В плену пиара. Скандальная правда про обмен пленных
Но если вчера, по его “миру любой ценой” прицельно из минометов били враги, то об его “большой обмен” давно вытирают ноги друзья. Потому что сразу после “искренних” рукопожатий президента с встречающими родственниками, коротких мужских объятий с освобожденными и обязательных обещаний на камеру “вытащить всех”, короткая как телесюжет общая история главных героев торжества в аэропорту Борисполь распадается на отдельные непересекающиеся миры.
Очевидно, что даже заступив за линию закона и обменяв пленных на “беркутовцев”, Владимир Александрович в декабре, так же как и в сентябре 2019 года (когда обменяли моряков и Сенцова), получил весомую дозу эндорфина от очередного всплеска всенародной любви, пишет ZN.UA. (Ведь людям гораздо проще понять ситуацию с освобождением конкретных людей, нежели разобраться в казуистике работы минской трехсторонней группы или в результатах Норманди.)
А вот вернувшихся домой измученных мужчин и женщин особо поздравлять не с чем. У них с всенародной и государственной любовью не сложилось. Тогда, в Борисполе, усаживаясь в поданные властью комфортабельные автобусы, они об этом, конечно, не догадывались. Как, впрочем, и доверчивые граждане, утирая слезы перед телевизором, имели неосторожность подумать, что это как раз тот самый счастливый конец страшной истории. Да и я примерно так бы и думала (правда, немного читала о лечении пленных в Феофании и смотрела сюжеты об устройстве на работу, но это не в счет), если бы меня не нашел и утром 14-го февраля не обратился за срочной помощью один из освобожденных пленных — Василий Савин. Да-да, тот самый человек, который буквально на следующий день стал главным хитом съезда партии власти “Слуга народа”, познав славу “сепара-антагониста” в социальных сетях и медиа.
В то время как однопартийцы президента аплодировали моему объявившемуся земляку стоя, а бывший волонтер и замминистра Георгий Тука наговаривал блог про “дэнээровца Васю Савина” на “ватном съезде правящей партии”, “потерявшей лицо”, я уставилась в экран и пыталась сложить свои пазлы. Еще вчера Василию Константиновичу требовалась помощь и он, вместе с еще десятью недавними пленными, выставленными за дверь санатория “Лесная поляна”, сидел на чемоданах, не зная где будет ночевать.
К этому обстоятельству за день моих плотных переговоров, в том числе и с кураторами экс-пленников из министерства по делам ветеранов, было добавлено много чего интересного из жизни освобожденных. В том числе и пост волонтера в Фейсбуке о выставленной из того же санатория в Пуще-Водице пожилой женщине из Луганска с недолеченными переломами ребер. Все это совсем не вязалось с идеальной пиар-картинкой “Президент в аэропорту”. И тем более с пламенной благодарственной речью Савина на съезде партии Зеленского.
Но прежде чем все-таки эти части сложить, позволю себе высказаться об обвинениях в сепаратизме. И Савина, и любого другого гражданина Украины, вернувшегося из плена на оккупированной территории. У Васи Савина действительно есть легенда о намеренном внедрении во власть “ДНР” и создании там подпольной организации. В одном его кармане лежит множество партбилетов, а в другом — две справки от СБУ и МВД о том, что он чист. Заметьте: два документа с печатью и подписью представителей официальной уполномоченной спецслужбы воюющего государства и ключевого силового министерства. При этом Савин лично встретился с лидером правящей партии 38-миллионного государства Корниенко, который собственно и дал добро на его выступление на съезде, “несколько откорректировав текст, убрав детали про чемоданы и негде жить”. Пообещав “в ближайшее время” разобраться со всеми проблемами бывших пленных.
