Волки и товарищи. Часть 5: Шумел сурово брянский куролес…

Ясно, что не последнюю роль сыграло засилье волчьей популяции. И Тамбовщина, и Брянщина долгое время были вотчинами серых хищников, где этот зверь прекрасно себя чувствовал и вел себя агрессивно по отношению к человеку. Старый охотник Василий Семенюк вспоминает:

(Продолжение. Предыдущую часть читайте здесь).

«Сам я родом из лесных краев – деревни Гута-Корецкая Брянской области России, где жители засыпали под вой волков и просыпались под волчью песню… На Брянщине мы каждый день сталкивались с волками. В школу ходил во вторую смену по лесной дороге. Расстояние до села – километров десять. Возвращаешься домой, а волки предусмотрительно сидят на лесной дороге за сотню метров и поджидают тебя. Я останавливаюсь, они уходят дальше, и тогда я продолжаю путь к дому.

Охота на волка была тогда на Брянщине выгодным промыслом. За шкуры хищников в райцентре Клинцы платили хорошие деньги, но этот промысел был сопряжен с немалой опасностью… дед Яшка умел переговариваться с волками, это была своего рода народная брянская забава. Мы выходили ночью на опушку, взбирались на стожок с сеном, после чего дед доставал кувшин и заводил песню, завывая в сосуд точь-в-точь как волк. Через небольшой промежуток времени, где-то далеко-далеко, слышим, отозвался один волк, затем второй, третий… В течение часа, смотришь, то тут, то там заблестели огоньки их глаз. У меня по коже бежал мороз, но дед ружье умышленно не брал с собой. Только учуяв людей, волки уходили обратно в лес».

Речь идет о послевоенных годах. Впрочем, на сайте «Тамбовия» примерно то же самое рассказывается о тамбовских волках: «В годы Великой Отечественной войны с мест, потревоженных боевыми действиями, на территорию Тамбовской области были вынуждены перекочевать множество волков. Старые люди рассказывают, что во время войны численность волков на Тамбовщине была просто огромной. Изголодавшиеся хищники полностью теряли страх перед человеком. Даже в светлое время суток волки не боялись подходить к самому жилью, нападать на собак, пробираться в хлева и загрызать скотину».

Увы, все это нельзя признать убедительным аргументом. Подобная ситуация наблюдалась во многих регионах нашей страны: Тамбовщина и Брянщина не представляли собой чего-то выдающегося. В архивах Ростовской области, например, хранятся протоколы заседаний райисполкомов за 1943–1948 годы с повесткой дня «О борьбе с волками»: «В каждом колхозе создать бригады волчатников, установить премию за убитого волка – 7 килограммов мяса или ягненок». Выплата вознаграждений за добычу волков на всей территории Российской Федерации в послевоенное советское время была очень высока: 50 рублей – волчонок, 100 рублей – волк и 150 – волчица. Существовали династии профессиональных «волчатников», которые могли себе позволить заниматься исключительно охотой, это обеспечивало им безбедное существование. Борьба с волками объявлялась партийным делом, выделялись средства колхозов и совхозов, на облавы поднимались все селяне от мала до велика.

Значит, дело не в тревожной численности волков. Тогда в чем же?

Сторонники брянской версии все объясняют просто. У дореволюционных собирателей и знатоков русского фольклора (в том числе у Владимира Даля и Сергея Максимова) нет упоминаний о тамбовском и брянском волке. Зато в ранних летописных упоминаниях Брянска его название фиксируется в форме Дебрянск: от древнерусского дьбрь – «горный склон, ущелье, долина, поросшие лесом; лес». Отсюда слово дебри – места, заросшие густым непроходимым лесом, глухая малодоступная местность. А в словаре Даля отмечено вологодское прилагательное дебрский – «из дебрей, неведомо отколе; шатун, бродяга». То есть волк первоначально звался «дебрянским», из гущи леса, а уж со временем, после переименования Дебрянска в Брянск, превратился в брянского.

