«Верблюды обрекли нас на катастрофу»

Афганские талибы рассказали, как их победили американцы, и как они потом снова бросили им вызов и покоряли Афганистан. История Афганистана последних лет, как ее понимают – и излагают – сами талибы. 

О войне в Афганистане пишут много, но редко удается увидеть ее глазами тех, с кем сражаются войска коалиции. Журналист Сами Юсафзай помогает Newsweek освещать афганскую войну с 2001 года. За это время он сумел наладить контакты с десятками повстанцев-талибов. Этим летом Юсафзай вместе с репортером Newsweek Роном Моро больше месяца колесили по Афганистану и Пакистану в поисках своих старых знакомых.

Рассказы этих людей невозможно подтвердить на 100%, но в результате получилась история Афганистана последних лет, как ее понимают – и излагают – сами талибы.

РАЗГРОМ. 2001–2002

Маулви Мохаммад Хаккани (40 лет. В прошлом – замминистра в правительстве талибов. Сегодня – вербовщик новобранцев): За два дня до атак 11 сентября мы все радовались смерти [лидера Северного альянса] Ахмад Шаха. Его войска были на грани поражения, и после его смерти мы окончательно поверили в победу. Но после 11 сентября наше торжество сменилось сильным беспокойством. Мы приютили на своей земле этих верблюдов (так афганцы презрительно называют арабов. – Newsweek), а они обрекли нас на катастрофу. Мы знали, что американцы отомстят и нанесут удар по Афганистану.

Маулви Абдул Рехман Ахунзада (40 лет. Был командиром отряда талибов, потом продавал картошку в Пакистане. Сейчас снова возглавляет отряд талибов): Когда нас стали бомбить, я командовал отрядом из четырехсот бойцов на фронте возле Мазари-Шарифа. Бомбы косили нас, как колосья пшеницы. Повсюду валялись куски тел. У контуженых людей шла кровь из носа и ушей. Мы не могли никого хоронить. Наши резервные силы были уничтожены прямо в окопах.

Я не хотел сдаваться, поэтому убежал с небольшой группой бойцов. Все было против нас. Дорога на Кабул через Салангский туннель была перекрыта. Мы шли четыре дня по глубокому снегу. Я спрятал автомат и пошел в деревню. Сказал, что я заблудившийся путник, и попросил еды. Меня накормили, но в итоге я потерял товарищей. Я пошел дальше. Вдруг показался автобус. Я навел автомат на водителя, и он остановился. Все пассажиры оказались талибами. Они сказали, что для меня нет места, но я пригрозил, что прострелю покрышки, и меня взяли. Я лежал на полу, а они ставили на меня ноги. Было неудобно, но зато впервые за несколько дней я был в тепле.

Кари Юнас (27 лет. Вырос в Пакистане, куда его отправил отец-моджахед во время советской оккупации. Сегодня заведует поставками оружия повстанцам): Крушение [режима «Талибана» после американского вторжения в 2001 году] было ужасным. Израненные, обессиленные и сломленные талибы вместе с арабами, чеченцами и узбеками приходили в Вану (город в Пакистане). Я видел, как они бродят по городу, нищие и бездомные. Эти некогда гордые воины джихада жили на подаяние. Арабы были разочарованы тем, что талибы не выстояли. Они говорили мне, что готовы биться до смерти, и были не так сильно подавлены. Это понятно: они всего-навсего проиграли войну, а афганцы потеряли свою страну.

Бари Хан (27 лет. Сын имама. Сейчас руководит отрядом из 15 человек в провинции Газни): Мой отец, как и другие муллы, был подавлен. При талибах они имели большое влияние, но после падения режима на них перестали обращать внимание. Отец так переживал, что его разбил паралич. В конце 2002 года афганская полиция «зачищала» нашу мечеть. Они обыскивали отца на глазах у жителей деревни и обвинили его в сотрудничестве с талибами. Они оскорбляли его, 70-летнего старика, и бросили в тюрьму. В начале 2003 года отец умер.

Я был ребенком, но и меня полиция арестовывала дважды: один раз меня забрали из дома, второй – из мечети. Они допрашивали меня, хотели узнать, где талибы и где спрятано оружие. Наша семья продала мотоцикл, чтобы наскрести денег на взятку полиции. Тогда меня отпустили.