Более того, Савин, в 2014-м “сдававший кровь для боевиков”, — снимки из газет “ДНР” тоже всплыли в сети, — сегодня называет фамилии бывшего губернатора Донецкой областной военно-гражданской администрации Кихтенко и (на тот момент) заместителя главы МВД Величковича, которые якобы знали о его плане внедрения в структуру местной администрации “ДНР”. Я не могу верить на слово. Я — не СБУ. Я потеряла из виду этого некогда розовощекого детину в 2005-м, после переезда из Макеевки в Киев. Но передо мной в общаге Минсоца теперь сидел не коммунист, не социалист, не председатель Кировского райисполкома и не соратник Тимошенко (каким я его знала), а прежде всего — человек, который пять лет провел в тюрьме. И за которого взял на себя ответственность целый президент страны.
Так отвечайте, Владимир Александрович. Проверяйте. Подтверждайте публично невиновность или закрывайте их снова. Всех, о ком как о коллаборационистах или преступниках заявил Стас Асеев и другие освобожденные пленные первой волны. Или у нас нет государства, способного расставить точки над “і”? Как, черт побери, нет закона, который обеспечивал бы статус пленных, а значит и четкую процедуру их полной проверки как до возвращения (на этапе формирования списков), так и после. Как нет прописанного механизма государственного сопровождения вернувшихся из плена на оккупированных территориях. Через шесть лет войны. Через полгода после первого большого обмена при Зеленском (одна десятая каденции “президента мира”). Через два месяца после того, как министр Коляда заявила, что глава государства подаст в парламент подготовленный законопроект о статусе заложников и пленных как первоочередной. Здесь турборежим не сработал. Почему?
Сергей Мокренюк (министерство по делам ветеранов, оккупированных территорий и ВПЛ): “Мы на свои деньги покупали бензин, чтобы отвезти людей оформить документы”
О том, что за президентом Зеленским в истории освобождения не стоит никакая государственная институция с четкой схемой сопровождения бывших пленных, можно было догадаться еще в сентябре, когда на мобильный телефон для Сенцова оперативно сбрасывались друзья. Мировому символу борьбы с российским режимом и агрессией после рукопожатия с Зеленским банально не с чего было позвонить матери, и не на что купить необходимую одежду или продукты.
Однако здесь же стоит признать, что в этом месте наша условная целевая группа бывших пленных распадается. Автоматически из общего числа все-таки выбывают те, чьи фамилии были на слуху и за кем стоит либо общественность и благотворители, как в случае с историком Игорем Козловским, Олегом Сенцовым и журналистом Стасом Асеевым, которые, по сути, стали голосом Украины в мире, либо государство, как в случае с моряками. Последних соцпакетом поддержало профильное Минобороны, а квартиры в Одессе (по просьбе Зеленского) приобрел фонд Виктора Пинчука. Еще пятерым бывшим узникам, вышедшим на свободу по обмену в сентябре (Олегу Сенцову, Александру Кольченко, Владимиру Балуху, Артуру Панову и Алексею Сизоновичу), тот же Фонд купил жилье в столице. Стасу Асееву жилье пока обещают, а вот Игорю Козловскому — освобожденному первой волны — уже даже не обещают. Знаменитый ученый из Донецка, воспитывающий сына с инвалидностью, рассчитывает только на свой интеллектуальный и социальный капитал.
По нашей информации, постановление принималось с благородной целью — как можно быстрее выплатить людям компенсацию в 100 тысяч гривен. Не желая повторять опыт обмена-2017, когда освобожденные получили деньги через 7–8 месяцев после возвращения в Украину. Его принимали с голоса и с колес, и обошлись без последующих согласований с другими министерствами и ведомствами, которые могут иметь прямое или косвенное отношение к социализации бывших пленных. В результате механизм создания комиссии, которая примет решение о выделении 100 тысяч, все равно завис. Вместе с деньгами. Потому что разные министерства и ведомства по-разному смотрят на ее формирование. Точнее на присутствие в комиссии ГО. Так что по 1 500 гривен пленным дал только Красный крест, а лекарствами, бытовыми предметами и одеждой, как и психологами для реабилитации, обеспечивает ГО “Блакитний птах”.