Версия остроумная. Но не более того. Во-первых, дореволюционный русский фольклор не знает и дебрянского волка – да вообще никакого волка с «топонимическим» уточнением. Во-вторых, версия не дает ответа на вопрос, почему за столь огромный период времени не появилось ни одного «последователя» брянского волка – за исключением тамбовского.

Так что будем отталкиваться от вещей более очевидных. А именно: чтобы та или иная местность закрепилась в общерусском фольклоре, ей необходимо хоть как-то привлечь к себе общественное внимание. Например – погорел, как швед под Полтавой. Соловьи у нас курские, кружева вологодские, весь контрабандный товар делается в Одессе на Малой Арнаутской улице, тещу потчуют чернобыльскими яблочками…

Теперь задумаемся: чем таким был славен в России Брянск? Не в обиду его жителям – ничем особенным. У Владимира Даля, правда, встречаем ироническое определение «брянская коза». Полностью поговорка звучит так: «Он (она) – как брянская коза: все вверх глядит». Так говорят о лицемере, который выставляет напоказ своею набожность, либо о спесивой девице, задирающей нос, либо о человеке, действующем всегда с оглядкой на начальство. Как поясняют краеведы, город стоит на высоком берегу Десны, и брянские мещанки водили коз на выгон вниз, в огромные овраги. Вот почему брянская коза, запутавшись на привязи, задирала голову и смотрела вверх, не идет ли ее хозяйка.

Русский этнограф-фольклорист Иван Петрович Сахаров отмечал также, что брянцев называют «куралесами» (куролесами): «В старину брянские поселяне считались странными людьми у наших стариков. Бывало, поедут ли на торг, а приедут или к кружалу (кабак), или на гумно…» Лошадь привыкает сворачивать к кабаку или гумну, если ей часто приходилось там дожидаться хозяина. (Гумно считалось местом для тайных свиданий).

Вот, собственно, и вся брянская слава.

А теперь еще раз обратим внимание на то, что наиболее ранние упоминания брянского волка относятся к первым послевоенным годам. Причем в «Пире победителей» Солженицына поговорка вообще употреблена вне лагерного контекста: действие происходит 25 января 1945 года в Восточной Пруссии, в разведывательном артиллерийском дивизионе. Мне удалось отыскать также косвенное свидетельство о том, что выражение бытовало еще во время войны. Так, на сайте «Все об охоте» приводится рассказ фронтового разведчика Григория Шубина:

«Треугольник Оболь – Полоцк – Дрисса. Этот лесной район Белоруссии во время войны в тылу у немцев контролировали партизаны. Тут была Советская власть. Большой кусок земли – семнадцать административных районов были бельмом для немцев. Когда подошел фронт, фашисты решили разделаться с партизанами… Немцы двинули танки, самолеты и артиллерию. Я пошел к партизанам с секретным пакетом и понес им питание к радиостанции. И как раз угодил в самый «котел»… рация вышла из строя… На сорок третий день без карты, кружными путями, через болота вышли, наконец, к линии фронта. Благополучно миновали немецкую линию, миновали и свои окопы. Обнимаемся с солдатами. Оказывается, вышли мы на линию соседней с нами армии. К штабу идем – и вдруг команда:

– Сдать оружие! Раздеться до белья!

– Товарищи, мы же свои!

– Брянский волк тебе товарищ…

Командует молодой капитан, в разговоре упоминается слово «власовцы»».

Понятно, что ветеран вспоминает эпизод спустя полвека, мог что-то перепутать, домыслить, смешать реалии прошлого и настоящего. Но даже если это и неточность, то чрезвычайно характерная! Почему? Да потому, что именно во время и после войны Брянские леса прогремели на всю страну! С 1941 по 1943 год это был один из крупнейших районов партизанского движения. В здешних отрядах сражалось до 60 тысяч бойцов в составе 31 партизанского соединения. За два года брянские партизаны уничтожили свыше 100 тысяч солдат и офицеров противника, подорвали около тысячи эшелонов, сотни мостов и километров железнодорожного полотна.

