Как генерал-прокуроры не давали Николаю II прекратить дело военного министра Сухомлинова

В отрывках из готовящейся к выходу книги Александра Звягинцева речь пойдёт об уникальном деле. И необычность его заключалась не только в том, что со времени учреждения в России министерств, то есть с 1802 года, это был первый случай ареста лица, занимавшего пост министра. Но ещё и потому, что к нему приложили руку шестеро генерал-прокуроров, причём четверо из них были генерал-прокуроры царской России, и ни один из них не дрогнул перед напором императора.

Во время Первой мировой войны генерал-прокурор России Иван Григорьевич Щегловитов получил донесение о совершении в Ставке Верховного главнокомандующего серьёзного государственного преступления. Без промедления и дрожи в руках Щегловитов тут же подписал командировочное удостоверение товарищу прокурора Петроградской судебной палаты Жижину и направил его в Ставку для проведения расследования. Речь шла о шпионской деятельности в пользу Германии полковника царской армии Мясоедова.

Вскоре по делу были обнаружены факты, бросающие тень и на военного министра Сухомлинова. Стало известно, что министр принял Мясоедова на службу, несмотря на «заявленные ему предосторожности» относительно этого человека, сообщал ему секретные сведения и поддерживал с ним дружеские отношения.

Жижин хотя и проводил расследование под наблюдением Ставки, но полученные указания начальства выполнял чётко – он систематически направлял секретные донесения Щегловитову, а после отставки Ивана Григорьевича — его преемнику Александру Алексеевичу Хвостову. Последний по указанию императора систематически доставлял эти рапорты на высочайшее усмотрение. Представив очередной рапорт, Хвостов обратил внимание государя на особую важность приведённых в нём фактов, несомненно указывающих на связь бывшего военного министра с врагом. Тем не менее Николай II вскоре вернул эти материалы без всякой резолюции.

Когда игнорировать «изменнические действия» Сухомлинова стало уже невозможно, была образована Верховная следственная комиссия…

Когда игнорировать «изменнические действия» Сухомлинова стало уже невозможно, была образована Верховная следственная комиссия, состоявшая из членов Государственной думы и Государственного совета, под председательством генерала Петрова.

Комиссия работала ни шатко ни валко. Создавалось впечатление, что правительство всячески пытается тормозить дело. Однако улики были настолько вескими, а преступление Сухомлинова настолько тяжким, что Хвостов, «в видах соблюдения достоинства судебной власти», добился назначения официального следствия, которое по его выбору производил сенатор Кузьмин, чья «чистота и самостоятельность» всегда считались бесспорными. Он уже успел отличиться при расследовании некоторых других «выдающихся дел».

К началу 1916 года генерал-прокурору стало ясно, что необходимо арестовать Сухомлинова. Прежде чем решиться на такой важный шаг, он доложил дело председателю Совета министров Б.В. Штюрмеру. Тот вначале засомневался в целесообразности такой жёсткой меры, но, когда Хвостов припугнул его возможностью побега Сухомлинова, согласился. После этого Хвостов доложил и государю о том, что намерен арестовать Сухомлинова.

Николай II ответил весьма неопределённо:

– Да, да, я понимаю, что вы не испрашиваете указаний, я сам и не дал указаний…

По существующей тогда процедуре постановление об аресте Сухомлинова подписал сенатор Кузьмин.

Бывший военный министр, отставной генерал от кавалерии В.А. Сухомлинов был арестован и заключён в Трубецкой бастион Петропавловской крепости 20 апреля 1916 года в 4 часа дня. Перед этим помогавший в проведении расследования сенатор Богородицкий в присутствии обер-прокурора уголовного кассационного департамента Правительствующего сената Носовича допросил генерала в его квартире. Ему было официально предъявлено обвинение по статье 108 Уголовного уложения, то есть в способствовании и благоприятствовании неприятелю в его военных и иных враждебных против России действиях и шпионаже. По этой статье виновный мог быть подвергнут смертной казни.

Окончив допрос, сенатор Богородицкий сообщил бывшему министру, что, поскольку он обвиняется в исключительно тяжком преступлении, вынесено постановление об его аресте. Сухомлинов заволновался. Некоторое время он сидел молча, как бы в оцепенении, а затем, поклонившись, хрипло проговорил:

– Я к вашим услугам и считаю своей первейшей обязанностью подчиниться суровому велению закона. Я в вашем распоряжении.

В крепости Сухомлинову были предоставлены льготные условия содержания: в камере поставили складной столик и кресло, на кровати появились настоящий матрац и постельное бельё, ему разрешалось гулять два часа в день (в два приёма). Комендант крепости, старый знакомый Сухомлинова, бывший командующий войсками Одесского военного округа, генерал Никитин часто посещал арестованного в его камере и вёл с ним вполне дружеские беседы.