Вся не уполномоченная никем организационная история, по сути, незаконно повисла на управлении Минвета по Крыму и Севастополю, которым руководит Сергей Мокренюк, в прошлом — известный крымский адвокат. После двухнедельного пребывания людей в Феофании и оказанной необходимой первой медицинской помощи, их надо было куда-то поселить, психологически реабилитировать, лечить, восстанавливать документы, искать работу, покупать одежду и прочее. Селили, перевозили. Еще тяжелых — в Цибли, тех, кому легче, — в “Лесную поляну”. Договаривались с администрацией на честное слово. Ситуация с выселением, о которой я и узнала от Савина, была уже после неоднократного продления пребывания освобожденных пленных в санатории. В ту ночь Мокренюк все-таки нашел общежитие и людей на птичьих правах поселили туда. По документам договаривались со службами. Которых тоже никто не уполномочил помогать в этой ситуации. Возили, оформляли. На паспорта нашла деньги омбудсмен Денисова.
С другой стороны, я еще на этапе принятия Постановления №1122 четко понял, что если сейчас начнем согласовывать все процессы со службами, — затянем на годы. Хотелось быстрее создать механизм и выделить людям деньги, чтобы они сами могли снять жилье и начать жить. Хотели как лучше, а получилось как всегда. Параллельно с непосредственной работой с людьми мы уже создали дорожную карту для освобожденных и подготовили проект Постановления, которое опишет механизм взаимодействия органов власти. Скоро передадим его для согласования нашим коллегам в другие министерства и госорганы. Но если бы у нас было больше людей, а не три человека, наверное мы бы сделали это быстрее.
Людей можно понять, они нервничают, не знают, что им делать дальше. Кто-то вернулся в родные Донецкую и Луганскую область подконтрольные Украине, кто-то уже нашел подработку, кто-то никак не может сориентироваться и хочет остаться в Киеве. Одни люди сильные духом, другие — сломались. Одни ничего не хотят, другие — хотят слишком многого. Тем более читая в Интернете, что некоторые бывшие узники получили жилье. Где-то мы совершаем ошибки. Как в случае с пожилой освобожденной пленной Мухиной, которую сейчас полностью взяли под опеку волонтеры. Нужна четкая государственная коммуникация и выверенная процедура сопровождения этой группы населения. С определенным минимумом гарантий, сроками, ответственными, понятным статусом для людей. Иначе — вот такой хаос. Когда ты на свои деньги покупаешь бензин, чтобы отвезти людей оформить документ. Когда каждый день мои сотрудники физически находятся вместе с освобожденными. Когда ты, в случае чего, сразу панически хватаешься за тот же “Блакитний птах”, как за соломинку. А они же сами бедные, как церковные мыши”.
Анна Мокроусова (ГО “Блакитний птах”): “А где вы были все шесть лет войны? Журналисты? Активисты? Общество?”
Аня Мокроусова комфортно чувствует себя в узких кругах и настороженно воспринимает тех, кто не из ее “пузыря”. Она была в плену “ЛНР”. Мы договорились встретиться в кафе на Хрещатике, и когда она пришла, за столом еще оставались другие собеседники. Я засуетилась (места среди бумаг было мало) и быстро переставила свою тарелку с остатками “тирамису” на соседний столик. “Та правда это уже оставила? — удивилась Аня. — И не будешь? Тогда я, да?..”. Глаз поднять я не смогла. От стыда за этот оставленный кусок. Во время ее войны, и получается, не моей. Аня заметила это. “Просто для меня после плена нет надуманных барьеров”, — сказала она.
Есть тысячи мужчин и женщин, которые вернулись не по обмену, но им тоже нужны поддержка и помощь. Однако они остались без ста тысяч гривен и вообще без какой либо помощи. Потому, что государство приняло финансовое участие в судьбе освобожденных всего лишь раз — когда вернулись домой освобожденные 27 декабря 2017-го года. Последней волне также обещают тысячи поддержки. Но все остальные, кто прошел плен и был освобожден в другие даты, — остались на обочине.
