КОНОКРАДСТВО: РЕНЕССАНС ПРОФЕССИИ

Злоумышленников, укравших трех коней в Перемышлянском районе, милиция разыскала в соседнем – Городоцком. Одного коня удалось спасти, двое других животных уже были отправлены на забой и разделаны на мясо. Конокрады (один – ранее трижды судимый за воровство коней, другой – за хранение наркотиков) действовали по типичной схеме. Накануне кражи они заехали в село Розсохи, где выясняли у местных жителей, есть ли в селе кони. А следующей ночью три жеребца были уведены из помещения бывшей колхозной конюшни. Это преступление, случившаяся в феврале нынешнего года на Львовщине, завершилась хотя бы поимкой злоумышленников. В подавляющем же большинстве случаев похитители лошадей остаются безнаказанными. Сегодня конокрадство, как и встарь, стало доходным преступным промыслом.Древнее право о конокрадстве

“У нас всякая пакость и пагуба от конокрадства…” Это изречение, почерпнутое из словаря Даля, как нельзя лучше характеризует последствия этого вида злодеяний. Конокрадство во все времена относилось к разряду наиболее тяжких преступлений: как из-за высокой стоимости похищаемых животных, так и по причине тяжелых социальных последствий, влекомых этим преступлением. Особенно по отношению к сельскому населению, так как нередко лишает земледельца последнего рабочего скота, а вместе с тем и возможности обрабатывать свое поле.

Поэтому уже древние своды законов рассматривали конокрадство как кражу квалифицированную. В древнегерманском праве конокрадство влекло за собой побитие камнями или посажение на кол. “Русская Правда” – первый на Руси свод законов – (синодальный список) грозила конокрадам высшим из прописанных в ней наказаний — “потоком и разграблением”, который назначался лишь в трех случаях: собственно конокрадстве, разбое и поджоге. Наказание включало конфискацию имущества и выдачу преступника (вместе с семьей) “головой”, т.е. в рабство. Закон допускал и безнаказанное убийство вора, что толковалось как необходимая оборона. Следующим по тяжести видом наказания была “вира”- штраф, который назначался только за убийство.

Псковская судная грамота ставила “коневого татя” наряду с “переветником” (государственным изменником) и устанавливала для него смертную казнь. Виселицей грозил конокраду, пойманному с поличным, и судебник короля Казимира от 1468 года.

Законодательные памятники московской эпохи не выделяют конокрадство в особый вид квалифицированной кражи; уложение 1649 года говорило только о краже лошади на службе, определяя за нее отсечение руки. Объясняется это отчасти тем, что конокрады рассматривались как “ведомые лихие люди”, для которых всякая кража влекла за собой смертную казнь.

Для предупреждения конокрадства и сбыта краденых лошадей в московской Руси, при продаже лошадей совершались особые записи, по форме тогдашних купчих крепостей, с обозначением примет проданного коня.

За конокрадство – в Сибирь

“В некоторых местностях конокрадство получило характер промысла: конокрады имеют особых начальников, свои притоны, разменные пункты, пристани, перевозы и тракты; организация конокрадства идет далеко за пределы не только уезда, но и губернии. При такой обстановке борьба с конокрадством для полиции становится делом весьма трудным. Крестьяне часто прибегают к жестокому самосуду над конокрадами, пойманными с поличным, а иногда и над лицами, только подозреваемыми в систематическом конокрадстве.

По уложению 1845 г. за кражу лошадей и всякого рабочего скота наказание увеличивалось на одну степень. В 1848 г. установлены были, в виде опыта на 3 года, особые правила для губерний, в которых К. было особенно распространено (Полное Собр. Зак. № 21905): постановлено было, чтобы дела о конокрадах рассматривались судами вне очереди, чтобы за выдачу сообщников наказание конокрадам смягчалось, чтобы конокрады, отбывшие наказание в арестантских ротах (если они не были перемещены в разряд исправляющихся), обязательно отдавались в солдаты, а неспособные к военной службе были переселяемы в Сибирь; за поимку и представление властям конокрада установлено было вознаграждение в 3 руб. (отменено в 1868 г.); в губерниях Астраханской, Оренбургской, Саратовской, Пензенской, Симбирской, Тамбовской, Тульской, Казанской, Вятской, Нижегородской, Владимирской и Костромской учреждены особые комиссары для пресечения К. В 1854 г. правила эти продолжены еще на три года …За кражу лошади тюремное заключение может быть увеличено до одного года; если же судом признано, что виновный в краже лошади занимается конокрадством в виде промысла, то он подвергается лишению всех особенных прав и преимуществ и ссылке на житье в губернии Томскую или Тобольскую, с заключением на время от 1 года до 2 лет, или работам в исправительных арестантских отделениях на время от 1½ года до 2½ лет (ст. 1654 1 улож. о наказ.)…”

Прервем цитирование источника, чтобы отметить исторический казус. Да, в 40х годах XIX столетия Николай I, по сути, создал спецслужбу по борьбе с конокрадством. А на огромных просторах лесного Заволжья этого преступления не существовало вовсе. Крестьяне там не имели пастухов и, если скот терялся, искали его по звону колокольчика. Коров и овец воровали (таких воров крестьяне называли волками), но вот лошадей никто никогда не угонял. Однако, как только в этот район приехал комиссар по борьбе с конокрадством, практически сразу же началось и конокрадство. Эти события настолько четко последовали одно за другим, что у крестьян эти комиссары, а после упразднения комиссаров заменившие их чиновники получили прочное прозвище «конокрады». Случай этот описал русский чиновник того времени П.И Мельников в своем романе «В лесах» и в специальной сноске подчеркнул, что данный случай является фактом.