После ареста Сухомлинова начались неустанные хлопоты о нём высших сановников и даже самой императорской четы. Уже на следующий день к Хвостову явились ходатаи, говорившие, что «несчастный старик» арестован необоснованно и что государь, конечно же, будет «огорчён такой мерой». Генерал-прокурор разъяснил им, что императору уже всё известно, а арест Сухомлинова произведён правильно.

Николай II во время докладов Хвостова всегда интересовался ходом расследования и всякий раз спрашивал, нужна ли такая крайняя мера к старику, который «никуда не убежит».

Давление на генерал-прокурора шло со всех сторон. Однажды премьер-министр Штюрмер сказал ему, что императрица Александра Фёдоровна крайне встревожена тем, что Сухомлинов содержится в крепости. Будь он в тюрьме, она бы скорее примирилась. На это Хвостов твёрдо и уверенно ответил:

– Почему же вы не могли доложить императрице, что заключение Сухомлинова в крепость вызвано именно соображением по возможности облегчить ему содержание под стражей, потому что судебной власти нужно только, чтобы он содержался в одиночном заключении. Между тем, если бы он был заключён в тюремное здание, он подвергся бы общему тюремному режиму.

Тем не менее Штюрмер предложил Хвостову самому объясниться с императрицей. На следующий день Александра Фёдоровна приняла генерал-прокурора. Государыня была обходительна и весьма приветлива и фактически повторила ему всё то, что только вчера поведал Штюрмер:

– Ну, если бы Сухомлинов содержался в тюрьме, это ещё можно понять, а то в крепости, куда постоянно заключаются враги царя…

Хвостов, зная о предстоящей аудиенции, хорошо подготовился к ней и сумел убедить императрицу в том, что «в крепости для него гораздо лучше». Тогда она стала указывать на невозможность совершения военным министром такого тяжкого преступления. В конце беседы Александра Фёдоровна сказала, что верит Хвостову, но тут же добавила:

– Может быть, вас всё же обманывают…

Прокурор был непреклонен. Таким же спокойным и абсолютно уверенным голосом он ответил, что хорошо знает людей, которые ведут следствие, и что собраны неопровержимые доказательства виновности Сухомлинова.

Давление на Хвостова в связи с делом Сухомлинова продолжалось всё время, пока он оставался в должности.

Очередная стычка между императором и Хвостовым произошла в Ставке. После рассмотрения какого-то материала, принесённого генерал-прокурором, Николай II, отойдя к окну и глядя в него, неожиданно сказал:

– Повелеваю вам прекратить дело Сухомлинова.

Александр Алексеевич ничего не ответил. Тогда государь, повернувшись к нему лицом и немного повысив голос, повторил своё распоряжение, спросив министра, почему он молчит.

– Думаю, как бы лучше исполнить волю вашего величества, – совершенно вменяемо ответил Хвостов. – Прекращение дела о Сухомлинове, безусловно, вредно для государства и для династии. Но если вы, ваше величество, настаиваете на том, то я бы сделал так: я бы прекратил дело по собственному почину. Не сомневаюсь, что скоро вред такой меры станет очевидным. Тогда ваше величество может уволить меня, как неугодного министра юстиции, а имя ваше не будет к этому прикосновенно.

Николай II вначале несколько удивлённо поднял брови, однако быстро взял себя в руки. Немного задумался. Пауза была недолгой. Быстро взвесив все «за» и «против», государь принял решение – он отказался от намерения прекратить уголовное преследование Сухомлинова. Хвостов покидал Ставку победителем.

По этому случаю С.В. Завадский писал: «Я смею думать, что А. Хвостов избрал единственный путь, на котором была вероятность успеха, и при этом выказал незаурядную преданность государю; такое щепетильное желание оградить царское имя от нареканий даже за действительно отданное царём распоряжение тем более исключительно, что обычно сановники наши предпочитали свои ошибки прикрывать именем монарха».

30 июня 1916 года состоялся очередной доклад императору. На сей раз Хвостов представил государю фотоснимки с различных следственных документов, писем Сухомлинова, его дневника. Этот доклад «с иллюстрацией» произвёл на Николая II сильное впечатление. Тем не менее император неожиданно предложил Хвостову взять отпуск. Министр сказал, что он не может покинуть министерство более чем на две недели. На это государь ответил:

– Когда вернётесь, приезжайте ко мне с докладом, потом опять уезжайте в отпуск, потому что нужно беречь ваши силы, иначе ненадолго хватит.

Хвостову пришлось подчиниться, и он взял отпуск. Однако уже через неделю он был освобождён от должности министра юстиции и генерал-прокурора.

Назначенный на его место Александр Александрович Макаров оказался таким же несговорчивым и тоже отказался прекратить дело Сухомлинова. Однако удержать бывшего военного министра в крепости он не смог. Император продолжал давить и на Макарова, и на министра внутренних дел Протопопова. Последнему он говорил о Сухомлинове:

– Неужели я поверю, что он изменник? Просто легкомысленный человек. Мне его жалко, старика. Что вы думаете, если ему поменять меру пресечения, выпустить на квартиру? Домашний арест.