Так как нет единого государственного механизма оказания помощи вернувшимся из плена, то соответственно нет и государственного финансирования программ медицинской и психологической реабилитации освобожденных. И то, что такие учреждения как Феофания, Цибли и “Лесная поляна” оказали освобожденным последней волны медицинскую помощь и приняли их у себя бесплатно, по сути, — акт доброй воли руководителей этих учреждений. Большинство же тех, кто прошел через плен, но был освобожден тихо и без пиара, с трудом могут рассчитывать на подобный прием.
Мне жаль, что сегодня многие пытаются использовать освобожденных из плена людей в своих интересах. Люди после плена сами по себе редко имеют претензии к государству. Ведь оказаться на свободе — уже большая ценность. Но так как многие провели в плену годы, то процесс ресоциализации для них достаточно сложный. Свобода долгое время была их единственной и основной целью. Однако достигнув этой цели, многие просто не знают, что делать дальше, где и как они хотят жить. Им трудно оценить ситуацию и мы уже столкнулись с тем, что ребята из последнего освобождения отказываются от работы, которую им предлагают, из-за “маленьких” зарплат.
Причем зарплаты в девять тысяч, на которые они часто не хотят идти работать в Киеве, — это и наши зарплаты тоже, и мы на них живем. Соцработники и психологи “Блакитного птаха” получают фактически столько же. Да, многие подрабатывают на нескольких работах, живут на съемных квартирах, или снимают комнаты, но при этом находят возможность регулярно поддерживать финансово тех, кто в более сложных ситуациях.
При этом я не хочу сказать, что вновь прибывшие пленные — плохие. Я хочу сказать, что общество и государство не понимают, как мы все тут живем. И почему для нас все это — не новость. И, по сути, большинство претензий бывших пленных навязаны им другими людьми, ведь без подсказки они не знали бы, что должны что-то требовать и на что-то жаловаться. Те, кто освобождается без пиара и президентских рукопожатий, чаще всего больше испытывают благодарности к Украине, а претензии — к России. А вот те, кто попадает в поле зрения общественности, наоборот начинают столько требовать от Украины, что забывают о требованиях к непосредственному агрессору. Что, конечно, не освобождает Украину от ответственности за собственных людей.
В их числе может быть первичное медицинское обследование и лечение; приобретение билетов для воссоединения семьи; набор гуманитарной помощи, включающий одежду и предметы гигиены; наличные средства на проезд в период поиска работы; бесплатное восстановление документов; оплата двух месяцев аренды жилья или помощь с социальным жильем на время пока не будет выплачена компенсация в 100 тысяч гривен; возможность регулярного санаторного лечения раз в год.
Потом, после обеспечения этого пакета, пострадавшие от плена граждане должны передаваться в руки общественных организаций. Как за рубежом человек, нуждающийся в той или иной поддержке, получает у государства точные контакты: куда и за чем в случае необходимости обратиться. Где помогут с лекарствами, где — с работой, где найдется профессиональный психолог.
Но здесь должен заработать еще один механизм: взаимодействия государства и ГО. И он может быть выражен в разных государственных программах поддержки общественных организаций, которые берут на себя функции длительного сопровождения пострадавших людей. Это хорошая система. Когда ургентную помощь обеспечивает государство, а общественные организации своей поддержкой создают благоприятный климат в целой сфере жизни”.
Анатолий Поляков (Украинская ассоциация пленных): “Происходит обесценивание страданий людей и прямая дискредитация президента”
Анатолий Поляков был освобожден из плена “ЛНР” через Минскую контактную группу в 2015 году. Его задержали, когда он прибыл на подконтрольную сепаратистам территорию с гуманитарной миссией. Должен был обменяться списками пленных, сформировать комиссию по защите прав военнопленных и организовать вывоз больных раком детей на подконтрольную Украине территорию. Вместо этого его задержали и поместили в подвал, где он провел почти год.
После освобождения Анатолий создал Украинскую ассоциацию пленных, которая сегодня объединяет более 300 человек. С момента освобождения занимается законодательным урегулированием вопросов, связанных с поиском, освобождением и социализацией пленных. Поляков является инициатором создания при Офисе президента рабочей группы по защите прав пленных и семей без вести пропавших, действующей с июля 2019 года.
