но на протесты выходят единицы. И любая наша власть хорошо использует этот «рычаг социальной стабильности», поэтому теневой сектор за все пятнадцать лет после 1995 года так и не сократился.

Методы борьбы с тенизацией экономики давно известны, и при желании или даже применив политическую волю, можно было бы их задействовать. Кстати у нас была такая попытка, если я правильно поняла причину встречи Ющенко с приехавшим в 2008 году известным перуанским экономистом — исследователем неформальной экономики Эрнандо де Сото, реформатором и автором многих новаторских книг по экономике, среди которых первый его бестселлер «Иной путь. Невидимая революция в третьем мире». Но это уже история…

За счет чего живут наши люди? Помимо неформальной экономики, их «подпитывает» экономика семейная или социальный доход, получаемый от социального семейного окружения. А 44% нашего населения — это выходцы из села, сохранившие свои родственные связи. Отмечу, что именно в селе, так поддерживающем городских родственников, 80% занятости населения — неформальная.

И все это заставляет вспомнить знакомые с советских времен технологии выживания. И это при том, что за все годы наших социологических наблюдений процент фермеров не превышал 0,1, а число самозанятых было в пределах 4—6%. Нельзя не вспомнить и о трудовых мигрантах, содержащих в Украине семьи.

— Можно ли говорить о предпринимательском потенциале украинских граждан?

— К сожалению, за двадцать лет в Украине не сложилась предпринимательская культура в таких размерах, как это предполагалось с переходом к рынку. Рыночное сознание достаточно фрагментарно и в основном сведено к поиску выгоды любой ценой, ведь неформальная экономика — это не результат развития рыночного сознания, а следствие длительного некомпетентного управления, нереформированной экономики, квазирыночной неконкурентной среды, и отсюда — искривленной социальной политики, только увеличивающей количество экономически зависимых от избирательных пиков государственной «щедрости».

Автор: Ирина Кириченко, «Зеркало недели. Украина» №7