Но и это не все. Подвиги партизан, естественно, были запечатлены и в фольклоре – прежде всего песенном, самом демократичном и популярном. Как это традиционно для такого рода народного творчества, прежде всего подобные песни возникали путем переработки уже существующих. Вот, скажем, песня «Отважные» – на мотив «Там, вдали, за рекой»:

Партизанский отряд из отважных ребят

Не боится фашистской машины,

На дороге в лесу он фашистскому псу

Приготовил смертельные мины.

Или «Прощай, товарищ» – на мотив «Коногона»:

Прощай, товарищ, храбрый воин –

Пусть пронесется злой буран.

Высокой чести ты достоин,

Отважный брянский партизан.

Существовала даже перелицовка известной довоенной лагерной колымской песни «Я живу близ Охотского моря» («Из колымского дальнего края / Шлю тебе, дорогая, привет»):

Из далекого Брянского леса

Шлю тебе партизанский привет.

Как живешь ты, моя дорогая?

Напиши поскорее ответ.

Я живу средь дремучего леса,

Где грохочут снаряды кругом,

Где дерутся бойцы – партизаны

С озверелым коварным врагом.

Однако партизанам хотелось не «самопальной», а «настоящей» песни. И осенью 1942 года в штаб Брянского фронта пришла необычная радиограмма бойцов, которые сражались в лесах: «Оружие у нас есть, в случае чего можно забрать у врага, а вот песню, как трофей, не возьмешь. Пришлите нам песню». Политуправление фронта поручило выполнить это задание поэту Анатолию Софронову и композитору Сигизмунду Кацу. За образец они взяли песню на стихи декабриста Кондратия Рылеева «Ревела буря, дождь шумел», а первую строку подсказала известная песня времен Отечественной войны 1812 года «Шумел, гудел пожар московский». Партизанская песня «Шумел сурово Брянский лес» прогремела на всю страну и в наше время даже стала гимном Брянской области:

Шумел сурово Брянский лес,

Спускались синие туманы,

И сосны слышали окрест,

Как шли на немцев партизаны.

Тропою тайной меж берез

Спешили дебрями густыми,

И каждый за плечами нес

Винтовку с пулями литыми.

И грозной ночью на врагов

На штаб фашистский налетели,

И пули звонко меж стволов

В дубравах брянских засвистели.

В лесах врагам спасенья нет:

Летят советские гранаты,

И командир кричит им вслед:

«Громи захватчиков, ребята!»

Популярность «Брянского леса» была феноменальной! Эту песню пели по всей стране наряду с «Катюшей», «Землянкой», «Темной ночью», «Огоньком»… Брянский лес стал своеобразным символом (как сказали бы сейчас, «брендом»). Брянские партизаны и их подвиги пропагандировались ежедневно и ежечасно на протяжении всей послевоенной истории СССР.

И после этого скажите мне, что появление в послевоенные годы поговорки о волке из Брянского леса оказалось обычным «совпадением»! Лично я в такие совпадения не верю. Конечно, могут возразить: ну, знаете, это даже кощунственно – проводить параллель между партизанами Брянщины и заключенными лагерниками… Что между ними может быть общего? И я даже не буду ссылаться на то, что в партизанских отрядах сражалось немало уголовников. Я отвечу: в принципе ничего общего нет. Однако низовой фольклор нередко чрезвычайно циничен. Он существует без малейшей оглядки на идеологические взгляды и политические догмы. Иначе бы не появилась поговорка «Чем дальше в лес, тем толще партизаны». Не появились бы десятки анекдотов, в том числе о том, что в Брянске называют улицы в честь партизан, но таблички не вешают – для конспирации, чтоб своих не выдавать. И, наверное, мы бы до сих пор находились в неведении насчет товарища брянского волка…

Старец Симеон и молодцы Бенкендорфа

А теперь есть смысл поговорить о волке тамбовском. Тем более тамбовские обыватели в деле широкой пропаганды этого бренда проявили куда большую активность и изобретательность, нежели их брянские конкуренты. Правда, их попытки объяснить происхождение выражения «тамбовский волк» (как в связке с «товарищем», так и без оной) чаще всего выглядят смешно и нелепо.