Первый момент касается механизма создания межведомственной комиссии, которая будет определять статус и подтверждать либо опровергать пребывание человека в плену.
По вышеупомянутому законопроекту Министерства по делам ветеранов (который уже находится в ОП), подтвердить пребывание человека в плену может любая общественная организация. Что, по моему мнению, недопустимо. Потому что это прерогатива исключительно силовых структур — СБУ и военной прокуратуры. Такая норма может вылиться в завуалированную амнистию боевикам. К тому же мы можем получить неконтролируемое количество пленных с большими коррупционными рисками, на которых придется тратить весь бюджет.
Второй момент касается социального пакета. Я считаю, что необходимо выделить в отдельную группу тех людей, которые выполняли определенные задачи в интересах армии на оккупированных территориях, направленные на защиту суверенитета и территориальной целостности Украины. Это волонтеры, которые обеспечивали армию всем необходимым и были взяты в плен, это наша агентурная сеть при СБУ и СВР. Считаю, их необходимо приравнять к участникам боевых действий и предоставить весь пакет социальной поддержки, включая выплаты и предоставление жилья.
В отношении остальных граждан, которые попали в плен по иным причинам (не имеющим отношения к защите нашей страны), должен быть другой, минимальный, но гарантированный социальный пакет. Включая дальнейшее сопровождение профильными общественными организациями.
К большому сожалению, мы можем очень долго говорить о противоречиях и искать пути их преодоления, но без реального включения ОП в процесс, вряд ли что-либо сдвинется с места. До сегодняшнего дня все заседания рабочих групп, о которых сообщают СМИ — бутафория. Работники ОП Максим Кречетов (помощник заместителя Главы ОП Кирилла Тимошенко), и модератор ОП Алина Терехова — собирают за круглым столом важных представителей министерств и ведомств, те говорят какие-то умные речи, а в итоге не принимают никаких решений. Безусловно, за всем этим лежит полная дискредитация президента и его политики мира.
Если у нас развал институций на уровне ключевого президентского проекта, то о чем вообще можно говорить… Плюс последний обмен стал своеобразной политической мишенью. Люди не виноваты в том, что президент принял волевое решение и обменял их на “беркутовцев” и прочих террористов. Более того, они не виноваты в том, что не работают спецслужбы и нет публичной реабилитации вернувшихся из плена. Что позволяет без суда и следствия обвинять людей в сепаратизме и прочем. В обществе разворачивается процесс обесценивания чужих страданий. И если президент не вмешается в эту ситуацию, то вряд ли можно говорить серьезно о его будущей репутации как политика и государственного деятеля”.
Эпилог
То, что снова вытащили людей из ада — хорошо. Плохо, что после первого урока освобождения в сентябре 2019-го никто не поработал над ошибками. А ведь первый помощник у президента не только для того, чтобы “тереть” с бизнесом. Он еще и для того, чтобы протоптанные президентом тропинки превращать в шоссе. Зеленский договорился об обмене? Ок. Ермак его реализовал. А г-н Шефир, простите, где?
Или кто там еще на Банковой должен-таки послужить народу и железно обеспечить четкую и бесперебойную работу госорганов, направленную на реабилитацию, адаптацию, социализацию и создание старта для освобожденных президентом людей? Ну, коль уж мы живем при моновласти с центром на Банковой. Кто должен был позаботиться о том, чтобы из одной тюрьмы не переселить людей в нищету другой? Кто должен помнить и напоминать, что мы в ответе за тех, кого приручили? Что каждый из тех, кто уже вернулся и еще вернется домой из плена, имеет право на свою именную кочку в жизненном болоте. Чтобы выстоять в топи проблем, которые на них нахлынут.