Ахунзада: Никто не хотел, чтобы его считали талибом. Друзья и родственники, которые когда-то уважали меня за то, что я был командиром, отвернулись от меня. У меня не было ни денег, ни работы. Я уехал в Пенджаб, далеко от Афганистана, и стал поденным рабочим. Но у меня ничего не получалось, поэтому я вернулся в Пешавар и стал торговать овощами на рынке. Но я все время думал о нашем поражении, о погибших товарищах. Моя жена говорила, что я плачу во сне. Доктор дал мне какое-то лекарство. Я был настолько не в себе, что однажды, когда покупатель попросил у меня картошки, я дал ему помидоры.

ВОЗРОЖДЕНИЕ. 2002–2005

Юнас: Сначала я не слышал, чтобы афганцы думали вновь браться за оружие. Арабы же все время говорили об этом. Где-то около года ничего особенного не происходило, а потом они начали создавать лагеря подготовки. Первый, о котором я услышал, был близ поселка Шин Варсак, недалеко от Ваны. Когда у меня в школе были каникулы, я решил туда съездить. Там было целых два лагеря: одним руководили арабы, другим – чеченцы и узбеки. Я подружился с египтянами, саудовцами, ливийцами и йеменцами. Я решил бросить учебу и присоединиться к ним.

Мулла Ага Мохаммад (45 лет. В 2001 году был студентом медресе, затем стал имамом. Сейчас вербовщик повстанцев и член руководства «Талибана» в провинции Забуль): Разгром «Талибана» стал для меня началом джихада. Мой отец умер в 1994 году, и мне пришлось заботиться о матери, братьях и сестрах. Так что я не мог присоединиться к движению муллы Омара. Много лет меня мучила совесть. После разгрома «Талибана» в конце 2001 года в пешаварской мечети, где я был имамом, стали все чаще появляться раненые моджахеды. Некоторые прихожане прямо спрашивали меня, почему я не воевал с неверными? Мне нечего было ответить.

Я начал спрашивать у знакомых, действуют ли еще где-нибудь моджахеды, но никто не мог мне сказать ничего вразумительного. Тогда в один прекрасный день я услышал о молодом афганце по имени Азизулла, который участвовал в сопротивлении. Сейчас он в афганской тюрьме. А тогда я пришел к нему и сказал, что хочу участвовать в сопротивлении. Он пытался отшить меня, но в конце концов дал мне рекомендательное письмо и послал с поручением в лагерь моджахедов.

Хаккани: В начале 2003 года ко мне пришел министр обороны «Талибана» мулла Обайдулла. Он объезжал Пакистан, собирая разрозненные силы. Он сказал, что часть руководства «Талибана» воссоединилась, они намерены начать действовать и прогнать американцев. Мне казалось, это невозможно, но он уверил меня, что я смогу помочь.

Я встретился с ним две недели спустя, и он дал мне один адрес. Я не ожидал увидеть так много высокопоставленных людей. Там были бывшие министры и командиры, все вместе, и они снова были готовы биться с американцами. Обайдулла сказал мне: «Ты нужен нам не как чиновник. Нам нужны бойцы, и как можно больше».

Мохаммад: Я оставил семью на младшего брата и поехал в Южный Вазиристан. Мулла в одинокой горной деревеньке прочитал письмо Азизуллы и отвел меня в укромное место, хорошо замаскированное среди холмов, скал и растительности. Мы вышли на контрольные посты, которые охраняли вооруженные люди. Я увидел 20 или 30 боевиков из Саудовской Аравии, Йемена и Египта, еще там было несколько афганцев и чеченцев. Они вели себя очень настороженно и расспрашивали меня скорее враждебно.

Один из старших долго со мной беседовал. Он хотел знать, почему я не участвовал в джихаде муллы Омара. Через несколько часов меня повели к командиру лагеря. Он, в отличие от других, был скорее мягок со мной. Это происходило в глинобитном доме. Он сел на пол и спросил, почему я хочу присоединиться к их борьбе и чем я мог бы им помочь.

Ахунзада: Однажды к моему лотку подошел покупатель, и я узнал в нем муллу, который вместе со мной участвовал в джихаде на севере Афганистана. Он тоже меня узнал. Он спросил, чего я хочу: торговать картошкой или участвовать в джихаде. Ночью мы пошли на встречу с талибами. Я не мог поверить своим глазам – передо мной стоял мой верховный командир мулла Дадулла! Он мой идеал, для меня он – синоним победы. Весь мой интерес к торговле овощами испарился.

Меня отправили в Кветту, где осели выжившие бойцы моего отряда – всего 15 человек из 400. Они были рады мне и тоже хотели вернуться, чтобы освободить нашу землю от американцев. В Северном Вазиристане мы прошли боевую подготовку, набрали больше людей и получили оружие.