Оказывается, до христианизации Тамбовского края местные язычники финно-угорских племен поклонялись идолу божества в виде волка. «Вполне вероятно, что данная традиция могла просуществовать вплоть до середины XIX века», – утверждается далее. Мол, этот языческий бог мог стать прототипом тамбовского волка. Но мы-то уже в курсе, что до прихода христианства волка обожествляли многие этносы, и на Руси ему поклонялись чуть ли не повсеместно.

Далее начинаются отсылы к борьбе с кочевниками. Тамбов действительно был основан в 1636 году как пограничный город для отпора набегам татар и ногайцев. Так вот, выясняется, что «лошади степняков боялись волчьего запаха». И тамбовские воины выходили на бой, набрасывая на себя невыделанные волчьи шкуры! Ну, во-первых, любая лошадь волчьего запаха боится, в том числе и тамбовская. Во-вторых, в конной лаве лошадям принюхиваться некогда, да и многое зависит от ветра. Короче, и эта версия просто высосана из пальца, поскольку никаких источников у нее нет.

Есть легенды еще более экзотические. Например, с легкой руки краеведа Юрия Щукина появилась история о старце Симеоне из Моршанского уезда Тамбовской губернии. Якобы он был здесь в начале XIX века, отшельничал и жил в лесу, окруженный стаей волков. Когда аскет приходил к людям за подаянием, волки терпеливо ждали его возвращения у края леса. По другой версии, старца сопровождал один волк. О кончине праведника узнали по необычному явлению – волчьему вою в лесу. Отсюда-де и поговорка «Тамбовский волк тебе товарищ».

Интересно, что монах Симеон с Моршанским краем и впрямь связан. Только предание относит его появление здесь к XVI веку и о волках вовсе не упоминает. Симеон боролся словом Божьим против языческого жреца Морша. Жрец монаха поколотил, но на следующий день помер в великих муках. О других моршанских Симеонах история умалчивает.

Сотрудники Тамбовского краеведческого музея распространили еще одну веселую легенду. Якобы во времена Петра I из тамбовских земель на многие российские рынки поставлялись великолепные волчьи шкуры (в некоторых вариантах даже уточняется – светло-палевого окраса). Несколько таких шкур закупили приезжие англичане. По возвращении на родину купцы представили эти шкуры королю. Тот был восхищен их качеством и распорядился закупить в России волчьи шкуры для снаряжения одного из полков своей личной гвардии. Купцы отправились в Москву, ходили по торговым рядам и спрашивали: «Тамбовский волк? Где тамбовский волк?» В качестве «подтверждения» этой байки ссылаются на то, что одна из шкур такого тамбовского волка выставлена как экспонат в лондонском Музее королевской Конной гвардии. Совершенно неясно только, какое отношение шкуры и купцы имеют к известной поговорке…

Добавим сюда также «аграрную» версию тамбовского краеведа И. Овсянникова. По его мнению, термин «тамбовский волк» появился в конце XIX века и связан с отхожими промыслами тамбовских крестьян. После завершения полевых работ тысячи мужиков уезжали в другие города на заработки и брались за любую, даже низкооплачиваемую, работу, отбивая хлеб у местных жителей. Так в народе появилось язвительное утверждение: «Опять тамбовские волки по дворам рыщут, цену сбивают». Однако, во-первых, вся крестьянская Россия кормилась отхожими промыслами с осени по весну, в том числе и нищенскими. Так что тамбовцы этим никого бы не удивили. Во-вторых, «язвительное утверждение», на которое ссылается Овсянников, никому, кроме него, не известно и нигде не зафиксировано.

Все приведенные выше версии объединяет то, что они не подтверждены никакими фактами и документами, устной традицией и проч. – другими словами, попросту взяты с потолка. Подобные попытки можно определить термином «народная этимология» или «одна бабушка сказала». Принцип до боли простой: берется уже существующее выражение, а затем «исследователь» начинает гадать на кофейной гуще – откуда оно могло появиться? И сочиняет байки и небылицы – сообразно уровню своего интеллекта и разрозненных знаний: не, ну вот так же могло быть! А ты докажи, что не было! То есть бремя доказательства перекладывается на кого угодно, кроме себя.