А в общаге Минсоца неотвратимось этих проблем ощущается кожей. За каждой буквой, словом и вспышкой камеры в этой истории — судьба. И совсем другая реальность. К которой можно дотянуться рукой. Но нельзя дотронуться, чтобы не причинить боли. И любая власть, любое государство на самом деле про это. Про подставить плечо, когда еще плохо и нет сил справиться одному. Когда ты не отпиарен своей страной, а отогрет. Тогда эта власть про людей. Только тогда она служит народу. Вот этим конкретным людям.
Александр Данильченко, 35 лет. Луганск. Слесарь газового хозяйства. Участник диверсионной группы “Тени”. Был в плену с 17.02.2017-го по 29.12.2019 года. Осужден на 15 лет за “измену родине” и “диверсионную деятельность” по ст. 335, ст.30. Мама осталась в Луганске. Был в колонии с братом, которого тоже обменяли. “Два месяца после ареста до приговора был в подвале без связи, без передач и средств гигиены. Потом — колония. Сейчас счастлив, потому что на свободе. Хочу почувствовать почву под ногами. Для этого нужно какое-то жилье. Я нашел работу, но зарплата пока не позволяет арендовать квартиру и оплатить сразу за два месяца. Надеюсь, что в ближайшее время мне выплатят компенсацию, и я буду самостоятельно решать свои проблемы”.
Татьяна Горбулич, 41 год. Луганск. В плену с 12.03.2018-го по 20.12.2019 года. До войны работала поваром в СБУ. Арестована при вербовке сотрудника МГБ, который хотел перейти на сторону Украины. Осуждена на 15 лет. “Я справилась только благодаря дочке и другу, которые за меня боролись. Все остальные знакомые и родные отвернулись в страхе за свои жизни. Но я их понимаю… Наверное, нас прокляли наши предки. Или мы что-то сделали не так в своей жизни, не знаю. Но может теперь моим дочкам и внучке будет легче жить, когда я заберу их сюда… Я обязательно найду себе работу. Но пока, куда в таком виде идти устраиваться? Только на базар, продавать картошку. Надо хоть немного привести себя в порядок. Купить одежду, вставить выбитые зубы и решить обострившиеся проблемы со здоровьем… Еще очень переживаю, чтобы нас завтра и отсюда не выселили. Директор общежития Олег Петрович Дворник к нам очень хорошо отнесся, но говорит, что не он в итоге будет решать, сколько мы тут сможем жить”.
Кирилл Поликарпов, 25 лет. Горловка. В плену с 16.11.2017-го по 29.12.2019 года. До войны пять лет жил и работал в Китае. Приехал в Луганск к родителям обсудить проблему поступления в ВУЗ. Был арестован и осужден за “шпионаж” на 15 лет строгого режима. “В качестве подтверждения вины мне предъявили фотографии улиц Луганска, которые нашли в моем фотоаппарате. Сидел в подвале, в “Изоляции”, потом в 32-й колонии Макеевки. Спасал спорт. Занимался, когда мог, потом валился с ног и спал, чтобы ни о чем не думать. Хочу начать жить сначала. Поступить на международный факультет, так как в совершенстве владею китайским языком. Я очень благодарен за свою свободу. Я не верил в обмены и думал, что буду сидеть 15 лет”.
Юрий Тучин, 42 года. Луганск. Сталевар Алчевского металлургического завода, перевозчик. В плену с 12.12.2017-го по 29.12.2019 года. Был осужден на 12 лет за госизмену. Сотрудничал с работником СБУ, фамилии и имени которого не знает. “Безусловно, меня беспокоит то, что я не знаю реального имени человека, который меня однажды попросил о помощи на блок-посту, когда я вез людей. Я не отказал, и потом мы с ним периодически встречались. Меня уже допрашивали в СБУ, и я надеюсь, что все будет в порядке. Мои жена и дочка сразу поехали со мной. Живут у знакомых вшестером в одной комнате. Я пока здесь. Уже работаю, но нужен какой-то хотя бы небольшой запас средств, чтобы самостоятельно снять жилье”.
Автор: Инна Ведерникова, обозреватель; ZN.UA
Tweet
