“Аттракцион садизма”. Как устроена машина подавления в Беларуси: допрос

Как выглядит дознание, следствие, установление истины? Нет никакого дознания и следствия. Время от времени в камеру входят разные люди в милицейской форме или в штатском, задают одни и те же вопросы:
– Имя, фамилия?
– Полина З.
– Где задержана?
– На избирательном участке.

Спустя некоторое время дверь в камеру опять открывается, женщин выводят в коридор и задают вопросы:
– Имя, фамилия?
– Полина З.
– Где задержана?
– На избирательном участке.
На этот раз фотографируют и заводят в камеру обратно.

Спустя еще некоторое время – никто ведь не может понять в камере, который теперь час, – открывается кормушка, окошечко в двери, через которое заключенным должны раздавать еду, но не будут раздавать трое суток. По ту сторону двери садится милая, вежливая женщина в форме и по одной подзывает задержанных к кормушке поговорить:
– Назовите, пожалуйста, ваше имя, фамилию.
– Полина З.
– Скажите, пожалуйста, где вас задержали?
– На избирательном участке.
– Спасибо.
Эту милую женщину Жанна Л. просит найти в ее вещах и принести лекарства от диабета. Диабетику нельзя без лекарств. Милая женщина кивает, обещает обязательно Жаннины лекарства найти или, если не найдет, принести из тюремной аптеки. Но врет. Врет, конечно. Ничего не будет искать и ничего не принесет.

В протоколе, который Полине З. предложат подписать по итогам дознания, написано будет, что она задержана на проспекте Машерова, принимала активное участие в митинге, проводимом без разрешения Мингорисполкома, выкрикивала лозунги «Стоп таракан», «Жыве Беларусь» («Да здравствует Беларусь»), «Сходзь» («Уходи»), «Свабоду палiтвязням» («Свободу политзаключенным»).

Полина внесет в протокол исправления, полагая, что на суде это будет иметь значение, подпишет и вернется в камеру. В камере выяснится, что тот самый сотрудник милиции, который, согласно протоколу, задерживал Полину на проспекте Машерова, одновременно задержал еще десятерых ее сокамерниц в разных частях города.

В протоколе Тани П. написано будет, что она задержана на проспекте Машерова, принимала активное участие в митинге, проводимом без разрешения Мингорисполкома, выкрикивала лозунги «Стоп таракан», «Жыве Беларусь», «Сходзь», «Свабоду палiтвязням» – слово в слово, копипастом, под копирку. При этом фамилия Тани в разных абзацах протокола будет написана по-разному, и номер Таниного паспорта записан неверно.

Надо же было спросить фамилию десяток раз, чтобы в протоколе записать ее ошибочно! Дознавателям, видимо, рассказывали в школе милиции – или где там они учились – про тактику доброго и злого следователя, но, похоже, они никогда не писали самостоятельно курсовых работ, крали, копировали их из интернета, вот и теперь копируют протоколы.

Позовите консула

Олесю С. не допрашивают. Еще в автобусе она стала говорить, что является российской гражданкой, и требовать консула. Повторила это и когда заводили в камеру.
– Глаза в пол, сука, плевать мне на твою Россию!

И теперь не допрашивают. Олеся верит, что к ней придет консул. Или кто-то из сотрудников посольства – не могут же не прийти. Олеся верит, что кто-то из оставшихся на свободе друзей звонит уже в российское посольство в Минске. И правда – звонят. Но посольство не реагирует. Говорят: «Ничего не можем сделать» – и вешают трубки. Родина бросит тебя, дочка. Всегда! И даже когда Олеся, освободившись, сама позвонит в посольство с вопросом: «Как же так, Родина?», сотрудница посольства ответит: «Ну вы же теперь на свободе? Вот и радуйтесь».
Родина бросит тебя, запомни.

Всех водят на допросы – Олесю не водят. Всех фотографируют – Олесю нет. Всех ведут на суд, Олесю оставляют в камере, и тогда она начинает бояться, что ее забыли. Ее не могут судить как гражданку другого государства, но и отпустить не могут, потому что не отпускают никого. И Олесе страшно: что сделают с человеком, если он не значится ни в каких списках? сгноят тут, в тюремной камере на Окрестина? убьют, спрячут тело и объявят пропавшей без вести?
– Меня забыли! – кричит Олеся. – У меня не было ни допроса, ни суда. Меня забыли!
То есть сама просится в жернова беззаконного судопроизводства.