Тамбовские обыватели и горе-краеведы в этом смысле оказались чрезвычайно активными. Количество версий постоянно множится, но по причине их нелепости и бездоказательности мы не будем продолжать перечень. Недавно, к примеру, довелось прочесть, что Тамбовская губерния поставляла солдат исключительно для егерских полков и границы, поскольку здесь находилась центральная усадьба владений шефа жандармов и главного начальника Третьего отделения Бенкендорфа – село Антоновка. Таких погранцов, мол, называли «тамбовскими волками». Кто называл, откуда информация – этого источник не сообщает. То есть принцип тот же: «отрыть» любопытный факт – и, ничтоже сумняшеся, объявить его «ключом к разгадке»!

Кроме того, в таких «пояснениях» чаще всего совершенно теряется смысл поговорки. А она все-таки имеет негативный подтекст. Да, мы много рассуждали об амбивалентном, то есть одновременно положительно-отрицательном отношении к волку на Руси, что давало возможность гипотетически рассматривать его как «товарища». Однако же в конкретной поговорке его приятельство все же рассматривается как подоходящее для человека с наклонностями разбойника, индивидуалиста, недостойного общества людей.

Но ради справедливости надобно отметить, что есть и версии, в которые такая характеристика вполне укладывается.

Одну из них мы встречаем на сайте «Сибирский кладоискатель» в очерке «Клады «тамбовских волков»». Пользователь Могол пишет:

««Тамбовский волк тебе товарищ!» Эта присказка, говорят, родилась из многочисленных, известных еще с XIV века, рассказов о тамбовских «вольных добрых молодцах». Ведь Тамбовская губерния издавна слыла разбойным краем и сохраняла эту репутацию вплоть до начала XIX века, когда в соседних губерниях рассказы о разбойниках уже перешли в разряд легенд. А обширные леса, некогда покрывавшие весь север Тамбовщины, очевидно, и посейчас хранят множество разбойничьих кладов, составленных из награбленного в монастырях, помещичьих усадьбах и крестьянских дворах, купеческих обозах.

Никто не мог чувствовать себя в покое. Разбойным нападениям подвергались даже монастыри. Только в первой половине XVIII века в здешних местах были ограблены монастыри Борисоглебский на Стану, Чернеевский, Мамонтова пустынь, Адреянова пустынь, Старокадомская пустынь, Проломская пустынь, Дмитриевская пустынь, Спасо-Преображенская Городецкая пустынь, Ризополо-женская пустынь. Грабили их дочиста, вплоть до того, что выдирали слюдяные оконницы из окон.

Разбоем и пристанодержательством, случалось, промышляли целые села, и разбой становился как бы местным народным промыслом. В царствование императрицы Елизаветы… нападения и грабежи происходили среди белого дня. Летом 1765 года в Шацком уезде разбойник Рейтар Михайлов во главе шайки, вооруженной ружьями, рогатинами, бердышами и дрекольем, напал на село Лемендяевский Майдан и «бил крестьян до смерти». Перепуганные жители разбежались по лесам. Тогда предводитель разбойников, оставив своих молодцов грабить село, уехал и вернулся на подмогу с новым отрядом аж в 500 человек, которые дочиста ограбили село и угнали всю скотину».

Местные власти ничего не могли противопоставить «лихим людям». Вот что отписали из Кадомской воеводской канцелярии в ответ на жалобу отставного майора Ефима Тарбеева, имение которого было разграблено и сожжено 24 августа 1749 года: «Воровских людей имеется множество в Шацком и Кадомском уездах, а при Кадомской воеводской канцелярии хотя и имеется отставных солдат весьма малое число, и те стары и увечны и бывают для разсылок по интересным делам в уезде, а при воеводской канцелярии, как при денежной казне, так и при тюрьме, имеются с великою нуждою не более 5 человек, которыми от внезапного нападения помянутыми воровскими людьми в надежде остаться не можно».