Протопопов ответил, что это может вызвать «большой шум». И всё же 11 октября 1916 года Сухомлинов был переведён из крепости под домашний арест.

Освобождение Сухомлинова не удовлетворило ни его сторонников, ни императора. Николай II направил генерал-прокурору Макарову телеграмму с повелением прекратить дело. И только в результате категорического возражения Макарова монарх согласился не приводить в исполнение своё повеление.

Заступивший на место Макарова генерал-прокурор Николай Александрович Добровольский, считавшийся ставленником Распутина и ближе всех своих предшественников стоявший к царской семье, также не стал прекращать дело Сухомлинова. После обстоятельного доклада производившего следствие сенатора Кузьмина и наблюдавшего за ним обер-прокурора Носовича Добровольский пришёл к выводу, что имеются все основания для предания Сухомлинова суду. Об этом он решил откровенно поговорить с Николаем II.

Вскоре такой разговор состоялся в Царском Селе. Начиная свой доклад, Добровольский представил государю специально составленный схематический план «окружавшего Сухомлинова немецко-австрийского шпионажа». Слушая Добровольского, император очень волновался. По мере того как перед ним разворачивалась «картина отягчающих Сухомлинова улик», волнение это всё более и более усиливалось. Государь не раз прерывал доклад восклицаниями:

– Неужели это всё так?! Я бы никогда этому не поверил! Я так верил этому человеку, я не только уважал его, я его прямо любил!

Добровольский продолжал говорить. Император, не выдержав, воскликнул:

– Это какой-то кошмар! Он казался мне таким чистым, честным и бесконечно преданным человеком!

Добровольский, сделав небольшую паузу, заметил:

– По закону по окончании следствия материалы должны быть представлены вашему величеству для испрошения согласия на внесение дела в 1-й департамент Государственного совета на предмет предания Сухомлинова суду.

Николай II промолчал…

Пытаясь усилить свои позиции, генерал-прокурор продолжил:

– Смею заметить, ваше величество, что общественное мнение сильно взбудоражено и осыпает нас, я имею в виду правительство, судебную власть, упрёками, обвинениями и даже угрозами, считая, что мы стремимся это дело затушить, прекратить. Мой верноподданнейший долг вынуждает меня доложить вам, что, в случае вашего несогласия на передачу дела в Государственный совет, все эти обвинения будут обращены против вашего величества.

Император напрягся и, глядя прямо в глаза Добровольскому, сказал:

– После всего, что я от вас слышал, очевидно, что дело должно быть рассмотрено Государственным советом. Только суд может оправдать Сухомлинова, если на это у него будут какие-нибудь надежды.

В начале февраля материалы следствия были предъявлены Сухомлинову для ознакомления, а в марте предполагалось представить дело государю и в Государственный совет. Но вскоре времена изменились. После Февральской революции дело попало в руки нового генерал-прокурора – Александра Фёдоровича Керенского. Преступление, совершённое человеком, облечённым особыми министерскими полномочиями, настолько взбудоражило общество, что Временное правительство вынуждено было передать дело на рассмотрение Сената. Предварительно обер-прокурор Носович, который должен был выступать обвинителем на процессе, в течение нескольких дней докладывал материалы дела на Чрезвычайной следственной комиссии. Он прочитал членам комиссии составленный им обвинительный акт, а также подробно привёл все улики, собранные следствием.

Дело Сухомлинова рассматривалось Сенатом с 10 августа по 12 сентября 1917 года. Председательствовал на процессе сенатор Таганцев, обвинение поддерживал обер-прокурор Носович, а защищал бывшего министра адвокат Казаринов. Большого интереса процесс уже не вызывал.

Противостояние Временного правительства и большевиков, обстоятельства на фронте – всё это затмило процесс по делу бывшего царского министра. Кроме того, в народе сомневались, что лишь немного «перекрасившийся» царский Сенат осудит изменника. Наиболее радикально настроенные слои общества требовали немедленной расправы. Однажды к зданию суда неожиданно подошли солдаты, которые потребовали выдать им Сухомлинова для суда над ним в казармах. После этого в целях безопасности бывший министр из-под домашнего ареста был снова переведён в Петропавловскую крепость.

Вскоре состоялся суд. Он признал Сухомлинова виновным в государственной измене, в бездействии и превышении власти, а также в подлогах. В окончательном виде приговор был объявлен 20 сентября. Сухомлинова приговорили к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы.

Такая перспектива мало устраивала осуждённого, и он стал писать ходатайства. Последний генерал-прокурор и министр юстиции Временного правительства Павел Николаевич Малянтович разрешил ему отбывать наказание в крепости. После Октябрьской революции Сухомлинов был переведён в петроградскую тюрьму «Кресты», откуда 1 мая 1918 года освобождён по амнистии. Затем он сумел тайно перебраться за границу. Жил в Германии, где писал мемуары. Там Сухомлинов прожил ещё восемь лет и умер в Берлине.

Автор: Александр Звягинцев, Наша Версия (№ 36)