Имитация государства

Когда протокол выводят подписывать Жанну Л. и Полину З., в тюремном коридоре полно людей. Мужчин для подписания протокола ставят на колени. Если кому-то придет в голову прочесть протокол, прежде чем подписать, тюремные надзиратели закрывают документ рукой: не надо читать, надо подписывать.

Жанне и Полине прочесть протокол дают. Они исправляют в своих протоколах грамматические ошибки и подписывают, надеясь, что чем быстрее соблюдешь безумные тюремные правила, тем быстрее отпустят.

И Лена А. подписывает, но с комментарием, что с приговором не согласна, рассчитывает, что за частичное признание вины дадут не сутки, а штраф. И Катя К. подписывает – с ремаркой «не согласна» на каждой странице, но подписывает, надеется, что за покладистость отпустят или хотя бы не будут бить мужа.

А Ганна Л. подписывать отказывается, вносит правки. Потом в камере женщины выведут общую формулу: похоже, тем, кто не глядя подписал протокол, дают пять суток ареста, тем, кто отказался подписать, – шесть. На самом деле такого обыкновения у белорусской силовой машины нет, но задержанным очень хочется найти в действиях тюремщиков, следователей и судей хоть какую-то логику. Мозг отказывается понимать, что вокруг – совершеннейший хаос, устраиваемый людьми с оружием и бесконечным правом на насилие.

Настя Б. на своем протоколе пишет: «С обвинениями не согласна» и подписывает свое несогласие, а не протокол. Это попытка сохранить достоинство. Над головой молодой женщины, пытающейся сохранить достоинство, один тюремщик кричит другому:
– Она не согласна, видишь ли! Кончай ее.
– Руки за спину! Пошла!

Какое-то мгновение Настя верит, что ее и правда ведут на расстрел. Но приводят в камеру. Похоже, тюремщикам, милиционерам и следователям совершенно все равно, подпишут задержанные протокол или не подпишут. Все эти допросы, вся эта возня с подписанием – не что иное, как имитация правового государства.

Имя и должность

Настаивать на соблюдении закона в условиях беззакония – это уже протест, на который трудно отважиться. Ольга Павлова отваживается. Она активистка.

Еще до всяких протестов Ольга писала письмо в Министерство обороны, призывала армию защитить народ от диктатора. Из министерства ей даже пришел ответ: некий генерал, видимо, всласть веселился, придумывая остроумные отповеди, дескать, президент у нас – верховный главнокомандующий, а ты дура, если думаешь, что армия пойдет защищать женщин, рожающих для армии пушечное мясо, от начальства, которое обеспечивает армии довольствие. В свою очередь Ольга, будучи врачом и, следовательно, военнообязанной, запечатала в конверт и отослала в комиссариат свой военный билет. И приложила письмо, в котором отказывалась служить в армии, не умеющей защитить народ от тирана.

Теперь на следствии Ольга молчит. Вернее, отвечает вопросами на вопросы, пытается настоять на том, чтобы следственная процедура соответствовала закону.
– Имя, фамилия? – говорит Ольге дознаватель.
– Я вам с удовольствием представлюсь, – отвечает Ольга. – Только сначала представьтесь вы. Назовите вашу фамилию, звание и должность.
Дознаватель не представляется:
– Где задержана?
– Я вам с удовольствием все расскажу, только вы забыли представиться. Как ваша фамилия? звание? должность?

Подруги в камере даже обижаются на Ольгу, пытаются увещевать:
– Не надо с ними задираться. Только хуже будет. Оля, из-за тебя они разозлятся и будут держать здесь не только тебя, но и нас.
Но ведь и так уже разозлились! И так уж держат. И Ольга настаивает, требует соблюдать простое, прописанное в законе правило: дознаватель должен представляться.
Но они не представляются. Вместо знакомства один из вооруженных анонимов выводит Ольгу во двор и тяжелыми берцами бьет по ногам под колени, так что ноги подкашиваются и расплываются на икрах огромные синяки.

Но Ольга не сдается. После этого ареста она еще трижды будет арестована, а на четвертый раз получит тюремный срок. Уже не пятеро суток, а три года. Тюремное заключение, правда, заменят «домашней химией», но об этом речь впереди.

Источник: НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