В 1760 году в Большом Ценском лесу (на территории Тамбовского и Шацкого уездов) разбойничьи шайки парализовали движение на дорогах. Власти с трудом собрали отряд из местных воинских сил под началом капитана Буторина и двинули его против ценских разбойников. Отряд «по дряхлости и престарелости» гарнизонных солдат был полностью рассеян, а Буторин убит.

Даже в эпоху «золотого века» Екатерины II край кишел воровскими шайками, а воеводы сидели в городах, боясь выйти за заставу. Шацкая провинциальная канцелярия сообщала в Воронежскую губернскую канцелярию: «Между Тамбовом и Шацком появилось столь много разбойников, что и проезду иметь проезжающим не можно». Со всех сторон неслись просьбы о помощи, но у местных гарнизонов, составленных из престарелых и увечных солдат, нередко не было ни ружей, ни шпаг.

«Разбои несколько пошли на убыль после разгрома Пугачевщины, когда по здешним краям прокатилось несколько крупных карательных экспедиций, а гулящие люди оттянулись в войско Пугачева, – пишет автор очерка. – Но и после этого местные жители спокойно не могли спать и ездить по дорогам. Даже в городах нельзя было чувствовать себя в безопасности. В 1790 году в городе Кадоме ночью разбойничья шайка, предводительствуемая купеческим сыном Швечиковым, напала на дом купца Алыстина. Вооруженные ружьями, рогатинами и кистенями, «добры молодцы» вырубили сенные двери, избили хозяина и домочадцев, ограбили дочиста дом, попутно «растлили» двух девиц и благополучно скрылись».

Согласитесь: это уже ближе к теме. Таких тамбовских разбойников и волками могли называть, и прочить в товарищи уголовникам или вообще недостойным гражданам. Но опять-таки есть немало возражений. Да, разбойников могли сравнивать с серыми хищниками. И наверняка сравнивали. Да, на Тамбовщине свирепствовали долгое время воровские шайки. Но вот вопрос: а намного ли лучше обстояло дело в других лесных губерниях, волостях, уездах? Например, в правление Анны Иоанновны специально вырубались леса по обе стороны дороги из Петербурга в Москву – чтобы можно было вовремя заметить грабителей и организовать отпор!

Далее. Даже в подробном рассказе о тамбовских лихих людишках нигде не звучит по отношению к ним слово «волк» (разве что однажды, и то со стороны самого автора очерка). Между тем в других регионах мы такие характеристики находим – прямые и безоговорочные. Например, Павел Мельников-Печерский на страницах романа «В лесах» сообщает о нравах Нижегородской губернии: «За Волгой нет особых пастбищ и выгонов.

Скот все лето по лесу пасется… А коров да овец иной раз из лесу воры прежде уводили. Таких воров «волками» народ прозвал. Эти волки с руками накроют, бывало, в лесу коровенку либо овцу, тут же зарежут да на воз и на базар. Шкуру соймут, особо ее продадут, а мясо задешево промышленникам сбудут, тем, что солонину на бурлаков готовят. Промысел этот не в пример безопасней, чем хожденье по чужим клетям да амбарам. Редко «волка» выслеживали.

Но если такого вора на деле застанут, тут же ему мужики расправу чинят самосудом, по старине. Выпорют сначала розгами, сколько лозанов влезет, снимут с зарезанной скотины шкуру, от крови не омытую, надевают на вора и в таком наряде водят его из деревни в деревню со звоном в сковороды и заслоны, с криком, гиканьем, бранью и побоями. Делается это в праздничные дни, и за вором, которому со времени этой прогулки дается прозвание «волка», собирается толпа человек во сто. После того человек тот навек опозорен. Какую хочешь праведную жизнь веди, все его волком зовут, и ни один порядочный мужик во двор его не пустит».

Вот оно как! Думается, таких прозвищ немало можно сыскать и в других краях. Но разве слышали мы что-либо о «нижегородском волке»? Нет. Впрочем, и о тамбовском ничего не слыхивали – во всяком случае, в досоветские времена. Нигде и никогда! И это – один из главных аргументов, сводящий на нет все приведенные выше версии – в том числе и разбойничью.

(Окончание следует).

Автор: Александр Сидоров, альманах «Неволя» 

You may also like...