Юнас: Однажды ночью в апреле [2003 года] мы пересекли границу на пяти пикапах и одном грузовике. Нашей целью была американская база в Махде, в провинции Пактика. Мы напали на рассвете. Мы обстреливали их из 122-миллиметровых минометов минут тридцать. Скоро появился американский вертолет, который стал осыпать нас градом пуль и ракет. Я испугался и бросился бежать.Помню, как среди шума и взрывов, пыли и дыма я увидел тела шестерых наших. Странно, но я чувствовал какое-то воодушевление. Мы показали нашу решимость, вышли на бой. И мы знали, что еще вернемся. Мы тащили окоченевшие и окровавленные тела наших мучеников назад в Вану. Тысячи местных жителей пришли хоронить их. По мере того как распространялась весть о нашей вылазке, бывшие талибы стали возвращаться в Вану и присоединяться к нам.

ВОЗВРАЩЕНИЕ. 2005–2009

Мохаммад: Меня первым делом научили стрелять, двигаться по полю боя и ухаживать за автоматом Калашникова. Нас учили устраивать засады и вести партизанскую войну. Арабы показывали нам, как делать бомбы из азотных удобрений и дизтоплива. Мы тренировались вслепую, чтобы потом уметь делать это ночью.

Дисциплина была суровая. Нарушителей жестоко били. Мы просыпались до рассвета и выходили на зарядку. Были частые ночные тревоги. Через месяц нас разделили на десять групп. К каждой были приставлены по три араба. Группы по отдельности отправились в разные провинции Афганистана. Три группы попали под бомбежки. Нам нужно было быстро двигаться и не попадаться на глаза местным жителям. Тогда нас мало кто поддерживал, и вокруг было много шпионов.

Юнас: После нескольких первых атак Всевышний как будто открыл заслонку, и деньги потекли рекой. Я слышал, что арабы получали их из Персидского залива. Настоящий джихад начался в первой половине 2005 года. До тех пор крестьяне в деревнях думали, что «Талибан» сломлен и уничтожен, они присоединялись к вооруженным отрядам, организуемым американцами и местными командирами, доносили на нас и всячески вредили. Мы начали вылавливать коллаборационистов, судили и казнили кое-кого из афганцев, сотрудничавших с американцами и Карзаем. Они испугались и вместе с семьями перебрались в города. Мы снова стали контролировать эти места.

Хан: Бывший студент моего отца решил уйти к талибам, и я присоединился к нему. Я помогал убирать тех, кто продолжал сотрудничать с властями и американцами. Мне не хотелось убивать, но я хотел восстановить исламскую власть и избавиться от американцев и работающих на них предателей.

Американцы и их афганские союзники совершали одну ошибку за другой, арестовывая и убивая ни в чем не повинных людей. В районе Даяк, неподалеку от города Газни была деревня, жители которой сочувствовали коммунистам еще со времен войны с русскими, они никогда не поддерживали нас. Но полицейские прочесали деревню, избили старейшин и арестовали их за принадлежность к «Талибану». Выпустили их только за большие взятки. После этого случая жители деревни послали нам письмо, прося прощения за ошибки времен коммунизма.

Хаккани: Да, руководителей «Талибана» арестовывают и убивают, но это нас не останавливало раньше, не остановит и теперь. Наш джихад – это не отдельные командиры и бойцы, мы куда сплоченнее и сильнее и не зависим от иностранцев, от [пакистанской разведки] ISI или «Аль-Каиды». Думаю, все эти разговоры о силе «Аль-Каиды» – обычная американская пропаганда. Насколько я знаю, «Аль-Каида» очень слаба, и их очень мало. Мы контролируем большие территории, и работающие с нами иностранцы должны вести себя очень осторожно. Мы больше не позволим этим верблюдам свободно бродить здесь без уздечки.

Хан: Американцы говорят, что соблазнят талибов своими долларами. Но это же смешно! Быть талибом непросто – это все равно что ходить в горящей одежде. Ты должен оставить семью и каждую минуту быть готовым к смерти. Тебя могут арестовать и посадить в собачью клетку в Баграме или Гуантанамо. Если тебя ранят, ты не можешь рассчитывать на быструю медицинскую помощь. У тебя нет денег. И все же когда я говорю новобранцам, что их ждет, они с радостью надевают на себя эту пылающую одежду. Поэтому я все больше верю, что мы никогда не проиграем эту войну.

Сами Юсафзай, Рон Моро, Афганистан, Newsweek