“…Для некоторых местностей судебное преследование признано было мерой, недостаточной в борьбе с К. В 1886—87 гг. изданы правила об административной высылке в Восточную Сибирь инородцев и лиц оседлого русского населения, обвиняемых или подозреваемых в неоднократных кражах лошадей и скота в пределах Астраханской губ., в Сальском округе Области Войска Донского и в губернии Ставропольской. Согласно этим правилам, приложенным к 277 ст. устава о предупреждении и пресечении преступлений (Св. Зак., т. XIV, изд. 1890 г.), местное начальство, при самом возбуждении вопроса о подобной высылке, подвергает обвиняемого или подозреваемого в конокрадстве предварительному аресту, а затем предлагает обществу, к которому он принадлежит, составить приговор о высылке в Сибирь; если общество не изъявит согласия на составление подобного приговора, то окончательное решение вопроса о высылке предоставляется министру земледелия и государственных имуществ или военному, по соглашению с министром внутренних дел. Проект нового уголовного уложения, признавая конокрадство за “бич беднейшего земледельческого населения нашего отечества”, рассматривает его, однако, как простую кражу, находя, что усиление наказуемости его может быть достигнуто применением к виновным в конокрадстве постановлений о краже шайкой, а также путем увеличения наказания за рецидив и совокупность.

Расцвет профессии

Несмотря на предпринимаемые меры, конокрадство в царской России процветало вплоть до революции. Чем стремительнее развивалось коневодство, тем чаще случались факты конокрадства. Об этом в своих воспоминаниях писал И. Бентковский, корреспондент Главного управления государственного коннозаводства по Закавказскому краю. Отмечая, что случаев конокрадства в России так много, что даже официальная статистика не в состоянии подвести их верные итоги. Исторический факт: в 1820 году у графа М. Воронцова (под его началом служил во время южной ссылки А. С. Пушкин), в то время Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора, владельца табуна породистых лошадей на Ставрополье, в районе слободы Бургун-Маджары (нынешнего Буденновска) конокрады увели этот табун, состоящий из «черкесских маток с жеребятами в двухстах штуках». При этом двухлетние поиски конокрадов ни к чему не привели. Вместе с лошадьми они буквально растворились в бескрайних степных просторах. Хороший представитель породы по тем временам стоил немало – от 600 рублей и выше. Интересно, что большой любитель и знаток лошадей, князь Воронцов, являясь в 40-е годы уже наместником на Кавказе с неограниченными полномочиями, был страстным поклонником лошадей. Именно он выступил инициатором устройства в Ставрополе первого на Северном Кавказе ипподрома.

С экономическим подъемом царской России в начале прошлого столетия, вызвавшим скачок в индустриальном развитии державы, но разорение крестьянства и падение патриархальных нравов, конокрадство приняло поистине бедственный размах. Почитаем газеты того времени. “Вчера на собрании ветеринарных врачей Московской губернии решено собрать сведения о конокрадстве в Московской губернии, так как выяснено, что крестьяне в убыли лошадей гораздо больше страдают от конокрадства, чем от болезни лошадей” (“Новости дня” 2 февраля (20 января) 1901 года).“В последнее время, по словам “Одесских Новостей”, конокрадство в Елисаветградском уезде достигло небывалых размеров, причем всякие поиски за ворами безуспешны. Были даже случаи насильного угона лошадей. Конокрады нагнали такую панику на крестьян, что они по целым ночам не спят, сторожат свою худобу. если селяне сами ловили конокрадов – забивали кольями” (“Московские Ведомости” 28 (15) ноября 1901года).

Провинция ждала от новой Государственной Думы России 1912 не только и не столько решения глобальных политических задач. Гораздо больше, чем, например, война на Балканах, деревню беспокоило то же конокрадство. Прежде лошадей воровали в селах поблизости больших дорог, однако постепенно конокрады стали промышлять и вдали от трактов. Отчасти из выгоды, отчасти от страха перед ворами целые деревни стали укрывать краденых лошадей.

Оппозиционные политики винили во всем правящий режим. “Правые”, как водится, усматривали в происходящем “тлетворное влияние Запада”, объясняя распущенность сельских нравов “порчею, идущей от города, а также проникновением в деревенскую среду фабрично-трактирной цивилизации”. Распространению способствовало также очень слабое наказание за это преступление.

Поэтому многие сельские обыватели были благодарны думцам прежде всего за то, что они усилили меры за кражу лошадей. Число краж лошадей за короткое время после издания нового закона сократилось, к примеру, в Гдовском уезде в пять раз, в Лужском – в четыре раза. “Этим законом, прошедшим почти незаметно, III Дума заслужила благодарность русской деревни и доказала ей пользу своего бытия”, – замечал лужский обозреватель.

Впрочем, случаи самовольной расправы крестьян с конокрадами в России того времени стали массовыми: никому не хотелось длительных полицейских расследований и еще более длительных судебных следствий. Например, двое братьев Павел (Павол) и Пётр (Петыр) из глухой удмуртской деревни занялись конокрадством. За это жители деревни Каймашур заживо похоронили их в лесу. Это место, прозванное Павел Кулэм, до сих пор вселяет страх у местных жителей…

Да что конокрадство! Нравы в те годы и вовсе упали. (“Черноморский Вестник” № 65, 1892 г.) сообщает: “Кавказ все прогрессирует и прогрессирует. Излюбленный промысел скотокрадство начинает заменяться женокрадством…Похищение женщин в Зугдидском уезде Кутаисской губернии превратилось в профессиональное занятие и делает гигантские прогрессивные шаги. По мнению части “золотой” молодежи, оно является куда прибыльней и безопасней конокрадства!..”

Георгий Киквидзе, «УК»